В городе было три извозчичьих биржи и на двух из них нанимать ломовиков было нельзя. Халтурин сумел нанять «темные подводы» и в течение длинной февральской ночи народовольцы перевезли за два раза все оружие, сначала на один склад, ломовиков отпустили, тут же на своих дрожках перевезли винтовки на другой склад, потом на подмосковные дачи на двух орловских рысаках, купленных для освобождения Мышкина. В течение десяти дней половина «Народной воли» кружными хитрыми путями перевозила оружие в Петербург, на Выборгскую сторону и в Кронштадт. Дело было сделано за месяц и теперь оставалось отбить под Москвой Ипполита Мышкина. С Рогожской заставы этап в Сибирь отправлялся через четыре дня.
После многодневных походов по торговым рядам старой царской столицы Александр Квятковский был очень расстроен. Он видел множество купцов, похожих на свиную стаю, половина которой была всегда пьяной, как грязь. Вся Москва постоянно обсуждала пьяные купеческие загулы, обычно начинавшиеся в ставшем знаменитом ресторане «Яр». Как правило, гуляли и куражились провинциалы, получавшие от московских сделок и обманов большие барыши. Ни о какой конкуренции не было даже речи, все торговцы, как очумелые, держали одну цену, а их монополии обеспечивали подкупленные чиновники, всеми доступными государственным служащим способами убиравшие конкурентов своих людей, почему-то называвшихся купцами. Пьяные как грязь торгаши ехали в Смоленск охотиться на крокодилов, другие на мясном рынке в Зарядье украли зачем-то огромную свиную тушу, одели ее в тулуп, шапку и валенки, и как пьяного товарища выволокли мимо обворованного продавца. Третьи охотники за наживой в московском зоопарке выпустили на волю всех птиц и обезьян, которых пожарные под хохот всего города едва живых от холода целый день снимали с деревьев. Четвертые гильдейцы напоили слона невменяемым количеством водки, животное, конечно, разбушевалось, и пришлось вызывать солдат, которым из-за боязни бунта не выдавали патронов, и слона бестолково и страшно убивали целый день под комментарии собравшихся прохожих зевак.
Квятковский сказал товарищам, что имперские купцы собрали большие деньги и стали очень серьезной силой, которая за несколько десятилетий может победить российскую культуру, здравый общественный смысл и поменять понятие добра и зла местами. После выборов в Учредительное собрание победившей империю республики, в нем будет множество таких так называемых купцов, купивших депутатское место или проложивших в выборный орган путь тяжелыми безменами. Исполнительный Комитет «Народной воли» завоюет в империи власть и передаст ее народным избранникам, среди которых, и теперь это совершенно очевидно, будут преобладать обнаглевшие купеческие хари. Это была серьезная имперская проблема, и народовольцы решили ее обсудить на специальном партийном съезде.
На Рогожской заставе еще оставалось почти две сотни винтовок, патроны, порох, кинжалы и дальнобойные охотничьи ружья. Доставка всего этого богатства было сложной и опасной. Все революционеры империи помнили, как один из их товарищей был взят прямо в купе поезда, потому что вагонный проводник сообщил железнодорожным жандармам о неподъемных чемоданах пассажира, в которые революционер без меры набил динамит.
Шестеро друзей решили уходить с отбитым Мышкиным сначала на орловских рысаках, потом через пятьдесят километров пересесть в извозчичьи тройки под Москвой и сесть в поезд в Вязьме, чтобы кружным путем доехать до Петербурга. Опытный, пять раз уходивший из полицейских рук Николай Колодкевич предложил провести акцию прикрытия во время захвата тюремного этапа и она товарищам понравилась. Члены Исполнительного Комитета «Народной воли» гармонично дополняли друг друга и поэтому у них все получалось.
За три дня до этапной атаки загримированный Баранников на Тверской заставе в самом начале Петербургского тракта нанял две ямщицкие тройки до самой столицы, приказав, чтобы они в течение недели день и ночь ждали пассажиров. После налета полиция в первую очередь ринется на заставу ловить революционеров, которые туда не придут. Желябов проехал до Вязьмы и обратно, проверил пути отхода до метра и минуты, определил подставы по пути, посмотрел железнодорожное расписание поездов на чугунке. Они все останавливались в маленьком и незаметном Гжатске, и народовольцы решили садиться на поезд именно там. Билетов заранее не брали. Можно было ехать на Ростов или Ярославль, но народовольцы не могли себе позволить никакого риска. Западную дорогу жандармы перекроют в последнюю очередь. Они поставят заслоны только в Смоленске, до которого революционеры не доедут.
