и внушающих еще больший трепет благодаря глубокому мраку нефов. Особой гордостью испанского искусства были ретабло — резные и расписные экраны, возвышавшиеся за алтарным столом; огромные суммы, обычно завещанные в страхе перед смертью, тратились на сбор и содержание самых искусных работников — дизайнеров, резчиков, дорадоров, которые золотили или дамалировали поверхности, эстофадоров, которые расписывали одежды и орнаменты, энкарнадоров, которые раскрашивали части, изображающие плоть; все вместе или по очереди работали над умилостивительной святыней. За центральным алтарем Севильского собора ретабло из сорока пяти отделений (1483–1519) изображало любимые легенды в раскрашенных или позолоченных статуях в стиле поздней готики, а другое в капелле Святого Иакова в соборе Толедо показывало в позолоченной лиственнице и суровом реализме карьеру самого почитаемого святого Испании.
Принцы и прелаты могли быть представлены в скульптуре, но только на своих гробницах, которые размещались в церквях или монастырях, задуманных как преддверие рая. Так, донья Менсия Энрикес, герцогиня Альбукерке, была похоронена в изящно высеченном усыпальнице, которая сейчас находится в музее Испанского общества в Нью-Йорке; а Пабло Ортис вырезал для собора Толедо роскошные саркофаги для дона Альваро де Луны и его жены. В карфуцианском монастыре Мирафлорес, недалеко от Бургоса, Хиль де Силоэ спроектировал в итальянском стиле великолепный мавзолей для родителей и братьев королевы. Изабелла была так довольна этими знаменитыми усыпальницами, что когда ее любимый паж Хуан де Падилья (настолько безрассудно храбрый, что она называла его mi loco, «мой дурак») получил пулю в голову при осаде Гранады, она поручила де Силоэ высечь гробницу королевского качества для укрытия его трупа; и Хиль снова стал соперничать с лучшими итальянскими скульптурами своего времени.
Ни одно искусство не является более самобытным, чем испанское, однако ни одно из них не подчинилось иностранному влиянию более преданно. Прежде всего, конечно, мавританскому влиянию, давно обосновавшемуся на полуострове, но уходящему корнями в Месопотамию и Персию и привнесшему в иберийский стиль тонкость исполнения и страсть к орнаменту, равных которым нет ни в одной другой христианской стране. В мелких искусствах, где декорирование было наиболее актуально, Испания подражала, но никогда не превосходила своих сарацинских наставников. Гончарное дело было почти полностью оставлено мудехарам, чья блестящая посуда соперничала только с китайской, а цветные плитки — прежде всего, голубые азулехос — украшали полы, алтари, фонтаны, стены и крыши христианской Испании. Благодаря тому же мавританскому мастерству испанский текстиль — бархат, шелк и кружево — стал лучшим в христианстве. Оно снова появилось в испанской коже, в арабесках металлических ширм, в религиозных монстрах, в резьбе по дереву на ретабло, в хоровых кабинках и сводах. Позднее влияние просочилось из византийской живописи, затем из Франции, Бургундии, Нидерландов, Германии От голландцев и немцев испанская скульптура и живопись получили свой поразительный реализм — истощенные Девы, графически достаточно старые, чтобы быть матерью Распятого, несмотря на сентенцию Микеланджело о том, что девственность бальзамирует молодость. В XVI веке все эти влияния отступили перед триумфом итальянского стиля на всем континенте.
Испанская живопись претерпела аналогичную эволюцию, но развивалась с запозданием, возможно, потому, что мавры не оказали ей никакой помощи и не подсказали ничего нового. Каталонские фрески XII и XIII веков уступают по дизайну наскальным рисункам Альтамиры из доисторической Испании. Однако к 1300 году живопись на полуострове стала повальным увлечением; тысяча художников писали огромные фрески, гигантские алтарные образы; некоторые из них, датированные 1345 годом, сохранились гораздо дольше, чем того заслуживали. В 1428 году Испанию посетил Ян ван Эйк, привнеся в нее мощное фламандское влияние. Три года спустя король Арагона отправил Луиса Далмау учиться в Брюгге; вернувшись, Луис написал слишком фламандскую «Деву советников». После этого испанские художники, по-прежнему предпочитая темперу, все чаще смешивали краски в масле.
Кульминацией эпохи примитивизма в испанской живописи стал Бартоломе Бормехо (ум. 1498). Уже в 1447 году он заявил о себе картиной «Санто-Доминго», которая висит в Прадо. Санта-Анграсия, купленная бостонским музеем Гарднера, и сверкающий Святой Михаил из коллекции леди Ладлоу почти достойны Рафаэля, который появился на поколение позже. Но лучше всего — «Пьета» (1490) в Барселонском соборе: лысый, безбородый Иероним; мрачная испанка Мария, держащая на руках своего хромого, изможденного, безжизненного Сына; на заднем плане — башни Иерусалима под падающим небом; справа — безжалостный портрет дарителя, каноника Деспла, нечесаного и небритого, похожего на раскаявшегося, но осужденного бандита, что наводит на мысль о «мрачном представлении Бермехо о человечестве».58 Здесь итальянская грация превращается в испанскую силу, а реализм празднует свой триумф в испанском искусстве.
Фламандское влияние продолжилось в Фернандо Гальегосе, и оно породило потрясающий шедевр — «Кавалер ордена Калатравы» Мигеля Ситиума, флеминга на службе Изабеллы; это один из лучших портретов в Национальной галерее в Вашингтоне. Но итальянское влияние вновь усилилось, когда Педро Берругете вернулся в Испанию после долгого пребывания в Италии. Там он учился у Пьеро делла Франческа и Мелоццо да Форли и впитал их спокойный умбрийский стиль. Когда Федериго Урбинский искал художников для украшения своего дворца, он выбрал Юстуса фон Гента и «Пьетро Спаньоло». После смерти герцога (1582) Педро привез умбрийское искусство в Испанию и написал знаменитые алтарные образы в Толедо и Авиле. Приписываемые ему картины в Лувре, Брера, Прадо и Кливлендском музее едва ли подтверждают его нынешнее прозвище Веласкеса католических государей, но по рисунку и композиции они превосходят все, что было создано в Испании до него.
Постепенно иностранные стимулы смешивались с местным гением, подготавливая зрелые работы Алонсо Коэльо и Эль Греко при Филиппе II и триумфы Веласкеса, Зурбарана и Мурильо в Золотой век Испании XVII века. Гениальность — это индивидуальная одаренность силой и волей, но это также и социальная наследственность — дисциплина и навыки, сформированные во времени и впитанные в процессе роста. Гениями рождаются и становятся
VIII. ИСПАНСКАЯ ЛИТЕРАТУРА
В письмах итальянское господство должно было подождать, пока Испания обменивалась влияниями со средневековой Францией. Вероятно, именно из мусульманской и христианской Испании трубадуры Прованса черпали свои поэтические формы и замыслы; тем не менее Иоанн I Арагонский отправил посольство к Карлу VI Французскому (1388), прося трубадуров из Тулузы приехать в Барселону и организовать там отделение своего братства, «Гей Сабер» или «Радостная мудрость». Это было сделано. В
