Пенсильвании, привлеченные доступностью хорошей, дешевой земли и поддерживаемые после 1791 г. лейтенант-губернатором Симко, который восторгался сельскохозяйственным опытом американских пионеров. Среди них были квакеры, меннониты и другие пацифисты, вызывавшие неприязнь в родных местах по причине своего неучастия в событиях 1776–1783 гг. К 1812 г. в Верхней Канаде проживало примерно 80 тыс. человек. Приблизительно 80 % из них являлись выходцами из США, но не более четверти из них составляли лоялисты и их потомки.
Как почти все иммигранты вообще, переселенцы, прибывавшие в Британскую Северную Америку, были относительно молоды. Подавляющее большинство в их сообществах составляли дети и молодежь. В этих сообществах люди рождались закономерно чаще, чем умирали. Женщины, обычно выходившие замуж в возрасте чуть старше 20 лет, как правило, имели по нескольку детей. В результате наблюдалась мощная динамика, о чем свидетельствовал опыт одного из миссионеров в Нью-Брансуике, который с 1795 по 1800 г. обвенчал 48 супружеских пар, крестил 295 младенцев и похоронил 17 человек. Хотя в конце XVIII в. в Квебек прибыло мало иммигрантов, но и там преобладали подобные реалии. В течение всего XIX в. население этой колонии фактически удваивалось в течение каждых 25–27 лет. Это составляло приблизительно 2,8 % годового прироста — показатель, который в наши дни характеризует рост населения во многих африканских и азиатских государствах, столкнувшихся с проблемой «демографического взрыва».
«Печальный результат страстей и картофеля»? [213]
С наступлением XIX в. трансатлантическая миграция в Британскую Северную Америку увеличилась. Прежде туда отправлялись почти исключительно жители шотландского Хайленда; после 1815 г. среди переселенцев можно было встретить выходцев из любых частей Британских островов, но больше всего было ирландцев. Масштабы эмиграции приняли огромные размеры. Согласно официальным данным (вероятно, заниженным), в Британскую Северную Америку с Британских островов в первой половине XIX в. отправился 1 млн человек. Не менее 60 % из них пересекли Атлантику до 1842 г., когда английский писатель Чарльз Диккенс, посетив Монреаль, увидел эмигрантов, которые сотнями «сидят на пристанях возле своих ящиков и сундучков…» [214].
Эти потоки миграции во многом были результатом изменения ситуации в самой Британии, население которой росло значительно быстрее, чем в других европейских странах. Насчитывая не более 13 млн человек в 1780 г., Соединенное Королевство [215] к 1831 г. имело уже более 24 млн жителей. Современники вместе с преподобным Томасом Мальтусом, чей нашумевший труд «Опыт о законе народонаселения» («An Essay on the Principle of Population») был опубликован в 1798 г., в основном объясняли это явление повышением рождаемости. В то же самое время началось разрушение традиционного британского образа жизни под влиянием сельскохозяйственной и промышленной революций. В Англии процесс огораживания покончил с открытыми полями, общинными землями, заменив коллективное ведение фермерского хозяйства компактными индивидуальными земельными наделами. В Шотландии попытки англичан разрушить традиционное клановое общество и развить экономику Хайленда привели к тому, что горные долины превратились в пастбища для овец. В Ирландии выращивание картофеля позволило быстро растущему сельскому населению выживать, до бесконечности деля свои фермы настолько, что к 1821 г. плотность сельского населения Ирландии была самой высокой в Европе.
Последствия перемен повсюду оказались глубоко разрушительными. К 1815 г. ирландцы, по словам французского историка Эли Алеви, превратились в «сплошной пролетариат — невежественный, нищий, полный суеверий и необузданный». Шотландские лендлорды поначалу пытались переселить вынужденно покинувших свои дома мелких арендаторов на побережье, где те могли бы промышлять рыбной ловлей и сбором водорослей. После 1815 г. масштаб сжигания бурых водорослей [216] уменьшился, а попытки повысить эффективность земледелия в Хайленде продолжались, сопровождаясь массовыми и часто жестокими выселениями, которые в народе стали называть «чистками». Применение новых ротаций севооборота, научных методов ведения сельского хозяйства и других усовершенствований привело к значительному росту продуктивности английского сельского хозяйства. Лишенные прав выпаса на открытых общинных пастбищах скваттеры и мелкие арендаторы были вынуждены пополнять ряды сельских батраков, уходить в растущие города или же бороться за выживание на своих одном-двух акрах земли, подряжаясь при этом работать дома на ручных ткацких станках или вязать на рамах. Эти решения часто вели к нищете. Заработки батраков были безнадежно низкими. В первые годы промышленного переворота жизнь в городах для неквалифицированных работников была очень трудной; они не были приучены к фабричной трудовой дисциплине; работа часто бывала не только изнурительной, но иногда и опасной; рабочий день был длинным, зарплаты низкими, а условия жизни тяжелыми. В прежние годы можно было по договору зарабатывать дома на сносную жизнь прядением или ткачеством, однако в начале XIX в. технические усовершенствования и расширение фабричного производства уменьшили спрос на эти виды деятельности и оплату такого труда. Долгие часы работы приносили семье всего лишь один-два пенса в день, чего не всегда хватало даже на скудное питание, состоящее из муки грубого помола, пахты и картофеля.
Нищета и безработица особенно усилились, после того как герцог Веллингтон окончательно разгромил Наполеона при Ватерлоо в 1815 г. Многие тысячи солдат, моряков и других военнослужащих, которые участвовали в войне в Европе, вернулись домой в поисках работы, когда страна переживала спад в отраслях промышленности, развивавшихся в военное время, а цены на пшеницу с наступлением мира упали. Авторитетные обозреватели оценивали количество нуждавшихся почти в 15 % от всего населения Великобритании и предполагали, что на улицах Лондона промышляет до 120 тыс. нищих детей — двойников диккенсовского Оливера Твиста. Вслед за призывами Мальтуса священники предостерегали прихожан насчет «неуместности и даже аморальности вступления в брак», если они не в состоянии обеспечивать своих детей, но эти призывы едва ли могли решить столь глобальную проблему.
В век господства британской промышленности, убеждал Патрик Кохун [217] в своем «Трактате о населении, богатстве и ресурсах Британской империи» («A Treatise on the Population, Wealth, and Resources of the British Empire», 1814), решением данной проблемы становится эмиграция. Перенаселение и экономическая стагнация могут быть скомпенсированы эмиграцией в колонии, где люди смогут потреблять британские промышленные товары и поставлять сырье для британских фабрик. Для таких аргументов пришло время. К 1815 г. широко признавались положительные стороны эмиграции. В феврале того же года первое с 1749 г. официальное сообщение об эмиграции появилось в эдинбургских газетах под заголовком «Либеральное напутствие переселенцам» («Liberal Encouragement to Settlers»). В течение последующих 25 лет (и далее) проблема эмиграции оставалась темой, к которой в Британии проявлялся существенный интерес. Ее поднимал в «Дон Жуане» (1824) и лорд Байрон: «Печальный результат страстей и картофеля / Двух сорняков, которые ставят в тупик наших экономических Катонов» [218]. Правительственные программы переселения, инициативы крупных землевладельцев, запросы парламентского комитета, филантропические рискованные начинания, нормативы, регулирующие «эмиграционный бизнес», и «теории колонизации» формировали эмиграционные потоки. Тем не менее перемещение из Британии в
