Что казак был прежде всего отважный воин-добычник, это видно из появления казаков славянских в противодействие разбоям казаков монгольских. Что он был, при известных обстоятельствах, таким же степным чабаном, как и татарин, об этом можно заключить из приведенных выше кочевых терминов, усвоенных в казацком быту. Что, наконец, казаки, подобно древним варяго-руссам, занимались торговлей в перемежку с войной, доказывают их промышленные походы на Низ, недоступные во времена Менгли-Гирея ни для кого, кроме людей военных.
В польских летописях известие о казаках-воинах встречается впервые под 1508 годом. Деций, оканчивающий свои сказания 1516 годом, упоминает о "славном русском воине Полюсе", который, в одно время с князем Острожским, побил татарские загоны, опустошавшие литовскую Русь. Бильский называет этого Полюса "русаком, славным казаком", а Стрыйковский — "русским славным казаком и рыцарем". В позднейших польских летописях сохранилось предание, которое показывает, что старосты сторожевых королевских замков делали набеги в татарские улусы так точно, как татары — на украинские города и села. У тогдашних пограничников это называлось ходить в казаки.
"В 1516 году", рассказывает Гваньин, "Менгли-Гирей, воспользовавшись войною короля Сигизмунда с московским царем, сделал набег на украинские земли, хотя получал подарки от обоих государей. Видя тогда, что татары ругаются над ними, наши не хотели больше верить их клятве и начали содержать больше служилых людей на пограничье. Несколько сот воинов, под предводительством хмельницкого старосты, Предислава Лянцкоронского, пошли в казаки под Белгород, заняли турецкие и татарские стада и погнали домой; а когда татары и турки, догнавшие их у Овидиева озера, дали им битву, наши их победили и с добычей возвратились к своим. "С того-то времени", продолжает летописец, "начались у нас казаки, которые потом, что далее, то всё больше успевая в военном ремесле, отплачивали татарам тем самым, что наши терпели от татар".
Выражение ходить в казаки показывает, что казачество существовало сперва независимо от пограничной стражи, которою предводительствовали старосты. Они только приспособили свои средства к обычаям казацким, усвоили эти обычаи своей дружине. Тем не менее походы их на татар споспешествовали развитию казачества, как силы, противодействовавшей азиатскому хищничеству. Упомянутый Гваньином Предислав Лянцкоронский происходил от древнего литовского рода Збигнивов. Несколько братьев его занимали важные должности в государстве. Он много путешествовал по Европе, изучая военное искусство, к которому было направлено все тогдашнее образование; был в Палестине и, в заключение пройденной им школы, приобрел опытность в отражении татарских набегов под руководством знаменитого коронного гетмана Константина Ивановича Острожского. Такова была личность, вокруг которой собирались казаки и пограничные старосты для совместного отражения азиатских наездников.
Польские летописцы вспоминают о нескольких удачных походах Лянцкоронского на казацкий манер, и с его именем постоянно соединяют другое громкое в то время имя Остапа Дашковича, старосты чёркасского и каневского. Дашкович у летописцев прослыл простолюдином, возвышенным за воинские способности, до звания королевского старосты, но это опровергается родственными его связями с панскими домами. Сестра Дашковича, Милохна, была замужем сперва за Борисом Тишкевичем, а потом за киевским воеводой Немиричем. Сверх того, известно, что у него были наследственные по отцу и матери сёла на речке Раставице, под киевским замком и возле Путивля. В 1503 году Дашкович вступил в службу к московскому царю, и, когда польский король требовал его выдачи, царь отвечал, что Дашкович у короля был "метной" (знатный) человек, что он бывал от короля во многих местах на Украине воеводою и, по старому обычаю, перешел на службу от одного государя к другому. Служба Дашковича у московского царя продолжалась лет пять, но в чем именно она состояла, не известно. По ходатайству князя Острожского, король опять принял его к себе и вверил ему два украинские замка, Канев и Черкасы. Впоследствии он получил в пожизненное владение еще три замка внутри литовской Украины, именно: Кричев, Чечерск и Пропойск.
Канев и Черкасы были тогда крайними сборными пунктами для днепровских казаков. Татары, идучи на добычу, держались от них как можно подальше. Когда хан шел на Москву в помощь польскому королю, он просил короля удержать черкасских и каневских казаков от нападения на его войско. Иногда он жаловался королю, что черкасские и каневские казаки ходят под его улусы вместе с казаками путивльскими, что они становятся под татарскими улусами на Днепре, (1527 год), нападают на татар, а кроме того, обо всём, что здесь узнают, сообщают в Москву; что в Черкасах королевский староста держит на вестях путивльских казаков, и что, лишь только татары двинутся в поход, в Москве уж об этом знают. Очевидно, что такой пограничный староста, как Дашкович, мог действовать почти так же самостоятельно, как удельный князь. Каждый из троих соседних государей одинаково нуждался в его усердии; для каждого он мог быть одинаково опасен. В разгаре войн с московским царем, Дашкович оставляет короля и служит его неприятелю; но лишь только вздумал вернуться в родной край, король вверяет ему два важные пограничные замка. Однажды, сражаясь на Днепре с татарами, Дашкович был захвачен ими в плен, но и тут его щадили, как знаменитого воина. Воспользовавшись междоусобною войной в Орде, он ускользнул из плена и возвратился в Черкасы невредим. Дружеские связи его с Лянцкоронским, а также с винницким и брацлавским старостами, давали ему возможность предпринимать удачные походы в самую глубь татарщины. В 1531 году Лянцкоронский умер. Дашкович один выдерживал напор татарской силы на пограничья. У короля между тем шли переговоры с ханом о вечном мире. Король, через своего посла Оникия Горностая, предлагал платить хану 7.500 червонцев и на столько же присылать сукна за всякий год, в который татары оставят его владения в покое. Хан постоянно уверял короля в своей дружбе, а татары между тем вторгались в польские владения. Видя все это, Дашкович продолжал свое дело постарому. Казаки его промышляли рыбою и звериною ловлею по Днепру до самих Порогов, или — что все равно — воевали с татарами в их займищах. Когда татары шли на Московское царство, казаки отрезывали у них от главного войска слабые отряды; когда татары возвращались в свои улусы, добыча попадала в казацкие руки. Жалобы хана не имели никаких последствий. Наконец хан объявил королю, что, не смотря на их дружеские отношения, пойдет на Черкасы и Канев войною. Действительно, в 1532 году, Саиб-Гирей осадил Черкасы. По сказанию Бильского, в татарском войске было 1.500 янычар и 50 пушек. Но Дашкович тринадцать дней отражал приступы с таким успехом, что наконец хан был вынужден примириться. Подружась за трапезою с Дашковичем, Саиб-Гирей отправил к королю на Пётрковский сейм посольство. Вместе с ханскими послами отправился и Дашкович в Пётрков. У него созрел план защиты Украины посредством устройства на Днепре постоянной сотражи в 2.000 человек, которая бы, разъезжая на човнах-чайках, не давала татарам переправляться на правую сторону. Сверх того, по его проекту, надобно было содержать конный отряд в несколько сотень, для снабжения защитников Днепра пищею.
