Это пс помешало Карлу прибавить к своей титулатуре достоинство князя Ахейского.
А что же Святая земля? Занятая внутренними распрями, Европа не делала больше попыток помочь сирийским христианам, которые уже не стремились к завоеваниям, а лишь пытались сохранить имеющееся достояние, ведя активную торговлю.
Смерть Конрадина, прямого потомка Иоланты де Бриенн, все изменила и привела к новым династическим распрям.
В Сирии престолы кипрский и иерусалимский фактически объединились, но, несмотря на это, великому роду Гогенштауфенов еще долго приписывался иерусалимский королевский титул. Конрад IV и даже юный Конрадин именовались королями иерусалимскими, между тем как их современники Гуго I и Гуго II Кипрские назывались лишь правителями или регентами Иерусалима.
На Гуго II прервался род Лузиньянов по мужской линии, и ему наследовал Гуго III, до тех пор бывший принцем Антиохийским. Его матерью была Изабелла Лузиньянская, сестра Анри I Кипрского, а отцом — Анри, брат князя Боэмунда VI. Будучи с отцовской стороны представителем Антиохийского княжеского дома, он считал себя истым Лузиньяном и принял фамилию матери.
Гуго III несколько лет до своего вступления на престол был регентом Кипра и Иерусалима за своего несовершеннолетнего родственника. Кончина Гуго II и почти одновременно катастрофа с Конрадином позволили ему быть признанным настоящим господином страны. Законность его подтверждалась происхождением: он был правнуком Изабеллы Анжуйской через ее старшую дочь Алису.
Иерусалимское королевство со стольным городом Акрой в это время занимало прибрежную полосу длиной около 100 и шириной не более 10 миль. Второе христианское государство, графство Триполи, было менее протяженным в длину, но несколько более широким.
Неожиданно свои права как наследницы Конрадина выдвинула принцесса Мария Антиохийская. Она объявила о своих притязаниях на совете баронов Иерусалимского королевства — заседании Высшей курии. Но юристы Палестины, наконец-то получившие вполне легитимного деятельного молодого короля, предпочли его пожилой деве и решили дело в пользу Гуго. Женское правление, бич Святой земли, уходило в прошлое. Марию поддержали только тамплиеры. Но принцесса, двоюродная бабушка короля Гуго, но прекращении рода настоящих Лузиньянов имела такое же юридическое право на иерусалимский престол, как и молодой кипрский король. В сознании собственной правоты она отправилась в Рим к папе Григорию, который хотя и объявил в это время Крестовый поход против Сицилии, желал поскорее покончить с непокорными островитянами, чтобы воззвать христиан к новому отвоеванию Гроба Господня.
Положение обязывало святого отца быть знатоком генеалогии, и он с пониманием рассмотрел изложенное Марией обоснование своих наследственных прав. Гуго Кипрский был внуком старшей сводной сестры королевы Марии Иерусалимской, а принцесса — дочерью младшей сводной сестры прабабушки Конрадина, той же Марии Иерусалимской. Претендентка считала себя более близкой родственницей династии, чем поддерживаемый всеми сословиями король Гуго Кипрский.
Григорий оказался в сложном положении. Признавая справедливость притязаний престарелой принцессы и сочувствуя ей лично, он не мог позволить себе идти против приговора Высшей курии Святой Земли. Да и в таком ли правителе нуждалась зажатая со всех сторон мусульманами Палестина?
В этом сложном случае папа нашел соломоново решение. Он выразил Марии Антиохийской свое одобрение и убедил, что разумнее будет продать право на иерусалимский престол богатому и сильному властителю — Шарлю Анжуйскому. Это было совершенно незаконно, поскольку наследственные права нельзя было ни продавать, ни покупать. Но зато таким способом Григорий надеялся заинтересовать Шарля в отвоевании Святой земли.
Переговоры заняли некоторое время. Мария не собиралась продавать свой товар слишком дешево. В конце концов пришли к соглашению: в обмен на тысячу ливров золота и на годовую пенсию в 4 тыс. фунтов турских ливров она передавала свои наследственные права жадному на земли Шарлю, который тут же принял титул короля Иерусалимского.
Теперь все заветные мечты этого принца, младшего сына Французского королевского дома, исполнились самым невероятным образом. Он был королем Обеих Сицилий, Иерусалима и Албании, регентом Ахейского княжества, сюзереном Туниса и сенатором Рима, графом Анжу и Мена, маркграфом Форкалье и Прованса.
