черни перешла в ярость. Филоненка, прославившагося еще в 1628 г. походами в
заднепровскую Туретчину, называли изменником. Забыты были его подвиги в боях с
Татарами и Турками, воспетые в кобзарских думах; не приняты в соображение
препятствия, которые преодолел он в своей экспедиции; ни во чтб поставлено
геройство, с каким он пробился на помощь к осажденным. Поклонница только успеха,
козацкая чернь судила его в „Чернецкой", или черной раде без старшины, и
приговорила к публичному наказанию киями у позорного столба.
Здесь варварское состояние нравов и обычаев козацких обозначилось резко, в
сравнении с нравами и обычаями шляхты. „Еслибы к его милости пану гетману"
(пишет походный капеллан Потоцкого) „пробился таким образом какой-нибудь
ротмистр, хотя бы только с одною сотнею коней, то наверное пан гетман принялъ
.
265
бы его с веселым видом, с распростертыми объятиями и ободрительными
словами®.
После крайнего напряжения сил, осажденные упали духом, и пошли на мировую с
„Ляхами®. Волей и неволей Потоцкий должеп был оставить Козаков при их армате и
войсковых «паках, до тех пор пока возвратятся их послы от короля. Тогда козаки
обещали передать свою армату и войсковые клейподы коммиссару, п принять
полковников, какие будут назначены правительством. Как сидевшие в осаде козаки
выиисчики, так и послушные папам реестровые, взаимно присягнули—не обижать
друг друга, не укорять миновавшею войною, и удалить ог себя окозачепных панских
подданных. Забранпые у шляхты пушки и пушки киевские решено было возвратить по
принадлежности немедленно. Козацкия вдовы были признаны в своих правах
неприкосновенными. Трахтомировскнм монахам (инвалидам Запорожского Войска)
было обещало покровительство. Захваченный рсестровшшш монастырский скарб имел
быть возвращен. Выход на речки для рыболовства и в Дикия Поля для звериного
промысла дозволен был по-прежнему.
Договор этот подписал, в качестве поискового писаря, уже не Богдан Хмельпицкий
(как Боровицкое обязательство), а какойто Мартын Незнанский. Богдан Хмельницкий
на сей раз держал сторону панскую, и вместе с папами карал таких людей, каким в
прошлом году был сам и каким через десять лет сделался опять.
, Июля 29 походные ксензы пели в панском стану Te Deum laudamus *) Козаки
молились Богу без попа, так как у них попу не было места ни в походах, ни в котах.
Загремели в обоих становищах торжественные пушки, началось общее пиршество и
взаимное угощение, хотя ни той, ни другой с/горопе радоваться было нечему. Козаки
оставались по-прежпему в ограниченном числе, которому „длинная® королевская
сабля смело могла предписывать законы; а паны потеряли па Устье Старца больше
мужественных ветеранов, нежели в войне с Густавом Адольфом.
Теперь свободно расхаживали соратники Гуни по становищу Потоцкого, а паны—
по козацким окопам. „Дивился не один инженеръ® (говорит автор походного дневника)
„трудам п изобретательности грубого хлопа, осматривая валы, шанцы, батареи и
куртины.
*) Тебе Бога хвалим.
34
266
.
Хотя бы коронное войско и проникло в козацкие рвьт, валы, привалки и дубовые
частоколы, по еще больших сил нужно было бы на то, чтобы взять Козаков приступом
среди их окоповъ".
И однакож козаки были побеждены. Не превосходство коронного войска, не
изнеможение сил и не голод одолели их: одолела их малорусская неурядица,
происходившая от ревнивого чувства личной свободы,— чувства, воспитавшего весь
так-пазываемый козацкий народ, оту сбродпуто падию утикачсй; одолела их взаимная
недоверчивость между голотою и людьми зажиточными, между войсковою чернью и
старшиною. Козакп были не способны ни к строению, ни к разрушению государства.
Строить государство могли они только под стягом Собирателей Русской Земли,
разрушать — только под бунчуком Чгшгисхановичей.
Июля ЗО козаки получили дозволение разойтись по своим домам, с тем чтобы, в
назначенное время, собраться на раду в Каневе, как тем, которые воевали под
знаменами правительства, так и тем, котортле сражались за приводом запорожской
вольницы. На этой раде козаки должны были выбрать из среды себя послов к королю, а
пока воротятся послы, сделать новую реестровку.
