«обрусения», «объякучение», «оламучение», верхнеколымские юкагиры, утратив свой прежний физический облик (под влиянием межэтнических браков), все-таки сохранили родной язык, хотя и признают, что он не совсем тот, на котором говорили их деды. Современный юкагирский язык они называют «новым», а язык своих дедов — «старым». Разговаривать верхнеколымские юкагиры предпочитают по-русски.
Вся группа верхнеколымских юкагиров насчитывает сейчас около 240 человек. Это не только так называемые настоящие юкагиры (вроде Н. А. Тайшина), но даже и те, которые не говорят по-юкагирски.
Вернемся снова в тундру, на этот раз на Алазею. Там сосредоточена вторая группировка юкагиров, сохранивших до наших дней родной язык, — алазейская (алаи).
В начале XVIII в. на Алазею пришли тунгусы Бетильского рода. Вот эти-то тунгусы, выходцы с нижней Лены, женившиеся на юкагирских женщинах, и составляют в настоящее время ядро алазейских юкагиров. Они именуют себя одулами и говорят на тундровом диалекте юкагирского языка. Других юкагиров тут нет.
Наряду с тунгусами-бетильцами на Алазее в XVIII в. стали кочевать ламуты — выходцы с Охотского побережья. Позднее там появились якуты, а во второй половине XIX в. — и чукчи, вернувшиеся на Алазею спустя два столетия после своею ухода оттуда.
Спутник С. А. Бутурлина по его экспедиции 1905 г. К. Ф. Рожковский отмечал, что наиболее многочисленной группой местного населения в это время были якуты, жившие в верхнем течении реки (1243 человека). Тунгусы, ламуты и чукчи занимали нижнее течение Алазеи; их насчитывалось около 420 человек. Русских и «наполовину оседлых юкагиров» Рожновский встретил в самых низовьях реки в 30–60 км от ее устья; таковых оказалось всего девять человек {36}.
Этнонимом «юкагиры» Рожновский обозначил, по-видимому, обруселых юкагиров нижней Колымы, которые вместе с русскими старожилами (колымчанами) приходили на Алазею для промысла дичи. И те и другие являлись оседлыми собаководами, чем заметно отличались от оленных юкагиров и ламутов Алазеи. В тунгусах Рожновского следует видеть «объюкагиренных» тунгусов-бетильцев.
Традиция именовать алазейских юкагиров тунгусами сохранилась и в наше время, только вместо этнонима «тунгусы» стали употреблять современный этноним «эвенки». Путаница усугубляется еще и тем, что к эвенкам нередко относят и эвенов (вчерашних ламутов).
В 1957 г. жителями Олеринского сельсовета (все нынешнее население Алазеи) числились почти только «эвенки»: я не нашел в нехозяйственных книгах ни одного «юкагира». В 1970 г. часть жителей была уже записана «юкагирами», но этот этноним употреблялся весьма осторожно. Графа «национальность» для ряда семей Куриловых, считающих себя одулами, оказалась вообще незаполненной. Создавалось впечатление, что ни работники сельсовета, ни сами Куриловы не могли решить, как же им себя называть — эвенками или юкагирами.
В романе «Ханидо и Халерха» Семен Курилов рассказывает о просвещенном «юкагирском голове» Афанасии Курилове, способствовавшем распространению православия в алазейской тундре. Это — историческая личность: Афанасий Ильич Курилов являлся до революции старостой «тунгусского» Бетильского рода на Алазее и был богатым оленеводом. Он умер в начале 1930-х годов, и его олени составили общественный фонд ряда местных колхозов.
