войска, разорят и сожгут деревни. Ждали и припрятывали оружие. Всякая новость пугала. Где-то видели солдат, где-то — разбойников, где-то — поджигателей. Все хотели напасть на бедного Жака-пахаря.
Летом 1789 года по всей Франции словно была объявлена тревога. Люди приготовились к сражениям, еще не зная с кем. К концу июля крестьяне не расставались с дубинками, вилами, косами, серпами, охотничьими ружьями.
Долетали слухи о грабежах, разорениях, поджогах, убийствах. Оживали воспоминания о нехорошем, ужасном, истории давно минувших времен. Поговаривали, что соседние короли (англичане, к примеру, или пьемонтцы) только и думают, что о «Войне за французское наследство». (В скобках заметим, что эти ожидания скоро сбудутся: против революционной Франции в 1792–1799 годах будут воевать более десятка стран.)
И все же разбойников боялись больше всего. Казалось, они подбирались к деревням со всех сторон. Их ряды множились еще и потому, что в разбойники записывали всех, кто казался крестьянам странным: нищих, бродяг, воров, контрабандистов, любых праздно шатающихся чужаков. Подобные люди испокон веку бродили по французским деревням в поисках хлеба и работы, а если не находили ни того ни другого, то приворовывали, а случалось, и нападали на добрых людей, могли убить кого-то из местных и безнаказанно скрыться.
Страна нищала. С каждым годом «гостей» становилось все больше. Но в деревнях косо смотрели на этих отверженных.
История Великого страха как раз и начинается со страха перед чужаками, охватившего всю сельскую Францию тем летом. Сами по себе сельские общины, как и в феодальную эпоху, все еще оставались замкнутыми мирками — своего рода островами, затерянными среди враждебного им, хаотического мира, от которого неизменно исходила опасность. Угрозами для крестьян были любые незнакомые люди, появившиеся в их «блаженной обители», где чужих никогда не жаловали. Чужой человек всегда нарушал равновесие, давно сложившееся в деревне. Ему не было места там, а он все добивался чего-то, раз возникал у околицы. Ох, лучше бы ему там не показываться!
Французский историк Жорж Лефевр в монографии «„Великий страх“ 1789 года» (1932) писал: «Повсюду в поисках приработка бродили безработные, уволенные со своих фабрик из-за кризиса, охватившего промышленность… <…> Бродяги и попрошайки, всегда досаждавшие мелким хозяйчикам, заполонили теперь дороги; они угрожали каждому, кто отказывал им в корке хлеба или не хотел их пускать к себе в дом на ночлег. Изголодавшиеся мужчины и женщины шли тогда в леса и поля, воровали хворост и дрова или срезали колосья, не давая собрать урожай».
К середине лета, когда урожай стал созревать, крестьяне по всей Франции уже обреченно ждали этих каналий. Скоро они опустошат все поля, угонят домашний скот, перережут всех, кого встретят на своем грешном пути. Число бандитов множилось в этих рассказах. Счет шел на тысячи. Велик был страх перед тьмой, простиравшейся за околицей!
Нападения разбойников исстари случались во французских деревнях. Они буквально отпечатались в коллективном бессознательном народа. Теперь все жили в ожидании, когда зазвонит колокол. Его тревожные удары возвещали приход врагов.
Страх расселился во Франции всюду, занял все ее уголки. Страх так измучил людей, что опасность они видели теперь везде. Напряжение стало невыносимым. Страх был так липок, что любая лживая новость намертво прилипала к нему, становясь как бы правдой. Люди буквально теряли рассудок в ожидании будущих бед.
Порой с первыми ударами колокола крестьяне бросали все и прятались в ближайшем лесу. В такие минуты все улицы были заполнены людьми, бежавшими сломя голову во все стороны.
Но были и те, кто готовился дать отпор. В деревнях создавали отряды самообороны, выставляли часовых, высылали разведчиков, строили укрепления вдоль околицы. Руководили обороной обычно самые уважаемые люди: старосты, священники, даже провинциальные дворяне.
Колокольный звон в те тревожные дни часто раздавался в деревнях. Если бы можно было окинуть взором всю сельскую Францию и прислушаться к тому, что творилось там, то было бы трудно отделаться от ощущения, что страна выдана на растерзание разбойничьей армии.
Все давало повод к тревоге, все пугало людей, и все было пустячным, безобидным. Пьянчуги и бродяги, сельчане, возвращавшиеся с работы, гости, съезжавшиеся на свадьбу, поденщики и батраки, ночные гуляки и браконьеры, уличные драчуны и лесные егеря — любой из них, внезапно появившись у окраинного дома, мог переполошить деревню. Спасались тогда быстрее, чем думали, от чего следует спасаться.
Звуки колокола бесследно стекали в эту сеть дней, как вода в решето. В сухом остатке оказывались отдельные фигуры, приглянувшиеся не случайно: воры, контрабандисты, обозленные неудачники, готовые на все.
Но такой улов был исключением из правил. И вновь односельчан поднимали ночью по тревоге только потому, что до кого-то донесся шум из леса, кто-то перепугался проехавшей мимо телеги, а мирную поступь коров принял за топот разбойничьей конницы. Воевать приходилось не с людьми, а с собственными фантазиями. В атмосфере паранойи, охватившей тогда сельские общины, любой пустяк мог вызвать взрыв.
В окрестности Ангулема, например, тысячи крестьян схватились за оружие после того, как увидели вдали облако пыли. В Шампани отряд самообороны был поднят по тревоге, когда в лесу заметили подозрительное движение. Разбойниками оказались чьи-то отбившиеся коровы.
Фантазии же, как и слухи, распространялись тогда, без телеграфа и телефона, с невероятной скоростью. Казалось, ничто не может быть им преградой. Они легко перелетали из одного населенного пункта в другой. Почта была именно что «устной». Простые люди не рассылали письма, чтобы поделиться своими страхами, а сообщали обо всем при встрече. Чем тревожнее была фантазия, тем быстрее спешили ею поделиться. Сбивчивого рассказа мужчины из соседней деревни, а то и отчаянного крика, раздавшегося в ночи, было достаточно, чтобы паника огненной дорожкой протянулась из деревни в деревню.
Вот одна из историй тех дней, случившаяся в Конфолане, в 70 километрах южнее Пуатье (процитируем сохранившуюся запись):
«Мельник, пришедший из местечка Сен-Мишель, наткнулся на пильщика досок, который спешил домой, чтобы взять ружье. Он слышал, что в Сен-Жорже прибыли жандармы, и нужно помочь им справиться с разбойниками. Пильщик велел мельнику седлать лошадей и немедленно оповестить жителей ближайшего городка. „Не бойтесь! — ответил мельник. — Люди и так соберутся!“ Тут же он засеменил прочь и стал призывать жителей деревни взяться за оружие. Но никаких жандармов, попавших в беду, не было, как не было и разбойников в округе. Обоих, и мельника, и пильщика, за распространение ложных слухов бросили в тюрьму».
Подобные примеры, впрочем, редки. Власти пытались разыскивать тех, кто распускает лживые слухи, но никто обычно и вспомнить не мог, кто первым смутил и перепугал всех. Каждый указывал на каждого, и никто — на