На сейме приняли Дашковича с большими похвалами и осыпали подарками. План его всем понравился. Были предположения о постройке на днепровских островах крепостей и об основании за Порогами рыцарской школы; но тем дело и кончилось. Дашкович после того еще воевал против татар, потом вместе с татарами опустошал Московскую землю в отмщение за Литву; в 1535 году он умер, бездетным, как и Лянцкоронский, — может быть, даже и неженатым. Его родовые села, и движимое имущество, характеризующее казацкий быт: деньги, золото, серебро, драгоценные вещи, одежды, лошади со сбруей и оружием, рогатый скот, овцы, свиньи и пасеки в Черкасах и Каневе, достались в наследство его сестре и племяннице.
Проект Остапа Дашковича об устройстве на Днепре постоянной стражи показывает, что опыты в этом роде были уже делаемы. Не доставало только помощи со стороны правительства, без которой непрочны были за Порогами займища черкасских и каневских казаков. Из актов того времени мы знаем, что ближайшие к Черкасам бобровые гоны, рыболовные озёра и другие "входы" принадлежали искони киевскому Пустынскому монастырю Св. Николы. Остап Дашкович, по вступлении на староство, спрашивал черкасских старожилов, бояр, мещан и казаков, по какие именно урочища предоставлено Никольскому монастырю исключительно пользоваться правом звериной и рыбной ловли, и, по своей обязанности, утвердил за никольскими старцами это право, отстраняя от него казаков. Хотя казаки, по своему обычаю, вступались в монастырские входы и живились добычею насчёт никольских старцев, но далеко не удовлетворяли своим нуждам, — тем более, что старцы выпросили у короля подтвердительную грамоту. Казаки, вместе с мещанами, искали себе независимых угодий в низовьях Днепра и, по праву первого займа, владели сообща Звонецким порогом, то есть всем прилегающим к нему урочищем. Ссоры мещан и казаков с воеводами и старостами, оставившие след свой в современных актах, дают понять, что одна и та же нужда в средствах к существованию делала из казаков мещан и из мещан казаков, то есть — или собирала их в город под замковый присуд, или гнала в днепровские пустыни для вольной добычи. Так, в 1523 году, киевские мещане жаловались королю на своего воеводу Андрея Немировича, что он принуждает их ходить в поход пешком, а их лошадей и оружие раздаёт своим служебникам, заставляет мещан стеречь пленных татар и карает их за бегство, а по закону этого делать не следует, сверх того, воевода присваивает себе мещанские дворища и угодья, и приневоливает мещан к черной работе, которой они не обязаны исполнять. Жалобой ничего не добились мещане, надобно было или кориться воеводе, или бежать из Киева. В 1537 году, вскоре по смерти Дашковича, черкасцы и каневцы взбунтовались против своего старосты Василия Тишкевича. Причина бунта осталась невыясненной, но можно догадываться из позднейшей жалобы черкасцев на другого старосту, Яна Пенька, что дело шло здесь о спорных доходах и о пределах старостинской власти. Ян Пенько хотел заставить мещан и поспольство стеречь замок, который до тех пор охраняли особые "башники", принуждал их на себя работать, возить дрова и сено, не позволял возить в Киев на продажу мед, не давал ловить рыбу и бобров, отнимал издавна принадлежавший мещанам порог Звонец, собирал с них двойные коляды на праздник Рождества Христова и отягощал поставкою подвод. По королевскому повелению, оный же воевода Андрей Немирович, королевский "дворный гетман", вникнувши в дело на месте, при содействии двух королевских дворян, признал Пенька невиновным. Волей-неволей надобно было мириться с притеснителем. Всего тягостнее была для мещан сторожевая служба. При посредстве воеводы Немировича, мещане и все поспольство, а также черкасские вдовы, княжеские и панские люди и духовенство, обязались давать старосте по два гроша с каждого человека, который кормится собственным хлебом, а староста должен на эти деньги нанимать замковую сторожу. На мещанах лежала обязанность отбывать сторожу только на урочище Свирне, да у Остроговых ворот, но и то только летом. Сверх того, по старому обычаю, мещане обязаны были содержать полевую и водяную сторожу, а также переезжать татарские шляхи вместе с старостинскими "служебниками".