Семен Курилов принадлежит к той же группе бетильцев, т. е. «объюкагиренных» тунгусов. Вместе с тем еще не так давно он, по его словам, относил себя к потомкам бывшего 2-го Алазейского рода (Эрбэткзн), который имеет ламутское происхождение, а его брат Гавриил Курилов — к потомкам бывшего 2-го Каменно-ламутского рода (Ходейджиль, или Хододил), в членах которого можно видеть потомков анадырско-колымских ходынцев. Это лишний раз показывает, до какой степени «все смешалось» «в доме» юкагиров… В конце-концов братья сошлись на том, что они юкагиры-алаи, а точнее — потомки бывшего 1-го Алазейского рода, представлявшего, но Йохельсону, «остаток древнего населения Большой тундры» {37}. Я бы, со своей стороны, предложил им именоваться хангаями, поскольку этнонимы Бетильский и Ханганский в Алазейской (Большой) тундре считались синонимами…
Примечателен разговор, который состоялся у меня на озере Малое Улуро с эвенкой Акулиной Лаптевой, женой юкагира А. П. Атласова. Мне хотелось выяснить, что она знает об этнониме «илкан», который, по слухам, бытовал среди западных групп эвенов.
— Слыхали ли вы слово «илкан»? — спросил я.
— Слыхала, — ответила Акулина. — Так называли наших предков.
— А что значит «илкан»?
— «Настоящий».
— «Настоящий» — кто?
— Настоящий вадул…
— Но ведь вы, кажется, эвенка?
Тут началась путаница. Акулина перестала отвечать на вопросы. Не без труда мы все же пришли к такому соглашению: «настоящие» вадулы (одулы) — это ее муж и другие Атласовы, а не она сама и не другие эвены.
— А кто по национальности Елизавета Николаевна Курилова? [26],— спросил я, когда мы уладили наш «конфликт».
— Эвенка, — уверенно ответила Акулина.
И юкагиры, и эвены Алазеи индифферентно относятся к вопросу о своей национальности и одинаково охотно готовы «писаться» как эвенами, так эвенками и юкагирами. Все алазейские эвены знают юкагирский язык, но не все юкагиры знают эвенский. Это указывает на то, что приоритет принадлежит юкагирской традиции как более давней. И эвены, и юкагиры хорошо владеют якутским языком. Последний, наряду с русским, сейчас является языком, на котором общается все многоязыкое население алазейской тундры, не исключая и русских старожилов. По-юкагирски между собой разговаривают только юкагиры, да и то не все, в основном — пожилые.
«ЭВЕН СКАЖЕТ НЯН, ДУТКИН СКАЖЕТ ТОБАР…»
Посмотрим, что же происходило на соседней с Алазеей Индигирке, где в XVII в. жили юкагиры — шоромбойцы, янгинцы и олюбенцы.
Потомки этих юкагиров в течение XVIII и XIX столетий испытывали на себе настойчивое культурное и языковое воздействие со стороны ламутов, превосходивших их по численности. В низовьях Индигирки юкагиры смешивались также с русскими старожилами — жителями селения Русское Устье, якутами и чукчами, пришедшими сюда во второй половине прошлого века.
Сотрудники Верхоянского этнографического отряда Якутской экспедиции АН СССР, работавшие там в 1927–1929 гг., отмечали, что тип «русскоустьинцев», особенно мужчин, «более сходен с юкагирским, что объясняется длительной метисацией» населения {38}.
Семейство Варакиных — жителей Русского Устья — ведет начало от юкагирского князца (старосты) Ефима Варякина, возглавлявшего в 60-х годах прошлого века Кункугурский юкагирский род. Добавлю, что по своему названию этот род был ламутским, но его члены, по-видимому, представляли собой смешанную ламутско-юкагирскую группу.
В 1912 г. в Русском Устье жил ссыльный В. М. Зензинов, автор ряда работ о Якутии. Он писал, что здешних юкагиров «осталось 2–3 человека, живущих в русских семьях на положении работников; они уже сильно обрусели. Только в 20–30 верстах к востоку от Шевелева [27] живут с небольшими стадами оленей юкагиры, 5–7 семей… летом, в «комарное время», они спускаются к морю. Еще дальше, на восток, и немного южнее, на каменистой возвышенности, живут более многочисленные «каменные юкагиры» {39}. «Оленными» и «каменными» юкагирами
