После того как в 1888 г. А.И. Соболевский обратил внимание на эту особенность древнерусской метрологии (см.: Соболевский А.И. В каком году крестился св. Владимир? // Журнал Министерства народного просвещения. 1888. № 6. С. 399), в ученой среде разгорелся жаркий спор, так как в «Памяти и похвале Владимиру» есть и другое хронологическое указание: «По святем же крещении поживе блаженый князь Володимир 28 лет». С учетом указанного арифметического метода оно выводит на 988 г. (1015—27 = 988). Но это значило бы, что Иаков, противореча сам себе, смыкается в данном случае с известием Повести временных лет, которая приурочивает крещение Владимира к взятию Корсуни, датируя оба события 988 г. Между тем Иаков пишет, что корсунский поход состоялся «на третье лето» после крещения князя, и, следовательно, придерживается в этом вопросе собственной, а не летописной хронологии. То, что дата крещения Владимира у Иакова не может совпадать с летописной, явствует также из того, что смерть Ярополка, от которой отсчитывается «десятое лето», датирована у него 978 г., тогда как Повесть отмечает ее под 980 г. Противоречие двух систем высчитывания времени крещения Владимира — от года смерти Ярополка и от года кончины самого Владимира, — по всей видимости, объясняется тем, что фраза «По святем же крещении поживе блаженый князь Володимир 28 лет» принадлежит не Иакову Мниху, а позднейшему редактору его «Похвалы», который ориентировался на летописную хронологию. Преподобный Нестор в своем «Чтении о Борисе и Глебе», говоря о крещении Владимира, называет, как и Иаков Мних, 987 г. Надо полагать, что в XI в. эта дата была общепринята.
Ср. с сообщением Иоакимовской летописи: «…иде Владимир на булгары и, победя их, мир учини и приат кресчение сам и сынове его…» (Татищев В.Н. Собр. соч. Т. I. С. 112). Ничего не зная о переговорах Владимира с Василием II, летописец тем не менее сохраняет ту же последовательность: заключение мирного договора — крещение.
За «цареградское крещение» Владимира высказывался А.Л. Никитин, поделившийся двумя своими наблюдениями над летописным текстом (см.: Никитин А.Л. Основания русской истории. С. 48—49, 248). Во-первых, по чтению Ипатьевского списка Повести временных лет, крещение Владимира состоялось в Корсуни, «в церкви святое Софьи», что, по мнению исследователя, может быть отголоском воспоминаний о крещении князя в константинопольской Святой Софии. Затем ученый предложил по-новому взглянуть на летописный «Василев», в котором, согласно «несведущим», произошло обращение Владимира. Древнерусский Василев на Стугне был заложен уже после княжеского крещения, о чем свидетельствует его на звание, образованное от крестильного имени Владимира (Василий). Но, возможно, его упоминание в летописи в связи с крещением Владимира — не простой анахронизм. Этот топоним мог появиться в Повести временных лет вследствие искажения греческого слова «Василебполис», то есть «город василевсов», как нередко назывался Константинополь в самой Византии и за границами империи (так, «Царьград» является древнерусской калькой с «Василеополиса»).
Уверенность в том, что дружинники последуют за князем в вопросах веры, выражена в летописи словами Ольги, которая увещевала Святослава: «Если ты крестишься, то и все то же сотворят».
Вопрос о личном участии Владимира в походе против Варды Фоки, время от времени поднимаемый в литературе, следует решить отрицатель но ввиду ненадежности источников, которые сообщают об этом. К таковым относятся прежде всего известия двух арабских писателей XIII в. — аль- Макина («и отправился царь русов со всеми войсками своими к услугам царя Василия и соединился с ним. И они оба сговорились пойти навстречу Варде Фоке и отправились на него сушею и морем и обратили его в бегство…») и аль-Асира («и женился он [царь русов] на ней [сестре Василия], и пошел навстречу Вардису [Фоке], и они сражались и воевали»). Оба автора являются всего лишь более или менее добросовестными ком пиляторами своих предшественников (в частности, Яхьи Антиохийского), у которых, однако, подобных сведений нет. Одно время также считалось, что можно положиться на показание Скилицы, так как в латинском пере воде его исторической хроники Василий II вручает Владимиру начальство над императорским флотом, пока не выяснилось, что в греческом оригинале его сочинения данное сообщение отсутствовало.
