было так мало, что заходила речь о перечеканке в монету столовых сервизов государыни.
Политические замыслы Екатерины были обширны: она мечтала изгнать турок из Европы и восстановить греческую империю, предоставив её корону своему внуку Константину. — Слава её побед звонко пронеслась по Европе, как и вести о роскоши её двора и высоких её личных качествах. Царствование Екатерины — блистательный период в русской истории. Россия была высоко поднята ею во мнении Европы. Но эта слава, эти победы, этот блеск стоили дорого государству; они расстроили её финансы и истощили народонаселение рекрутскими поборами.
Душа Екатерины была многообъемлющей, как её царство; на все она откликалась, но не глубоко. Ум её не был творческим. Нет сомнения, что Екатерина желала добра России, но у неё не оказалось, как у Петра В., в достаточной мере непреклонной энергии, не было беззаветной преданности идее. И в конце концов государство превращалось в пьедестал личной её славы.
Большим и справедливым укором Екатерине является широко практиковавшийся ею фаворитизм. Он, правда, существовал в России до неё и обошел все придворные круги Европы. Елисавета Английская, Мария Шотландская, Христина Шведская и многие др. отметили свои имена в этой области; но любовная одиссея Екатерины с частыми переменами фаворитов разрослась в обширную хронику. Карамзин, говоря о нравах тогдашнего двора, спрашивает: «богатства государственные принадлежат ли тому, кто имеет единственно лицо красивое?» Екатерина была исключительная женщина в умственном, моральном и физическом отношении и не хотела понять, что вместе с другими подчинялась закону женственности [2].
Фаворитизм стоил России колоссальных денег.
«Ея великолепие ослепляло, — писал А. С. Пушкин — приветливость привлекала, щедроты привязывали. Самое сластолюбие сей хитрой женщины утверждало её владычество. Производя слабый ропот в народе, привыкшем уважать и пороки своих властителей, оно возбуждало гнусное соревнование в высших состояниях, ибо не нужно было ни ума, ни заслуг, ни талантов для достижения второго места в государстве. Много было званных и много избранных... но одно лишь имя Потемкина будет отмечено рукой истории» [3].
Фаворитизм, несомненно, слабая сторона царствования Екатерины, и один Потемким этой стороны не искупает.
Екатерина не могла прожить дня, не прибегнув к перу. Пером она управляла своим царством, пером она воздвигала себе памятник. Фридрих В. писал в назидание потомству «Histoire сие mon temps», Екатерина составляла — свою собственную, её передача фактов явно тенденциозна. Тем не менее «Ея записки» имели огромное значение при оценке её личности, её царствования. Недостатки «Записок» устанавливаются лишь теперь, когда они успели уже оказать большое влияние в деле утверждения Екатерининской славы.
«Только потому, — пишет Валишевский, — что Екатерина открыла силу общественного мнения и сумела использовать ее, она и могла сыграть свою великую роль в истории. Престиж Екатерины в Европе был почти всецело основан на восхищении, которое она внушала Вольтеру; а этого восхищения она сумела добиться и поддерживала его с необыкновенным искусством». Она же открыла и впервые ввела в политику рекламу, как могучее орудие управления.
Открыла она эти секреты благодаря своему недюжинному уму, и воспользовалась ими, благодаря литературному таланту.
Когда гр. Александр Романович Воронцов сообщил из Лондона об оскорбительных для России статьях и прибавил, что он бессилен что-либо предпринять против них, Екатерина ответила: «На сие есть три способа: 1, зазвать автора, куда способно и поколотить его; 2, деньгами унимать или уничтожать и 3, писать в защиту, а у двора, кажется делать нечего». Екатерина хорошо сумела употребить на служение своим целям и свое, и чужое перо (Зибель). «Кёльнский газетчик наделает много шума» — вот магический довод для Екатерины. С общественным мнением она считалась. Она была очень ревнива к своей славе. Любила, когда ее изображали «Минервой» и не хотела перейти в потомство со слабостями и слезами обыкновенной женщины.
Она вела обширную личную корреспонденцию с искусно выбранными лицами. В числе её корреспондентов состояли: «его литературное величество» Вольтер, про которого говорили, что он держит в своих руках четырех королей (Пруссии, Швеции, Дании и России), не считая второстепенных принцев и принцесс, великих герцогов, маркграфов; барон Фридрих-Мельхиор Гримм — этот полу-немец, полу-француз, с которым переписка длилась более двадцати лет; доктор Иоган Георг Циммерман, ганноверский ученый; знаменитость века — математик-энциклопедист Д’Аламбер и такая же знаменитость — Дидро, аббат Шаппо д’Отрош, г-жа Жофрен (M-me Geoffrin) — обладательница блестящего салона в Париже. Станислав Понятовский называл ее «милой маменькой», Иосиф II в Вене останавливался у окна её кареты и разговаривал с нею. — Далее следует создатель конной статуи Петра В., влюбленный в искусство, Фальконет, воин и писатель князь де-Линь, г-жа Виельке (урожденная Гротус), жившая в обширном торговом центре — Гамбурге, Стаккельберг, Олсуфьев и князь Потемкин, особенно в период нахождения его при южной армии. Вот длинный список корреспондентов Екатерины.
Таким образом оказывается, что она одинаково сумела привлечь «холодного д’Аламбера, страстного Дидро, скептика Вольтера и сурового Фальконета». Это показывает, что она превосходно играла на струнах человеческого сердца.
В распоряжении Императрицы находилась, если не «армия писателей», то «департамент ума», члены которого работали на пользу России кто, получая пенсию, кто из-за ласкового словца. Каждому корреспонденту давалась задача, соответствовавшая его положению и способностям. Екатерина извлекла из ших ту пользу, которую желала. Они являлись орудиями в её руках, её эхом. её письма — публицистические статьи; её переписка заменяла политическую газету. Екатерина «читала и перечитывала» свои письма и вообще тщательно отделывала всю эту эпистолярную литературу и вкладывала в нее много ума. «Фернейский патриарх» имел миллион читателей, и его пером прославлялась Россия и поносились враги Екатерины; сила его таланта приводила к тому, что обаяние Екатерины даже после польских дел не только не умалялось, а напротив, на нее смотрели, как на «умиротворительницу» Польши. Он громил турок и поляков, как врагов цивилизации. В письмах Екатерины к Вольтеру ему предлагался материал для составления. Вольтер не идеализировал своего положения. «Когда я был у Вольтера, — пишет князь де-Линь, — кто-то выразил желание прочесть его «Histoire de Russie». «Вы с ума сошли, — сказал ему Вольтер. — Если вы хотите узнать что-нибудь о России, читайте Лакомба — тот не получал ни медалей, ни мехов». Полным бескорыстием и независимостью выделились, кажется, немногие, вроде князя де-Линь или Фальконета. Остальные знали за что они служили «Минерве Гиперборейской».
Специальным «посланником русской императрицы по литературной части» в Париже являлся барон Гримм. Он пользовался блестящей синекурой и служил литературным термометром своего времени, устно разнося содержание писем повелительницы России по салонам Парижа. Гримм нужен был Екатерине
