— Конча… мои планы никогда так далеко не заходили… у меня просто нет слов — не знаю, что и сказать! Мне нужно хорошо продумать твой план, взвесить все стороны, обдумать различные неожиданные осложнения… Нет, конечно, так сразу решиться на такой план нельзя… Но, с другой стороны… твоя идея мне начинает нравиться… Пожалуй, ты права — это смелая и вполне достижимая идея.
— И если это случится, Николай, — радостно оживилась Конча, довольная тем, что ее план Резанову понравился, — то мы с тобой вернемся сюда из Петербурга… ты вернешься как вице-король, личный представитель русского императора, и я буду здесь вместе с тобой. Мы будем править этими землями так, как ими надо править. Ты, Николай, построишь здесь прекрасные новые города, страна зацветет… Здесь на песчаных дюнах Святого Франциска вырастет большой, чудесный город с тысячами людей; залив здесь будет самым оживленным во всем мире. Город в Сан-Франциско будет больше и богаче Мадрида, и ты будешь первым человеком на этих землях… вице-король Калифорнии…
Мечты Кончи унесли ее далеко вперед, в будущее, и она говорила точно была в состоянии транса… изрекала пророчества!
Резанов осторожно коснулся ее руки и сказал тихо:
— В первый раз в жизни я потерял дар речи благодаря твоим неограниченным амбициям. Конечно,
Конча, мы вместе можем добиться головокружительных высот — было бы желание, — а этого у тебя вдоволь…
— Да, Николай, прекрасное будущее, но мы не знаем, никто не знает, как далеко оно впереди… Ну хорошо, я думаю, что наши занятия «испанским языком» сегодня закончились… Я думаю, что пора идти.
— Конечно, пора идти, но я пойду прямо к твоим родителям, просить твоей руки…
— Не завидую тебе, Николай. Родители будут страшно расстроены… Они ведь набожные католики, и я боюсь, что им будет трудно согласиться на брак дочери с «еретиком», — засмеялась Конча.
— Ну, посмотрим… Я твердо решил, что не поеду обратно без тебя… ты поедешь со мной в Петербург.
— Ну, желаю тебе счастья.
Конча стояла у двери, скрестив руки на груди, и долго смотрела вслед Резанову, отправившемуся для переговоров с комендантом и его женой.
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ПЕРВАЯ: ОБРУЧЕНИЕ
Сообщение о помолвке Резанова с Кончей было для ее родителей подобно удару грома средь ясного неба… Как обычно, камергер поделился со всеми событиями дня в очередном письме своему покровителю графу Румянцеву. В его шкатулке накопилось уже несколько писем, которые он намеревался отправить из Новоархангельска в Петербург. Закончив письмо, он отложил его в сторону и потом долго сидел, обдумывая и мысленно переживая все, что произошло в течение дня.
Что и говорить, решение Резанова жениться на Конче поразило всех его окружающих, а главное — серьезно потрепало его нервы. Такие большие нервные потрясения обычно отражались на его здоровье, и сегодня к вечеру, вернувшись из президио на корабль, он вновь почувствовал гастрические боли. Боли вернулись с такой же силой, как они были на «Надежде» во время его путешествия с Крузенштерном. Пришлось вызывать доктора Лангсдорфа, хотя ему и не хотелось его видеть. Доктор стал сильно действовать ему на нервы. Резанов не скрывал своей антипатии к доктору, и это только еще больше настраивало и возбуждало Лангсдорфа против него. Нужно отметить, что возобновлений гастрических болей произошло в первый раз по приезде в Калифорнию. С самого первого дня прихода «Юноны» в Сан-Франциско Резанов чувствовал себя прекрасно. Был ли этому «виной» приятный, мягкий климат или благотворное влияние красавицы Кончиты, а может быть, и оба этих фактора, но Резанов никогда, до сегодняшнего дня, не чувствовал себя так хорошо.
Закончив письмо Румянцеву, он отложил его в сторону и задумался. Как всегда, мыслями он был опять с Кончей. «Бедная Конча, — подумал он, — ведь на нее теперь нажимают со всех сторон… и родители, и монахи… Сможет ли она противиться такой атаке со всех сторон?!»
