не дал ему повода утверждать о наличии на Родосе финикийских факторий. Однако, находясь под влиянием финикийской теории, Эзей, вопреки археологическим показаниям, считает, опять-таки лишь на основе все тех же мифологических сказаний, что финикийцы оказывали влияние на Родос с древнейших времен. Но поскольку влияние финикийцев на древний Родос на археологическом материале не прослеживается (финикийские изделия появляются в архаических некрополях Родоса в период, непосредственно предшествующий колонизации), Эзей должен, строго говоря, допустить вторую волну финикийского влияния или, как договаривает за него стоящий на его позициях Поттье (
Е. Pottier. Catalogue de vases antiques de terre-cuite du Musée du Louvre. Paris, 1896, стр. 150), „une recrudescence des importalations plieniciennes“. Иначе говоря, получается следующая, совершенно антиисторическая картина: финикийцы заселили Родос, влияли на него, потом перестали влиять, потом вновь началось их влияние. Никакой исторической и социально-экономической базы под эту концепцию не подводится, да она и не могла бы быть подведена даже при желании авторов.
Так же обстоит дело и со статуэтками так называемого „псевдоассирийского'' стиля, распространенными в Финикии.
К сожалению, территориально довольно большой архаический некрополь Ялиса сильно разрушен последующими захоронениями, происходившими либо непосредственно на территории более древних погребений, либо в самих погребениях, причем и скелеты умерших и инвентарь при них уничтожались. Кроме того, самый способ кремации покойника вместе с инвентарем имел следствием порчу ваз; частично вазы здесь же разбивались на мелкие части. Из 96 погребений архаического некрополя Ялиса 54 датируются геометрическим периодом. Наряду с полным трупосожжением, существовал и обычай захоронения кремированных остатков взрослых в больших пифосах и детей — в пифосах, горшках, амфорах, стамнах и гидриях (Ср.: An., VI/VII, стр. 331 сл.). Кремация производилась на кострах вблизи места погребения; сосуды разбивались, а затем все содержимое костра вместе с золой, пеплом и костями переносилось в ров, приготовленный для погребения; при погребении в сосудах сожжение также совершалось на кострах.
Ср. находки геометрической посуды в архаическом некрополе Феры: Н. Dragendorff. Thera. Untersuchungen, Vermessungen u. Ausgrabungen in d. Jahren 1895—1898, II (Theraeische Gräber) 1903, Berlin, стр.181 сл. Ср. также материал, подобранный Дюга: А. Dugas. Les vases «rhodien-geométriques». BCH, XXXVI, 1912, стр. 495 сл. Автор выделяет, по существу, лишь две группы чисто геометрических родосских ваз: к первой группе им отнесены сосуды, поверхность которых покрыта лаком; на плечиках — простой линейный орнамент, расположенный в закрытой рамке. Ко второй группе относятся сосуды, на которых орнамент занимает большую часть поверхности; наряду с простыми линейными фигурами очень распространены изображения птицы. Довольно большая группа родосской керамики представляет и переходный тип от геометрического к ориентализирующему стилю. Интересующая нас группа (переход от микенского к геометрическому) представлена, главным образом, большим количеством амфор, орнаментированных на горле и плечиках змеевидными линиями и спиралями. Изображения их см.: А. Furtwängler. Erwerbungen К. Museen zu Berlin im Jahre 1895. Jahrb. D. deutsch. arch. Inst., I, 1886, стр. 149. — S. Wide. Geometrische Vasen aus Griechenland. Arch. Jahrb, XV, 1900, стр. 51.
Ср.: I. Boehlau. Aus ionischen und italischen Necropolen. Leipzig, 1898, стр. 78. Однако этот тезис, выставленный Бёлау, теперь полностью отпал в свете новых археологических данных.
Этот орнамент создавался путем наложения деревянных пуансонов на поверхность сосуда.
Очень распространены спирали разных форм — простые, двойные переплетенные или вписанные в угол одна в другую наподобие стилизованной чашечки цветка; наряду с ними налицо, конечно, и линейные геометрические фигуры, неизвестные Криту. Распространенными фигурными изображениями являются кентавры и воины: кентавры с верхней (человеческой) частью туловища. Они вооружены обычно деревцами, вырванными с корнем из земли. Воины вооружены лишь двойным топором, либо обоюдоострой секирой и мечом; реже — изображения колесниц или гоплитов. Иногда даются зоны {так — HF} быков со склоненными головами и согнутыми передними ногами, создающими впечатление падающих фигур. И вооружение и пояса быков определенно напоминают образцы микенского искусства.
А. Маюри считает возможным датировать их „скорее IX в., чем VIII в.“ (Ant VI/VII, стр. 336). Это же наличие минойского влияния на рельефные пифосы отмечали и для других экземпляров, найденных вне Родоса, но, вероятно, вышедших из родосских мастерских (Е. Pottier. Les vases archaiques à reliefs. BCH, XII, 1888, стр. 491 сл. — F. Dümmler. Pithosfragmente aus Datscha. AM, XXI, 1896, стр. 229 сл.). Более поздние образцы этих пифосов (VII—VI вв. до н. э.) были найдены в архаических некрополях Камира (CR, IV, 1931, стр. 24): погребения 177 и 178 дали экземпляры все еще очень больших пифосов; погребения 165 и 183 экземпляры, уже гораздо меньшие по размеру. Ср. CR III, 1929, стр. 16: погребения 79, 84, 99. Сомнения Якопи в древности происхождения этих пифосов неубедительны и недоказательны; он должен признать и наличие пифосов, датируемых VIII в. до н. э. Якопи игнорирует большое сходство техники и орнамента этих пифосов с кносскими. Он обходит полным молчанием и тот факт, что в архаическом Родосе мы встречаемся (Врулия) и с храмом, аналогичным кносскому святилищу, и с ритуальной посудой, сходной с критской. Характерно также наличие на Родосе трона Геры, представляющего точную копию кресла тронного зала кносского дворца. Наличие минойского дворца в Ялисе (не исключена возможность и существования такого дворца в Линде и Камире) убедительно свидетельствует о том, что в пору процветания Крита Родос был одним из важных центров минойской культуры. С конца VIII в. и в VII в. до н. э., наряду с продолжающимся изготовлением рельефных пифосов, появляются пифосы без штампа с художественной росписью. Размеры их тоже начинают уменьшаться.
Поульсен (Poulsen, Orient u. frühgr. Kunst, стр. 163) утверждает, что примитивность греческого искусства в геометрический период показывает, насколько опустошительным являлось переселение племен и как мало корней оставило в греческом искусстве крито-микенское искусство. Это утверждение порочно по существу. Поульсен далее пытается видеть воздействие финикийцев в выборе сюжетов для орнамента: изображения мужчин с конями и „особенно частые, чисто декоративные изображения змей“ на геометрических сосудах. Как я пыталась показать, изображение змей является несомненным наследием минойско-микенских религиозных представлений, которые находят свое отражение не только, как полагает Поульсен, в их связи с богинями, амулетами и письмом, но и в керамике: в позднемикенский период уже появляется орнамент в виде змеи
