Я застал его одного. После обычного приветствия он сказал, что ему хорошо известны обязанности посланника, который должен всегда спешить к месту своего назначения. Он спросил меня, не обеспокоен ли я задержкой каравана. Задержкой, единственной причиной коей, как он сказал, были бухарцы. «Они хорошо знают, — заметил он, — что я признаю хана единственным владетелем Бухары и что мне дано ханом право собирать пошлину со всех бухарских караванов, пересекающих мои владения. Однако, вы это видите, бывают недоразумения. Я пожаловал им право бадж (право беспошлинного провоза товаров) на два или три года. Возможно, они вообразили, что освобождены от пошлины навсегда… Я попытался этой весной взять с них пошлину, — продолжал он, хмуря брови, — но они увернулись от меня. Когда ногайцы (татары) приезжают торговать в наши аулы, это для нас, мы считаем, очень выгодно: они продают нам свои товары, делают подарки. А какая нам выгода от бухарских караванов?.. Нам остаются разве только следы от их повозок… Именно поэтому еще наши предки всегда брали с них пошлину, и пошлину очень большую». Он пообещал мне, после того как я попросил его об этом, быть более сдержанным с купцами и мягче обойтись с ними. Он спросил меня имя и чин Вашего превосходительства и то, как наиболее учтиво следует к Вам писать. Я ответил на его вопросы, и он сказал: «Знаете лк вы султанов Бай Мухаммеда, Юсуфа Нурали и хана Шехир-Гази?» После моего утвердительного ответа он помолчал несколько мгновений и продолжал: «Они всегда находятся около русских границ, а какая от этого польза? Только я могу обеспечить безопасный проход караванов, потому что они обязательно должны проходить через мои владения. У меня есть сын, Мир Хайдар, он всегда находится близ русских границ у джегалбайлинцев, но другие мои сыновья живут недалеко от меня. У меня много родственников во многих родах». Этим он хотел дать понять мне, что имеет большое влияние на киргизов наиболее сильных родов этой части степи.
Мы поговорили затем о Бухаре. Он поздравил меня с тем, что мне посчастливится быть в этом оазисе святости и просил чтобы я не забыл помолиться за него у могилы св. Бахауддина Когда я попросил позволения уйти, он еще раз высказал сожаление, что из-за глупости и упрямства бухарцев мне приходится терять драгоценное время. «Я обещаю вам, — прибавил он, — что как только их поведение станет более разумным, мы сразу же сможем договориться с ними и быстро разрешить наши проблемы». На большее я и не мог рассчитывать. В самом деле, вечером я узнал, что султан Тимур оставил караван в покое. Бухарцы заплатили ему пошлину в 45 тилла и поднесли подарок в 30 тилла — всего, следовательно, 1100 рублей. Сами же бухарцы признались мне, что султан нагнал на них больше страху, нежели причинил вреда. Он мучил их довольно долго лишь затем, чтобы отомстить за прошлый раз и показать свою власть. А тот факт, что султан Тимур наконец смягчился, бухарцы приписали моему присутствию в караване.
Дошедшие до нас слухи о стычке между чумекейцами и хивинцами подтвердились. Султан Тимур, опасаясь гнева хивинского хана, отправил ему письмо с посланником, которому было поручено передать хану в подарок несколько лошадей. В своем письме султан Тимур высказывал хану свое огорчение происшедшей ссорой, возникшей к тому же так внезапно и имевшей такие неприятные последствия. Письмо он заканчивал уверениями в своей полной покорности, прибавляя, что готов сам прислать хану тот выкуп, какой он захочет, или же готов беспрекословно принять тех хивинцев, которых хан пришлет за выкупом. Султан находился в тревоге и не знал, сможет ли подобный знак выражения его покорности удовлетворить хана. Позже, в Бухаре, я узнал, что в ответ на письмо султана Тимура хивинский хан выслал 400 всадников, чтобы собрать выкуп со всех аулов чумекейцев и вартикаринцев.
Когда я находился в аулах султана Тимура, я впервые узнал о походе, предпринятом бухарским ханом против Шахрисябза. По словам одного бухарца, недавно приехавшего из Бухары, хан завладел Шахрисябзом, который он потом великодушно отдал аталыку [28], взяв все-таки заложниками его сына и дочь. Вскоре же после моего приезда в Бухару я убедился, насколько слухи эти были преувеличены и неправдоподобны. Впрочем, я я не должен был бы удивляться беззастенчивому пустословию бухарцев. От этого же бухарца я узнал о смерти Аббаса-Мирзы.
