века эта практика имела место, но доказательств не приводят [2147]. Следующие по времени сообщения на этот счет, по крайней мере, увязывающие овцеводство и потребление соли, приходятся уже на XII в. [2148], однако они менее однозначны: ведь соль нужна также для изготовления сыра, выделки кожи и, разумеется, для заготовки впрок мяса. Солеварни (salinae) в округе Арля упоминаются в завещании Аббона [2149]. Здесь же, кстати, имеется уникальное свидетельство о добыче соли из минеральных источников в центре Прованса [2150], которые использовались с этой целью с древности; здесь возник городок Salinae [2151], расположенный вблизи средневекового Кастеллана. Со времени Карла Великого упоминания о соляных разработках становятся регулярными [2152]. Соль добывали почти на всем побережье на запад от Ривьеры, в частности в округах Фрежюса [2153], Йера [2154], Тулона [2155], Марселя [2156], Фоса [2157], на Камарге [2158], под Монпелье [2159], в Нарбоне [2160] и Руссильоне [2161]. Иногда говорится, что соль добывали in stagno [2162], in subteriori loco [2163], но чаще это следует из географических названий [2164]. Соль, естественно, выпаривали [2165]. Месторождения находились в руках не только церкви, но и частных лиц, как будто, не слишком большого достатка [2166]. Солевые разработки часто фигурируют в королевских пожалованиях [2167], упоминаются они и среди составных частей имения, отчуждаемого частными лицами [2168], причем могли рассматриваться как принадлежность виллы [2169] и даже манса [2170], облагались десятиной [2171], другими повинностями [2172]. В некоторых районах они считались общим имуществом местных жителей [2173].
Соль упоминается как важнейший и даже как единственный товар, достойный конкретизации [2174]. Городские власти уделяли большое внимание регулированию торговли солью, в частности, соответствующим мерам. Этот вопрос хорошо изучен на материале Тулузы [2175]. Сопоставимые сведения есть по ряду других городов [2176]. Набившее оскомину утверждение о том, что при натуральном хозяйстве через рынок перераспределялись только металлы и соль, заслуживает переосмысления. Соль всегда была предметом первой необходимости, там же, где основу хозяйства составляли скотоводство (особенно отгонное, предполагающее долгое пребывание в горах, где нехватка соли ощущается особенно сильно) или рыболовство, без соли невозможно и ведение самого хозяйства. Поэтому потребность уже в одном этом продукте обеспечивала поддержание рыночных связей, пускай на минимальном, но существенном уровне. Этот вопрос будет рассмотрен в следующей главе.
Оценивая состояние сельского хозяйства в целом, следует в первую очередь отметить, что, по сравнению с большинством стран Западной, и тем более Восточной Европы, оно развивалось в несравненно более благоприятных природно-географических условиях. Притом, что южнофранцузский крестьянин сталкивался и с бедностью почв, и с капризами климата и добывал хлеб, несомненно, в поте лица своего, он все же не был обречен на постоянную борьбу за выживание. Природа была ему никак не мачехой, а, пускай, временами суровой, но любящей матерью, щедро одаривавшей за упорный и честный труд всем, что нужно для полноценного питания и здорового образа жизни. Живя в иных широтах, у никогда не замерзающего моря, укрытый от холодных ветров самыми высокими в Европе горами, он был избавлен и от необходимости тратить значительную часть времени на заготовку топлива, обогрев дома, пошив теплой одежды, приготовление горячей пищи и т. д. Холода приходят сюда настолько, чтобы люди радовались теплу, но и тогда не превращаются в помеху нормальной жизни. С другой стороны, богатство южноевропейской природы столь велико и разнообразно, что сборщикам податей и феодальным дружинам исчерпать его было решительно невозможно. Сеньориальные повинности касались лишь основных сельскохозяйственных продуктов, также рыбы, дров, сена, но, за редкими исключениями, не затрагивали другие дары природы. Многочисленность и доступность месторождений соли (дефицит которой был настоящим бичом многих средневековых обществ) облегчали заготовку пищи впрок, вообще ставили южнофранцузскую экономику в выигрышное положение. Ее диверсифицированность в изучаемую эпоху, безусловно, связана со слабостью рыночных связей, побуждавшей производить на месте как можно более разнообразные продукты. Но не меньшую роль играли и природно-географические условия, ориентировавшие и крестьянское, и господское хозяйство на поликультуру. В целом, оптимальное сочетание сельскохозяйственных культур было найдено эмпирическим путем еще в римскую эпоху. Раннее средневековье внесло в эту схему существенные поправки, коснувшиеся прежде всего оливководства и разведения скота, однако не затронуло основ агрикультуры, обнаруживающей высокую степень стабильности на протяжении всего рассматриваемого периода.
Глава V.
Формы социально-экономической организации
1. Крупная и мелкая собственность
Одним из важнейших факторов, определяющих характер общественного производства, является соотношение мелкой и крупной собственности. Речь идет о сугубо количественных аспектах распределения имущества, прежде всего, конечно же, земельного, задающего основные параметры экономической организации и социального строя. Вместе с тем, очевидно, что социальная структура общества характеризуется и другими (например, правовыми) различиями и потому не сводима к проблеме количественного соотношения мелкой и крупной собственности. Ясно и то, что эта проблема никак не исчерпывает широкий круг вопросов, который, в отечественном обществоведении традиционно связывается с понятием "отношения собственности", поскольку главные составляющие этого понятия (например, форма и масштабы земельной ренты) находятся за рамками данной проблемы. Рассмотрению этих вопросов посвящены две последних главы диссертации.
Как уже отмечалось в обзоре историографии, проблема соотношения крупной и мелкой собственности в современной французской медиевистике считается одной из ключевых. Строго говоря, споры ведутся не столько о соотношении, сколько вокруг самого факта существования в средние века мелкой крестьянской собственности — многим исследователям этот факт представляется недоказанным, тогда как наличие крупной собственности никем, естественно, не оспаривается [2177]. На мой взгляд, подобная расстановка акцентов не бесспорна: при таком подходе из поля зрения выпадают некоторые важные вопросы, например о роли мелкой вотчины. Однако, в целом, проблема сформулирована правильно, и сожаление вызывает не ее постановка, а почти всегда зауженные хронологические рамки исследований: как и при изучении большинства других тем, дискуссия вращается вокруг 1000-го года. Начинать же нужно намного раньше.
В последние годы во французской историографии все чаще ставятся под сомнение тезис М. Блока, А. Делеажа, Р. Бутрюша, Ж. Дюби, Г. Фурнье, некоторых других историков старших поколений о значительном распространении мелкой собственности вплоть до XI в. Укрепились позиции исследователей, полагающих, что документация IX–XI вв.