Из летописной статьи под 1093 г. явствует, что даже столетие спустя совокупная численность городовых ополчений Киева, Чернигова и Переяславля (то есть собственно «Русской земли», в узком значении термина) не превышала 8000 человек.
В Повести временных лет сказано: «…повеле кумиры испроврещи, овы осечи [вар.: изсещи], а другие огневи предати». Различные способы «казни» кумиров вызвали реплику С.М. Соловьева: «Осечи относится, думаем, к каменным кумирам, огневи предати — к деревянным» (Соловьев С.М. Сочинения. Т. I. С. 307. Примеч. 248). Но на самом деле летописец не имел никакого понятия о материалах, из которых были сделаны истуканы в Киеве, поскольку в данном случае больше сверялся с Библией, чем с историческими источниками. В Четвертой книге Царств можно прочитать о том, как царь Иосия разрушил жертвенники Ваала и изломал статуи языческих богов (4 Цар., 23: 4, 14); царь Аса изрубил истукан Астарты и сжег его у потока Кедрон (3 Цар., 15: 12) и т. д. Сообщение Иакова Мниха в этом смысле более реалистично.
Житие Оттона Бамбергского сообщает о крещении поморских славян: «В таком огромном городе, как Щетин, не нашлось ни единого чело века, который бы, после общего согласия народа на принятие крещения, думал укрыться от Евангельской истины, кроме одного жреца… Но к нему однажды приступили все и стали его премного упрашивать».
Титмар Мерзебургский сообщает о лютичах, что, «единодушным советом обсуживая все необходимое по своему усмотрению, они соглашаются все в решении дел. Если же кто из находящихся в одной с ними провинции не согласен с общим собранием в решении дела, то его бьют палками; а если он противоречит публично, то или все свое имущество теряет от пожара и грабительства, или в присутствии всех, смотря по значению своему, платит известное количество денег».
В этом смысле, пожалуй, можно согласиться с утверждением П.Я. Чаадаева, что Русь обязана своим крещением народной воле.
Относительно дня крещения киевлян существует остроумная гипотеза Рыбакова—Рапова. Изучение архитектурного устройства древнерусских храмов навело Б.А. Рыбакова на мысль, что «в древности ориентировка церквей производилась на реальный восход солнца в день празднования того святого, которому посвящен храм» (цит. по: Рапов О.М. Русская церковь в IX — первой трети XII в. С. 244). Применив азимутальный метод к киевской церкви Святой Богородицы (Десятинной), возведенной Владимиром в память крещения Киева, ученый установил, что храмовый праздник этого собора должен был приходиться либо на 1 августа, либо на 2 марта. Последняя дата в церковном календаре с Богородицей никак не связана. Зато 1 августа (по старому стилю) православная Церковь празднует Происхождение изнесения честных дерев животворящего креста Господня и начало Успенского поста (в честь Успения Богородицы). В Византии в этот день совершалось освящение воды в реках, озерах и других источниках. Примечательно также, что в одной рукописи XVI в. из Московской синодальной библиотеки сказано: «крестися князь великий Володимер Кыевский и вся Русь августа 1». Год крещения, правда, перепутан, но древнерусские церковные месяцесловы вообще не отличались особой точностью в отношении «лет» (ошибались даже в годах проведения Вселенских соборов). В безупречном погодовом исчислении не было надобности, так как для праздничного поминовения имели значение дни, а не годы знаменательных церковных событий.
Эта краткая запись не называет причины путешествия, но сама ее лаконичность, по мнению А. Поппэ, «свидетельствует в пользу древности заметки, когда повод похода князя к порогам был очевиден» (Поппэ А. Политический фон крещения Руси. С. 236). Единственный пример хождения киевского князя к порогам — и именно ради встречи и препровождения в Киев княжей невесты — сохранился в Лаврентьевской летописи. В 1154 г. великий князь Изяслав Давыдович, недавно овдовевший, ожидал приезда в Киев грузинской княжны, которая должна была стать его новой супругой. Сын его Мстислав, посланный навстречу мачехе, «срете ю [встретил ее] в порозех и приведе ю к Киеву…».