Но противники, движимые идеей о справедливом возмездии, не убоялись ни его грозной силы, ни благосклонности к нему фортуны. Их предводителем был гениальный флотоводец Руджеро де Лаурия, молочный брат инфанты Констанцы, безоглядно ей преданный. Вскоре к ним присоединился умный, образованный, бешено честолюбивый патриот, хитроумный интриган Джованни да Прочида, в прошлом приближенный Фридриха II, многим ему обязанный. Семья Прочиды немало пострадала от жестокости захватчиков. Его поместья были конфискованы, ходили слухи, что его жена подверглась жестокому обращению и оскорблениям, одна из дочерей изнасилована, а сын убит заносчивыми французами. Прочида ненавидел завоевателей и желал мести так неистово, как только могут итальянцы. Уже очень пожилой человек, он отправился в Германию, чтобы возбудить доблесть Фридриха Тюрингенского — единственного оставшегося в живых принца из дома Штауфенов, по матери внука императора. Но скоро мудрый Прочида понял, что на эту карту ставить не годится. Принц оказался громогласным прожектером, не склонным к реальным свершениям.
Прочида почти отчаялся. Последней надеждой оставалась молодая женщина в Барселоне, арагонская королева.
Констанца Гогенштауфен ничего так страстно не желала, как отомстить за гибель своих родных. Природная доброта принцессы не мешала ей ненавидеть узурпатора, вынашивать планы мести и упорно, целенаправленно готовить его падение. Кровь знаменитых предков требовала действия, политическая целесообразность — борьбы за наследие великого деда и знаменитого отца.
Джованни Прочида за его ученость и общеизвестную преданность дому Гогенштауфенов был назначен королем Педро канцлером Арагона. Эта должность давала тайному заговорщику возможность руководить внешней политикой государства, и он с полного одобрения Педро воспользовался этим, чтобы спланировать крах Анжуйской династии. Впрочем, король находился по большей части в Арагоне, чьи проблемы требовали его постоянного присутствия; правительницей же Каталонии оставалась Констанца.
Шарль Анжуйский искренне считал себя наследником Карла Великого и стремился объединить под своей властью весь юг Европы, Святую землю и Латинскую империю. Планы Карла были грандиозны. Теперь его интересы простирались в направлении Византии. Поэтому император Михаил VIII Палеолог перед лицом постоянной угрозы вторжения проявлял небывалую щедрость, финансируя планы правителей Арагона. Он решительно и открыто встал на сторону Констанцы, объявившей себя вдохновительницей освободительной войны. Ее воля двигала отряды воинов и вела флотилии кораблей; ее дипломатия ни на день не прекращала свою невидимую работу и привела в антифранцузский лагерь многих противников непопулярного анжуйского правителя. Это были незаурядные деятели эпохи, сильные союзники, чья преданность делу Констанцы во многом объяснялась и личными причинами.
Кастильский король Алонсо X не мог простить Карлу заточения своего брата Энрике, сражавшегося за Манфреда. Матерью испанских принцев была Беатриса Швабская, и в борьбе французов и сицилийцев Энрике после долгих метаний, обобранный и оскорбленный Шарлем, в конце концов безоговорочно принял сторону родичей-Гогенштауфенов. Алонсо и его братья Энрике и Фадрике часто воевали между собой, но кровь благородного рода объединяла их против внешних врагов.
Могущественный северо-итальянский князь маркграф Вильгельм Монферратский не был другом Шарля. Независимому духу этого итало-французского правителя претил жесткий авторитарный стиль правления анжуйского принца. Вильгельм заключил союз с королем Алонсо X, закрепив его женитьбой на кастильской принцессе, его дочери. Против Шарля он действовал заодно с тестем. Враждебен графу Анжуйскому был и граф Савойский, который держал в руках альпийские перевалы на веем пути в Бургундию. Через Савойский дом Монферраты были связаны родственными узами с королевой Констанцой. Но и без того ее женское обаяние и мужественная отвага не могли никого оставить равнодушным.
Предводитель флорентийских гиббелинов граф Гвидо Новело, владетель Казептино, наместник Манфреда в Пизе, переживал потерю власти во Флоренции и гибель сицилийского короля как личную трагедию и питал к Шарлю Анжуйскому чувство тайной, по от этого не менее неистовой ненависти.
