осадой против Мезимврии».
В такой ситуации нужно было обладать либо остротой ума Льва III, либо мужеством и характером Константина V, чтобы заставить врага уважать Римское государство, или, на худой конец, обмануть болгар. Очевидно, благочестивый, но неопытный и подверженный чужому влиянию Михаил I Рангаве не обладал ни тем, ни другим дарованием. Он созвал совет, где доминировали клирики во главе с патриархом св. Никифором и прп. Феодором Студитом — лицами, совершенно незнакомыми с воинским делом и далекими от знания истинных потребностей государства.
Это событие заслуживает того, чтобы остановиться на нем более подробно. Императоры и ранее систематически обсуждали вопросы войны и мира с синклитом; нередко духовные лица принимали участие в таких совещаниях и выполняли государственные поручения. Но никогда ранее царь не доходил до того, чтобы подменять сенат и собственную волю мнением клириков. Это — вовсе не преувеличение: из описания события следует, что патриарх, Студит, архиереи и монахи в буквальном смысле слова заставили Михаила I отказаться от мирного договора. В подтверждение своей точки зрения о невозможности выдачи болгарских перебежчиков, часть которых приняла христианство, они привели Евангельский стих: «Приходящего ко Мне не изжену» (Ин. 6:37) — согласимся, слабый довод для политики и конкретных выводов. Но благочестивый царь, чья воля была подавлена мощными и колоритными фигурами, пошел на безрассудный поступок, совершенно проигнорировав мнение военных советников и сановников. Он выбрал войну, и расплата не заставила себя ждать.
Незадолго до этого один араб, принявший христианство, — специалист по осадной технике, подрядился у царя Никифора I организовать защитные сооружения в Адрианополе, которому серьезно угрожали болгары. Окончив работу, араб попросил установленную плату, но скупой император отказал ему в выплате оговоренной суммы денег и даже высек мастера. Обиженный специалист подался к болгарам и научил тех осадному искусству, попутно построив им необходимые для осады городов машины. Теперь воины хана Крума, обученные и имевшие необходимые сооружения, продемонстрировали свое умение, после краткой осады взяв Адрианополь. Весть о потере мощного и хорошо укрепленного города несколько отрезвила Михаила Рангаве, и он решил повторно рассмотреть предложение Крума о заключении мирного договора. 1 ноября 812 г. царь призвал патриарха св. Никифора, митрополитов Никейского и Кирикского, прп. Феодора Студита и его монахов. Патриарх и архиереи, разделяя озабоченность царя стремительными успехами варваров, высказались на этот раз за мир, но прп. Феодор Студит и другие советчики из монахов, поддержанные магистром Феоктистом, чье мнение Михаил I принимал безусловно, как и суждения преподобного, категоричным образом потребовали от императора начать войну и отвергнуть условия, выдвинутые болгарами.
Даже летописец, глубоко симпатизирующий им, оценивает государственные способности этих подвижников Православия такими эпитетами: «глупые советники», «внешне благочестивые», «злые советники», «душегубительное мнение». Он справедливо рассуждает о том, что забота о немногих болгарах-перебежчиках поставила под угрозу Римскую империю и христиан. Более того, совсем не обязательно было выдавать всех перебежчиков после заключения мирного договора — дипломатические обязательства далеко не всегда исполняются в полной мере.
Но решение о войне уже состоялось. И если болгары были подготовлены к продолжению военных действий, то византийцы являли собой хрестоматийный пример полной дезорганизации: армия была не укомплектована и роптала, не веря в полководческие таланты своего царя и совершенно не желая отправляться в поход на врага. Денег не было, синклит (сенат), раздосадованный невозможностью достучаться до сознания императора, занял нейтралитет. Несколько придворных фаворитов, в число которых входили Студит, Феоктист и несколько второстепенных командиров, руководили всей политикой в государстве, оставляя царю «право» лишь соглашаться с их решениями [382].
Прошло 3 дня, и 4 ноября 812 г. в небе над Константинополем пронеслась комета странной формы, причем одно из ее ответвлений являло собой образ человека без головы. Суеверные, как и многие люди, византийцы восприняли это как дурной знак. А на следующий день поступило известие о новой победе хана Крума — болгары взяли штурмом города Мезимврий и Делвет. Добыча варваров была огромна: они захватили много продовольствия, золота и серебра; им в руки попали даже 36 сифонов с «греческим огнем». По счастью, технология его использования в бою оставалась строго охраняемой тайной, и болгары не сумели воспользоваться византийским супероружием.
Казалось бы, если царь желал войны, то следовало немедленно предпринять соответствующие меры, но победы болгар остались безответными. Император по-прежнему занимался широкой благотворительностью, будто никакой войны не было вовсе, советовался с монахами, молился. Лишь в феврале 813 г., когда два болгарина-христианина, перебежав на римскую сторону, донесли Михаилу I Рангаве о готовящемся новом походе хана Крума во Фракию, царь начал собирать войско. 15 февраля 813 г. римская армия выступила из столицы. Надо полагать, византийцы слабо подготовились к новой кампании, поскольку ни о каких приготовительных мероприятиях в летописях не говорится. Достоверно неизвестно, что произошло в дальнейшем, но, не вступая в столкновение с византийцами, болгары почему-то понесли потери и даже оставили город Адрианополь.
Посчитав, что одержал полную победу, Михаил I вернулся в столицу, где посетил гробницу патриарха св. Тарасия и вместе с царицей Прокопией совершил поминовение его памяти. Затем, пылая ревностью по вере, император соорудил над гробом святого балдахин ценой в 95 литр золота. Едва ли этот поступок можно назвать разумным в преддверии нового похода, объявленного царем — ни одна казна при всем избытке не способна выдержать такие расходы.
После короткого отдыха Рангаве по совету своего ближнего окружения решил нанести болгарам последний удар — очевидно, льстецы со всех сторон славословили его победу, внушая царю мысль о несуществующих у него талантах полководца. Словно нарочно, шаг за шагом, царь делал все для того, чтобы императорская власть ушла из его рук. Не отдавая себе отчета в трудности предстоящих сражений, Михаил собрал большое войско, отозвав все легионы из других фем и приказав прибыть во Фракию. Сам император с гвардией отправился из столицы позднее, и вновь императрица провожала своего супруга до Ираклии, не задумываясь о грядущих событиях. Безусловно, такой противник, как хан Крум — один из величайших полководцев своей эпохи, заслуживал большего уважения и внимания со стороны противника, если тот решался воевать с ним. Достаточно сказать, что когда он воцарился, Болгария включала в себя придунайские области и Валахию. А после его смерти под болгарской властью находились западные византийские провинции и почти вся современная Венгрия [383].
По прибытии к войску царя ждала неприятная неожиданность — плод его стратегических просчетов. Поскольку оказалось, что первые части, выступившие из столицы еще в феврале, прибыли к театру военных действий слишком рано, им пришлось долго ждать появления императора и гвардии.