Он пододвинул к себе письмо и решил добавить несколько строк:
«Нечувствительно поселил я в ней нетерпеливость услышать от меня что либо посериознее до того, что лишь предложил ей руку, то и получил согласие. Предложение мое сразило воспитанных в фанатизме ея родителей, разность религий и впереди разлука с дочерью были для них громовым ударом»…
В письме Резанова не было преувеличения. События после того как родители Аргуэльо услышали о предложении Резанова, закружились с 'калейдоскопической быстротой. Все вокруг, завертелось, закружилось… Сейчас, сидя у стола, Резанов вдруг вспомнил картину в кабинете Аргуэльо, который только что узнал о решении Кончи и Резанова. Тот враз окаменел и лишился дара речи. Он просто не мог осознать всей важности этого решения. Аргуэльо ясно представлял себе, что Резанов — важный вельможа, доверенное лицо императора, камергер, а также и полномочный посол, но представить себе Резанова мужем своей дочери Кончи он не мог — ведь тому уже за сорок, а ей еще нет и шестнадцати! А самое главное, хотя он и особа высокого ранга, но тем не менее еретик. Согласиться на свадьбу Кончи с ним, значит умыть руки и ввергнуть свою дочь на вечные времена в геенну огненную, где поджаривают еретиков.
Все это было неразрешимой проблемой для некогда бедного простого парня, который сам выбрался из рядов мексиканских солдат и стал офицером, а позже и комендантом президио Сан-Франциско только благодаря женитьбе на представительнице благородной кастильской аристократической фамилии Морага. Наконец, комендант поднялся со стула и попросил Резанова оставить его наедине с доньей Игнасией для совещания, пообещав дать ответ завтра. Самое главное, ему хотелось посовещаться с монахами миссии, особенно еще и потому, что в этот вопрос были вплетены религиозные мотивы.
— Я вас вполне понимаю, — ответил ему Резанов, — и немедленно возвращаюсь на корабль, где буду ждать вашего ответа…
После отъезда Резанова Аргуэльо бросился к своей жене и сообщил ей новость, которая поразила ее еще больше, чем ее мужа. Ей потребовалось некоторое время, чтобы прийти в себя. Немедленно к ним в комнату была вызвана Конча, на которую они оба сразу же набросились. Бедняжка, сжавшись в комок, молчаливо выслушивала бурные нападки отца и матери, которые стали угрожать ей, что она никогда больше не увидит Резанова, а если посмеет ослушаться их, то земля разверзнется под ее ногами, и она будет поглощена бездной. Довели в конце концов бедную Кончу до слез, и когда потребовали от нее ответа, то она непреклонно заявила, что ничто не изменит ее решения, и она твердо решила выйти замуж за Николая… А если родители откажут ей в своем благословении, то она вообще откажется выходить замуж за кого-то бы ни было и пойдет в монастырь и станет монахиней.
Донья Игнасия в отчаянии вскинула руки кверху и с мольбой посмотрела на потолок…
— Немедленно же запрягать лошадей, отец, повезем безумную к святым падре в миссию, пусть проведет время в молитвах да поисповедуется… может быть, отцы святые снимут с нее наваждение… Ах, страсти-то какие!..
Конча утерла слезы и посмотрела на мать:
— А ты забыла, мама, как твои родные противились твоему желанию выйти замуж за папу — выходцу из Мексики! Гордые Морага, которые так гордились своей чистой кастильской кровью, не могли позволить своему отпрыску выйти замуж за человека не голубой крови!.. Однако ничто не смогло изменить твоего решения!..
— Молчи, Кончита! Это было совсем другое дело. В нашем браке не было религиозной розни. Мы оба были испанцами и добрыми католиками.
Не прошло много времени, как к веранде подкатила громыхающая деревянными колесами двухколесная повозка, куда взобрались обе женщины. Рядом с отправившейся в миссию повозкой, где ехали донья Игнасия и Конча, обе с заплаканными глазами, гарцевал на великолепном коне дон Хосе… Остальные члены семьи ничего не понимали и в недоумении смотрели вслед кавалькаде, вскоре скрывшейся за поворотом.
Если дон Хосе и донья Игнасия думали, что монахи смогут сломить волю Кончи, то они плохо знали свою дочь. Никакие увещевания падре не помогали. Конча упорно повторяла, что она любит своего Николая и он единственный человек, за кого она выйдет замуж… Для острастки Кончу одну заперли в церкви миссии, приказав прочесть установленное количество молитв, в то время как падре и ее родители уединились для совещания в одну из келий.
Конча усердно молилась перед изображением Девы Марии, молилась исступленно, но просила помощи не в том, чтобы дать ей силы отказаться от Резанова, а наоборот — дать ей силы добиться согласия родителей на брак.
Совещание с монахами ничего определенного не принесло. Монахи знали, что Резанов, занимавший высокий правительственный пост в России, не захочет и не сможет отказаться от своей религии, и, конечно, нечего было и думать о том, чтобы Конча отказалась от своей. А потом, если оба останутся в лоне своих религий, что станется с их будущими детьми.