Не у всех Козаков были теперь дома и пристановища. Не только хутора и села,
целые города исчезли, переходя от панских ополчений к запорожским п обратно.
Козаки-зимовчаки по-неволе превратились теперь в бесхатников, козаки-дуки—в нетяг.
Оббившиеся, точно кремеп, серомахи не все пошли в броварники, давинники, будники,
ие все искали рабочего куска хлеба в панских и королевских селах. Большею частью
разбрелись они по „низовым речкам, Днепровым помощницамъ4, на рыбные и
звериные промыслы, от которых был один только шаг до промысла добыч^ного.
Многие очутились на Дону; другие бежали в московскую Белогородчину и Северщтгоу.
а некоторые—даже в Крым, па Буджаки и в Добруджу.
К панам вернулись пемногие из охотников до лежачего хлеба, выппечпков, потому
что у панов ожидала их та самая работа и та зависимость, от которых они уходили все в
крайния и крайния осады. Страна заметно опустела. Множество лаиов оставалось
незасеянными, так как окозачеииые поселяне с осени 1637 года готовились к жатве
ииого рода. Дороговизна возле Киева и на Заднеприи была неслыханная. Маца (4
четверика) жита продавалось на рынке по 40 злотых. Промыслы и торговля были
приостановлены, так что даже соль добывалась только из-за московского рубежа. Сель-
.
267
ское хозяйство пришло в такой упадок, что Николай Потоцкий, зимою 1638 года, не
находил способов прокормить людей и лошадей во время переездов для обозначения
границ козацким поселениям.
При таких обстоятельствах, оба коронные гетмана не знали, куда им деваться с
квартяным и иноземным войском; переводили его с одного места па другое, разоряя до
остатка королевские и мимоходом шляхетские имения. В ИОДОЛИИИ был такой же
голод, как и в Украине, хотя там и не стояло коронное войско; а вывести его из
украинских провинций значило бы—нарушить недавно составленный план
обеспечения Речи Ииоснолптой со стороны границ, и рисковать новым козацким
бунтом.
Счеты у Козаков с панами жолнерами никогда не могли быть кончены. Заключало
мировую с Потоцким покоренное войско; заставляло Козаков присягать отчаявшееся в
успехе товарищество. Но из окопов при Устье Старца разошлось много людей с
неутомимою жаждою мщения задела, которые оправдываются государственным
правом, но которых не признавала правыми козатчина, выработавшая себе
юрисдикцию антигосударственную и антиобщественную-— разбойную. Во время
осадного сиденья на Суле под Жовнишом, эти люди находили дикое наслаждение в
том, чтобы добывать убитых шляхтичей из могил и издеваться над их трупами. Легко
вообразить, на что они были способны и готовы при благоприятных обстоятельствах. А
паны жолнеры, с своей стороны, были не такие воины, чтобы, после всего прошлого,
не давать козакам новых поводов к волнениям.
* За предстоявшую зиму коронные гетманы были еще спокойны; но весна грозила
им новыми тревогами. С весной проснутся, точно пчелы в улье, низовые каиышшики н
лугари, готовые к морскому разбою. С весной поплывет к ним Днепром и побредет
степью все, что будет в силах вырваться за черту королевских и панских сторож.
Вернувшись из морского набега, добыв от Татар, Турок, Армян, Греков, Румунов,
Болгар разбоем, грабежом и меновым торгом оружия, пороху, свинца, низовая голота
может опять вторгнуться в Вшпневетчишу, или в панскую Северщишу. Если же этого
не будет, то она сделается на Низу готовыми кадра ми для новых утикачен из
пожизненных и вечпстых панских добр, и будет юртоватьея за Порогами
противоположное „городовому" и соблазнительное для него козачество до тех нор,
пока не войдет в силу, или не найдет себе предводителей, подобных Павлюку, Скидану,
Ензиму, Острянице, Гуне, Фнлоненку. Еслибы не
268
ОТПАДЕНИЯ МАЛОРОССИИ ОТ ПОЛЬШИ.
безденежье, крепость па Кодаке восетановлялась бы безостановочно во все это
время. Но скарбовые люди постоянно обманывали ожидания коронных гетманов, и
заставляли их делать займы на собственный страх, лишь бы не уронить своей славы,
как охранителей безопасности республики.
А между тем над Польшей висела туча, требовавшая нового громоотвода.
