«Военный прагматизм» Махно и Аршинова вызвал резкую критику «Платформы» со стороны других анархических групп. В августе 1927 г. группа эмигрантов из России, поддерживавшая В. Волина, опубликовала резко критический ответ на «Платформу» (его автором, видимо, был сам Волин). Несколько позднее критический разбор «Платформы» предложил идеолог анархо–синдикалистов Г. Максимов. Реакция «платформистов» на критику была резко отрицательной. Ответ сторонников Волина они оценили как «беспрограммную программу анархо–хаотиков». Если уж Волин считает, что анархия родится в горниле насильственной революции, то как он представляет себе организацию обороны и наступления? Просто спонтанное восстание? Наивно. А как будут организованы коммунистические отношения? Все будут просто так дарить друг другу продукты своего труда? Еще наивней.
В ходе дискуссии 1926–1931 гг. различие позиций радикальных авторитарного («платформисты») и антиавторитарного («волинцы») течений российского эмигрантского анархизма объяснялось во многом принципиальными различиями в понимании самой сущности революции: «платформисты» смотрели на революцию как на сложный организованный процесс, а сторонники В. Волина — как на неуправляемую стихию.
В ходе дискуссии 1926–1931 гг. авторитарные и антиавторитарные теоретики радикального анархо–коммунизма выявили уязвимость конструктивных предложений друг друга. Постулат о возможности немедленно воплотить идеалы анархизма и коммунизма в ходе социальной революции (навеянный сочинениями П. Кропоткина, написанными в других исторических условиях), не выдержал этой дискуссии. Анархистские принципы децентрализации и самостоятельности объединений трудящихся вошли в острое противоречие с коммунистическими принципами социального равенства и экономической целостности общества.
Спор вокруг платформы увлек анархистов Европы и Америки. Эпицентром полемики была Франция. Как сообщали полицейские информаторы Парижа, «махновцы» «вызвали большую полемику среди французских анархистов» [730]. За ней следили и испанцы, часть которых поддержала С. Фора (его позиция была близка мнению Волина), а часть стояла на синдикалистских позициях[731].
Критика «Платформы» со стороны ведущих теоретиков международного и российского анархизма, в том числе А. Беркмана, М. Корн, В. Волина, Г. Максимова, М. Неттлау, Э. Малатесты, Л. Фабри, С. Грава и др. предопределила поражение «платформизма».
Массированная критика платформы убедила Аршинова, что с нынешними анархистами «каши не сваришь», и в октябре 1931 г. он выступил с докладом «Анархизм и диктатура пролетариата», в котором поддержал основные выводы работы Ленина «Государство и революция». Несмотря на то, что Аршинов в своем докладе еще считал себя «революционным анархистом», его призыв к борьбе за диктатуру и к «тесному контакту» с СССР означал публичный разрыв этого теоретика с анархизмом. В ответ редакция «Дела труда», в которую входил и Махно, заявила: «Ми никоим образом не можем согласиться со скороспелыми и шаткими выводами т. Аршинова. Идею «диктатуры пролетариата» мы отвергали и сейчас целиком отвергаем»[732].
Переход Аршинова на позиции диктатуры означал окончательное поражение «платформизма». В 1933 г. Аршинов вернулся в СССР. Его знакомый Н. Чербаджиев утверждал: «Аршинов перед отъездом дал понять, что уезжает для подпольной работы»[733]. НКВД косвенно подтвердил эту версию, расстреляв Аршинова в 1937 г. Впрочем, это могли сделать и «на всякий случай».
Посещала ли Махно мысль о возвращении на родину? Рассказывая об отношении батько к красным «генералам», французская анархистка Ида Метт писала: «Махно относился к ним с профессиональным уважением, мне даже показалось, что в его сознании непроизвольно возникли мысли о том, что и он мог бы быть генералом Красной Армии. Тем не менее, сам он никогда об этом не говорил. Наоборот, сказал мне, что если бы и смог вернуться в Россию, то ему бы пришлось серьезно изучать военное искусство. Это признание можно расценивать и как высказанную вслух мечту. Я уверена, если бы он вернулся в Россию, не прошло бы и 2–х дней, как он бы поругался с вышестоящим начальством, так как всегда был честным человеком и не мог бы смириться с социальной несправедливостью»[734]. Если бы жизнь батько сложилась иначе, и в 1919 г. он отказался бы от анархистских взглядов и связал бы свою судьбу с большевизмом, он прожил бы на три года дольше, до 1937 г. Но это была бы менее достойная жизнь.
