1142 г. султан Алеппо нанес сильнейшее поражение латинянам, и правители Эдессы и Антиохии, которым угрожала серьезная опасность,
умоляли Константинополь о помощи. Но и василевс уже не мог обмануться этими просьбами — желая получить гарантии, он потребовал от князя Эдессы заложников, а от Раймунда де Пуатье — передачи ему Антиохии. Эдесский князь не стал упрямиться и отдал в заложники свою дочь Изабеллу. Зато Раймунд взял паузу: ему очень не хотелось уступать прекрасное владение, да и латинские клирики в городе открыто протестовали против передачи их под власть
«схизматиков»-греков. Этот отказ едва не решил судьбу Антиохии — император собирался наглядно подтвердить требования, продемонстрировав латинянам свою прекрасную армию [435].
Но это — потом, а пока что император прошел Фригию и достиг города Аттала (современная Анталья). Проживавшие здесь христиане так давно попали под власть турок, что завязали с ними тесные торговые отношения и ни при каких обстоятельствах не желали возвращаться в подданство Римского царя. Пока шли военные действия, императора настигла тяжелая утрата — внезапно от горячки в несколько дней скончался его старший сын Алексей. Едва успели оплакать его смерть, как умер второй, Андроник [436]. Безусловно, это была страшная трагедия — помимо отцовских чувств, император очень надеялся при помощи старших сыновей обеспечить преемственность своей династии и укрепить политическую стабильность Византии. Поэтому уже с 18 лет Алексей считался соимператором и получил право носить пурпурную обувь, а Андроник в 16 лет стал севастократором. И теперь их не стало...
Иоанн II стоически перенес этот страшный удар и, ничуть не подав вида (чего это ему стоило — не знает никто!), двинулся в Исаврию, а оттуда в Сирию — настало время присоединить к Византии Антиохию. Однако эти планы встретили дружную оппозицию со стороны крестоносцев, которые, поняв, для чего император желает войти в город с войском, потребовали принести заранее клятву, согласно которой Иоанн II не будет претендовать на «жемчужину Сирии». Реакция василевса была вполне прогнозируемой — не желая воевать с христианами, он, тем не менее, осадил город и разрешил своим солдатам опустошить окрестности Антиохии. Затем, предоставив крестоносцам время на обдумывание, удалился в Киликию, где его уже поджидала смерть [437].
Трагедия, как это нередко бывает, произошла случайно. Коротая дни отдыха, Иоанн II решил выехать на охоту, и она оказалась удачной — загнали громадного кабана. Несмотря на свои 56 лет — далеко не юношеский возраст, император, закаленный в многочисленных боях, настоящий «труженик войны», смело пошел на зверя с короткой рогатиной. Царь успел вонзить оружие в тело кабана, но тот был настолько силен, что без особого труда принял в себя весь наконечник и продолжал двигаться вперед. Руки василевса мало-помалу слабели и уступали напору зверя, и вот уперлись в колчан с ядовитыми стрелами, висевший на боку. Колчан перевернулся, и одна из стрел ранила царя в руку. Но василевс не прекратил схватки, и наконец кабан затих. Комнин, посчитав рану пустяшной, спокойно вернулся в лагерь, поужинал и лег спать. Однако на следующий день рука распухла, и царь почувствовал себя плохо. Призвали врачей, все мастерство которых не принесло положительного результата. Рука опухла, и даже вскрытие опухоли ничего не дало: рука онемела и почернела. Тогда всем стало ясно, что дни василевса сочтены.
Но сам Иоанн II, готовый с честью предстать перед Всевышним, держался спокойно и уверенно. В Пасху он причастился Святых Даров и открыл свою палатку для всех, кто желал прийти к нему с просьбой; это продолжилось и на следующий день. Никому ни в чем не отказал народный герой, благосклонно внимавший каждому желанию своих солдат и командиров. А сам про себя размышлял о том, кто должен принять от него власть в Римской империи. Потом, чувствуя приближение смерти, пригласил к себе в палатку иеромонаха, исповедался и просил святых молитв за себя пред Богом. Как рассказывают, стоя на молитве, иеромонах вдруг услышал Ангельское пение и увидел в небе светильник, возле которого стоял прекрасный Ангел и успокаивал смятенные души византийских сановников, окруживших палатку с больным василевсом [438].
Затем царь созвал к себе всех вельмож и старших военачальников, приказав также пригласить младшего сына Мануила. Его речь была благородна и прочувственна — царь словно исповедовал свою жизнь перед близкими товарищами, с которыми десятилетиями делил заботы о любимой Византии.
Василевс рассказал, что самой заветной его мечтой было освободить Иерусалим и пройти по местам Спасителя, став на месте Господнем. «Но мои надежды не исполнились, а по каким причинам, о том знает Бог. Противиться этому — совершенно невозможно, да и противоречить не должно. Ибо кто мудрее Бога? Или кто может уразуметь ум Господень и изменить суды Его, убавив или прибавив что-нибудь? Я получил от Бога, устроившего судьбу мою, так много благодеяний, что их и перечислить невозможно. Я родился от отца-императора, сделался преемником его власти, ничего не утратил из того, что передал он в мои руки. А умножил ли я, подобно благоразумному и верному рабу, врученный мне от Бога талант царства, об этом предоставляю другим судить и говорить. Но я и сам могу без стеснения сказать об этом, чтобы поведать чудеса Божьи на мне. Меня видели сражающимся Восток и Запад. Немного я пробыл в царских чертогах, почти вся жизнь моя прошла в палатке, и всегдашней моей заботой было находиться в поле. Много времени прошло с тех пор, как турки и арабы и в глаза не видели римского войска, а теперь это самое войско под главным водительством Божьим и под моим служебным начальством привело их в трепет. Да даст же Господь Бог, чтобы я, столько потрудившийся ради христианского народа, сподобился вечного наследия, которое получат кроткие и угодные Богу! А ваши руки да утвердит и укрепит Он еще более против народов, которые жаждут брани и между которыми совсем не признается всесвятейшее имя Бога нашего!».
Затем спокойно, как будто страшная боль не донимала его, василевс перешел к главному вопросу о наследнике престола. Напомнив еще раз, что сам он принял власть от отца, и наверняка его товарищи желают, чтобы он также передал власть сыну, Иоанн II неожиданно перешел к оценке достоинств старшего сына Исаака и Мануила. «Хотя природа, верная порядку, обыкновенно отдает преимущество старшим детям, но у Бога при важнейших назначениях бывает не так. Вспомните об Исааке, об Иоакове, о Моисее, о Давиде — все они были младшими между братьями. Бог не смотрит на лица и не отдает предпочтения