9-го числа караван вновь двинулся в путь, и на следующий день, также по льду, мы переправились через Кувандарью недалеко от того места, где находится могила св. Ис-Бергена. Говорят, что уровень Кувандарьи с каждым годом довольно значительно падает. Это происходит, по-видимому, из-за множества песка, приносимого Сырдарьей и забивающего русло Кувандарьи. 14-го числа мы пересекли высохшее русло Яныдарьи недалеко от каких-то развалин у колодцев Серти-Там. В то время как мы выходили из рощи саксаула, покрывающего берега Яныдарьи, внезапно наш караван охватил панический ужас. Дело в том, что несколько киргизов из нашего каравана задержались у колодцев Серти-Там, где мы останавливались ненадолго, чтобы попоить лошадей. И вот один из этих киргизов, догоняя нас, на всем скаку кричал, чтобы мы остановились. Он был так перепуган, что ему стоило большого труда объяснить нам более или менее вразумительно, что множество хивинских и коканских всадников выходит из рощи, где они до того скрывались, что они застигли его и его товарищей у колодцев и что они наверняка нападут на караван. Его же они отправили, чтобы передать от их имени караван-баши бухарцу Нияз-Мухаммеду и старому киргизу Кульбаю, одному из наших проводников, требование явиться к ним на переговоры. Весь караван, напуганный, замер. В это же время разгорелся довольно-таки острый спор между теми, кого вызывали к себе хивинцы, и остальными бухарцами. Последние пытались доказать караван-баши и проводнику-киргизу, что те должны подчиниться и поехать на переговоры к хивинцам. Двое же несчастных, бледные от страха, уверяли, что благоразумнее (и это к тому же является их долгом) не покидать караван, а ждать, что будет дальше. Вскоре же мы узнали от остальных киргизов, догнавших нас, что хивинские отряды, так сильно всех напугавшие, оказались на самом деле всего лишь тридцатью всадниками [29], составлявшими свиту Ходжи Нияз-бека, хивинского посланника, возвращавшегося вместе с коканским посланником из Кокана. У них кончилось продовольствие, и они хотели попросить у нашего караван-баши несколько баранов. Я не могу удержаться от смеха, вспоминая, как человек восемь бухарцев, увешанных своими ружьями и пистолетами, собрались вокруг меня и просили, чтобы я отдал им свое оружие, на которое они, может быть, полагались больше, чем на собственное.
От Яныдарьи мы продвигались какое-то время по большой дороге, известной под названием Саурунбай-Гюли. Говорят, в старину она доводила до Бухары. Позади нас остались горы Зингур-Тюбе и Иргиз-Тюбе, откуда на востоке можно было видеть Беш-Тюбе, у которой в 1824 г. шедший в Бухару в сопровождении русского отряда караван подвергся нападению хивинцев. 19-го числа мы разбили лагерь на Буканской равнине. На юго-западе от нас вздымались покрытые снегом Буканские горы. Мы перешли их на следующий день в месте, называемом Буккали. Эти горы получили свое название по имени знаменитого Букан-батыра — он провел в них свою жизнь, никуда не выходя оттуда. Киргизы с удовольствием рассказывали мне некоторые удивительные истории про этого знаменитого киргиза, а также и про его дочь, не походившую, кстати, на своего славного отца ни силой, ни храбростью. Они обратили мое внимание на изображения людей, повозок и лошадей, высеченных на скалах во многих местах. Киргизы сказали мне, что это произведения дочери Букан-батыра. В Буканском. ущелье есть множество источников с водою очень чистой и довольно приятной на вкус, хотя и слегка солоноватой. Недалеко отсюда, поблизости от могилы св. Ильдара Аулия, находится источник с очень приятной пресной водой. Он окружен шестью огромными тутовыми деревьями. Это были первые деревья, увиденные мною со времени отъезда из России. Переход через Буккали намного более труден, чем переход через Букан. В 20 верстах на восток находятся колодцы Букан-кудук. Они были засыпаны хивинцами четыре года назад. Я проезжал их на обратном пути. Караваны пополняют теперь свои запасы воды в четырех верстах отсюда у источника Джингюли-булак.
Именно в этих Буканских горах доктор Хонигбергер обнаружил на обратном пути растение, которое он считал подлинным сассапарелем [30].
Мы узнали, что подвластные коканскому хану киргизы из рода жапас совершили в последнее время множество грабежей и разорили несколько аулов в Буканских горах. Эти тревожные слухи вынудили наш караван выбрать дорогу более трудную и длинную, но зато менее опасную. С поспешностью мы пересекли Буканские горы и равнину Тюбелик, где наш проводник Альмат обогнал нас и поехал вперед, чтобы предупредить кушбеги о предстоящем прибытии каравана. Мы шли через Яман-Кызылкумы, гористую местность Со-Сыр-Кара и не считали себя в безопасности, пока не достигли теплого источника, протекающего недалеко от могилы св. Кара-Ата. Мы несколько раз погрузились в священную воду этого источника, чтобы совершить омовение и очиститься, прежде чем ступить на святую, благословенную землю Бухары. Перед могилой, находящейся посреди небольшой тутовой рощицы, посаженной святым Кара-Ата, мы совершили молитву. Я оставался на коленях немного дольше, чем мои спутники, что, естественно, вызвало у них недоуменные вопросы, как я и мог ожидать заранее. И. я ответил, что имею счастье молиться здесь впервые. Я решил, что если выдаю себя за мусульманина, то должен быть и таким же лицемерным, как бухарцы. Это напомнило следующий случай — некий бухарский купец, далекий от того, чтобы строго следовать всем предписаниям своей религии (и он был отнюдь не одинок в том), когда ему нужно было уходить из дома в часы молитвы, старательно смачивал свою бороду, так что все встречные на улице думали, что он только что закончил молитву и совершил омовение.