Могло бы сложиться и совсем иначе. Французская анархистка И. Метт вспоминала: «Я думаю, самым существенным в нем было то, что он всегда оставался украинским крестьянином. Его никак нельзя было бы назвать беспечным человеком, в глубине души он и был эдаким бережливым крестьянином, превосходно знавшим жизнь деревни и заботы ее обитателей… Я вспоминаю, как однажды Нестор Махно рассказывал мне о своей мечте. Было это осенью 1927 года. Мы гуляли в Венсенском лесу. Может быть, красота природы настроила его на поэтический лад, и он сочинил этот свой «рассказ–мечту». Молодой Михненко (настоящая фамилия Махно) возвращается в родную деревню Гуляй–Поле, начинает работать, ведет спокойную, правильную жизнь, женится на молодой крестьянке. У него добрая лошадь и хорошая упряж. Вечером вместе с женой он возвращается в деревню после удачного дня, проведенного на базаре, где они продавали плоды урожая. В городе они купили много подарков… Махно так увлекся рассказом, что совершенно забыл, что сейчас он в Париже, что у него нет ни земли, ни дома, ни молодой жены. В то время они с женой жили порознь, множество раз сходились и расходились снова, пытались начать совместную жизнь»[735].
Идиллия крестьянской жизни – мечта многих из тех, кто прожил бурную и тяжелую жизнь. Но жизнь реальных крестьян была не легче, радостей в ней было меньше, чем тягот. История дала ему шанс выбора, и крестьянин Махно вышел из безвестности. «Рассказ–мечта» — сентиментальность на закате жизни. Но Махно не изменился – назавтра он снова резко спорил с противниками по поводу того, как лучше действовать в будущей революции, писал мемуары, чтобы оставить свой опыт новому поколению революционеров.
Активность Махно стала беспокоить французские власти, и в 1927 г. они даже обсуждали вопрос о высылке «батьки» из Франции[736].
C 1929 г. Махно все реже принимал участие в общественной деятельности. Организм сдавал позиции. «Что касается Махно, то он болеет, его называют «живой труп», и он появляется только для того, чтобы получить вспомоществование в Комитете помощи» [737], — докладывал полицейский информатор.
«Предательство» Аршинова стало тяжелым ударом для Махно. Личные отношения с учителем были разорваны, «платформизм», защите которого Махно посвятил несколько лет, дискредитирован. Эту битву батько проиграл. Но и те годы были прожиты не зря. Кризис радикального анархо–коммунизма позволил анархистской теории сделать еще один шаг вперед.
Политическое завещание Махно
После поражения «платформистов» журнал «Дело труда» перешел в руки анархо–синдикалистов. Немного «подувшись» на критиков «Платформы», Махно постепенно наладил отношения с былыми противниками. В. Волин редактировал его мемуары, И. Метт из группы Волина помогала ему как переводчик, тексты Махно печатал антиплатформистский журнал «Пробуждение». Попытки создать конструктивную программу анархистов тоже не были оставлены – теперь лидерство перешло к анархо–синдикалистам с их теорией «переходного периода». Их программа была более демократической, чем отягощенная «военщиной» «Платформа».
Теоретик анархо–синдикалистов и фактический редактор «Дела труда» Г. Максимов в это время интенсивно изучал и опыт Российской революции, и теоретические работы Бакунина, подзабытые анархистами. В 1932 г. он опубликовал краткое изложение своих взглядов под названием «Мое социальное кредо», а в 1934 г. – «Беседы с Бакуниным о революции» — актуальный сборник цитат классика со своими комментариями. Это был своеобразный итог споров анархистов о своей конструктивной программе, учитывавший и споры вокруг «Платформы».
Г. Максимов выделяет три направления эволюции к анархии и коммунизму после революции: самоорганизация в производственные союзы, которые в лице коллективов возьмут в свои руки производство; создание кооперативных обществ потребителей, которые приведут к потребительскому коммунизму; территориальное самоуправление — конфедерация людей[738]. Эта сетевая организация, в которой личность оказывается на пересечении равноправных объединений производителей, потребителей и жителей граждан, актуальна и как проект развития общества в XXI веке.