Халтурин подкупил бутырского палача и тот за сто рублей не стал забивать Мышкина перед этапом, в котором вперемешку вели уголовных и политических преступников империи. Революционеры несколько раз выезжали под Москву на место налета на этап, примеривались. Место было удобное для атаки, в тридцати километрах от Рогожской заставы, за шесть часов ходьбы устанут не только кандальники, но и солдаты охраны. Жандармы сибирские этапы не сопровождали, ленились, преступников вели армейские солдаты. Пригорок вдоль Владимирского тракта был покрыт кустами. Атака, потом на дрожки с дороги на проселок, через Подольск и Нарофоминск к Можайску. Все должно получиться.
С девяти часов утра хмурого мартовского утра шестеро народовольцев сидели в засаде. Дрожки с рысаками стояли сзади пригорка. Этап ожидался около двенадцати часов дня, в сопровождении взвода солдат с двумя унтер-офицерами, охранявшими триста этапников. Шансов остаться в живых у Михайлова, Квятковского, Баранникова, Желябова, Колодкевича и Халтурина почти не было, и народовольцы это хорошо понимали. Двадцать восемь солдат с винтовками против шести революционеров с берданами и револьверами, это был совсем не равный счет, с учетом того, что народовольцы не хотели никого убивать. У них было только несколько минут, а может быть, и секунд.
По Владимирскому тракту брел каторжный этап. Впереди медленно двигались люди с кандалами на руках и ногах, за ними шли не закованные, уже измученные этими длинными километрами дороги. На серых убитых арестантских халатах спереди и сзади желтели бубновые тузы, видные издалека. У подпиленных сосен внизу пригорка со слегами и колунами лежали Баранников и Желябов.
Михайлов, Квятковский, Колодкевич и Халтурин в линию легли на пригорке. Мышкина пока определить было нельзя, в этой серой от поднятой пыли колонне слез. Этап почти поравнялся с подпиленными деревьями и народовольцы одновременно подняли на лица повязки. Опознавать солдатам будет некого.
Мышкин двигался в первом ряду, бледный, как сама смерть. Две громадные сосны разом обрушились перед шедшим вперед солдат унтер-офицером и тут же ахнул ружейный залп. Страшным голосом вставший Александр Михайлов прогремел: «Солдаты! Положите винтовки!» Еще раз под солдатские ноги ахнули берданы. В пороховом дыму зазвенела мертвая тишина, почти сразу нарушенная звяканьем бросаемого оружия. Народовольцы с винтовками наперевес уже стояли вокруг конвоя и, казалось, были везде и всюду. Михайлов страшно прокричал: «Кругом! Шагом марш!» Ошарашенные и ничего не соображавшие солдаты повернулись и как оловянные пошли назад и вбок, и были хорошо видны их напряженные, ожидавшие пули спины. Такого в империи не было никогда, еще никто не нападал на каторжные этапы, и конвой просто не знал, что делать, и поэтому сразу подчинялся резкому приказу этих страшных и вооруженных до зубов великанов с замотанными лицами. Солдаты знали, что если бы колонна слез взбунтовалась, то они должны были ее расстрелять. Если бы каторжный в кандалах набросился на конвой, солдаты должны были его застрелить. Тридцать конвойных никак не ожидали налета, и солдатам было очень страшно.
Резкими криками бывший офицер Баранников приказал солдатам лечь на землю, а каторжным стоять на месте. Конвойные слушались, как неживые автоматы. С того момента, как обрушились сосны, прошла, кажется, всего минута, и даже унтеры почти не опомнились. Халтурин, Колодкевич и Желябов быстро собрали брошенные винтовки и тут вдруг раздался крик унтер-офицеров, поднимавших конвой. Баранников и Квятковский выстрелили в их поднятые в призыве руки и унтеров сразу скрючило от боли. Михайлов прокричал: «Тихо! Все, кто поднимется, будут убиты! Каторжным сесть на землю. Мы снимем кандалы. Тот, кто хочет бежать, бегите!»
У унтеров отобрали ключи и белый от ненависти и ярости Халтурин раскрывал и раскрывал кандальные замки. Солдаты видели его почти сумасшедшие глаза и желания подниматься с земли самим у них не было. Их подняли, перевели на траву, перевязали веревками и опять положили навзничь. В хаосе налета Колодкевич тихо и незаметно отомкнул и увел за кусты Мышкина, и этого никто не заметил. Теперь никто не знал, почему и ради кого эти шестеро отчаянных бойцов напали на каторжный этап.
