до ужина, чтобы прогнать как сон, / В задоре иногда, в игры зело горячи, / Играем в карты мы, в ерошки, в фараон, / По грошу в долг и без отдачи»), послеобеденный отдых («схрапну минут пяток»).
Однако эксперимент Державина оказался половинчатым. Общая архаическая установка, тяжеловесные синтаксические конструкции, отсутствие в языке необходимых понятий ограничивали его возможности. Пушкин, благодарно вспоминая благословившего его «старика Державина» в «Евгении Онегине», тем не менее писал одному из лицеистов: «По твоем отъезде перечел я Державина всего, и вот мое окончательное мнение. Этот чудак не знал ни русской грамоты, ни духа русского языка (вот почему он и ниже Ломоносова). Он не имел понятия ни о слоге, ни о гармонии – ни даже о правилах стихосложения. Вот почему он и должен бесить всякое разборчивое ухо. Он не только не выдерживает оды, но не может выдержать и строфы… Что ж в нем: мысли, картины и движения истинно поэтические; читая его, кажется, читаешь дурной, вольный перевод с какого-то чудесного подлинника» (А. А. Дельвигу, 1825 г.). Создавать этот подлинник пришлось новому поколению русских писателей, прежде всего самому Пушкину.
Крылов как писатель начинает в ХVIII веке: издает журналы и активно сотрудничает в них, сочиняет сатиры и комедии. Но свое подлинное призвание он находит лишь в начале нового века. В 1805 году он показывает два перевода с французского басен знаменитого Ж. Лафонтена известному поэту и лучшему русскому баснописцу того времени И. И. Дмитриеву и получает от него напутствие: «Это истинный ваш род, наконец вы нашли его». Выпустив в 1809 году первую книгу басен (23 произведения), Крылов, оттеснив других баснописцев, утверждает за собой первое место на этом жанровом олимпе, приобретя репутацию «русского Эзопа» и «русского Лафонтена». В итоговое собрание (1843) было включено 196 текстов, распределенных по девяти книгам, которые в итоге составили целостный мир, объединенный в том числе и общими стилистическими принципами.
Басня изначально считалась низким жанром, ограниченным как привычным кругом фабул и персонажей, так и обязательной установкой на нравоучение, назидательность. Крылов делает жанр экспериментальной площадкой, существенно реформирует его. Заимствуя, как это принято у баснописцев, темы и персонажей из интернационального фонда (фабулы крыловских басен часто повторяют и Эзопа, и Лафонтена), он наполняет каждое произведение приметами русской жизни, превращает басню в картинку русского быта, часто сатирически заостренную, включающую общественную и историческую проблематику (например, откликами на Отечественную войну 1812 года были басни «Волк на псарне», «Ворона и Курица», «Раздел»).
В итоге Крылов в ограниченном жанровом пространстве басни создает как живописные типы басенных персонажей, так и определяющий их образ автора, ироничного и все понимающего человека, который не столько занимается скучными нравоучениями, сколько рассказывает истории из жизни, поучительные не моралью, а самим содержанием. Психолог Л. С. Выготский заметил: «Мораль превращается у этих авторов ‹Лафонтена и Крылова. – И. С.› в один из поэтических приемов… Она играет большей частью роль или шуточного введения, или интермедии, или концовки, или, еще чаще, так называемой „литературной маски“… Баснописец никогда не говорит от своего имени, а всегда от имени назидательного и морализирующего, поучающего старика, и часто баснописец совершенно откровенно обнажает этот прием и как бы играет им».
Для решения этой задачи потребовалась особая стилистическая установка. Язык крыловских басен строится на основе соединения, синтеза разных стилистических пластов с доминированием разговорного стиля, просторечия. Крылов свободно включает в басни фольклорные эпитеты (лето красное, чисто поле – «Стрекоза и Муравей»), профессиональную лексику («Купец на ярмарку привез полотны; / Они такой товар, что надобно для всех. / Купцу на торг пожаловаться грех: / Покупщиков отбою нет; у лавки / Доходит иногда до давки» – «Паук и Пчела»), пословицы и поговорки («В семье не без урода» – «Слон на воеводстве»; «Что ты посеял, то и жни» – «Волк и Кот»). Часто крыловские басни строятся на диалоге, со всеми особенностями устной речи – эллипсами, инверсиями, междометиями. Но при необходимости Крылов воспроизводит высокий стиль поэзии ХVIII века, использует славянизмы, мифологическую лексику, перифразы, сразу же иронически снижая их («Какой-то в древности вельможа / С богато убранного ложа / Отправился в страну, где царствует Плутон. / Сказать простее – умер он» – «Вельможа»).
Заимствуя из фонда живой народной речи, Крылов одновременно значительно обогатил его: сотни крыловских выражений, в свою очередь, стали «крылатыми словами», пословицами («Услужливый дурак опаснее врага», «Слона-то я и не приметил», «А Васька слушает да ест»). Крылов в периферийном жанре басни начинает работу по демократизации русского языка, сближению устной и письменной речи, которую – в других жанрах и более широких масштабах – продолжат Грибоедов, Пушкин и Гоголь.
«Ни один из поэтов не умел сделать свою мысль так ощутительной и выражаться так доступно всем, как Крылов. Поэт и мудрец слились в нем воедино. У него живописно все, начиная от изображенья природы пленительной, грозной и даже грязной, до передачи малейших оттенков разговора, выдающих живьем душевные свойства… Его речь покорна и послушна мысли и летает, как муха, то являясь вдруг в длинном, шестистопном стихе, то в быстром, одностопном; рассчитанным числом слогов выдает она ощутительно самую невыразимую ее духовность» (Н. В. Гоголь. «В чем же наконец существо русской поэзии и в чем ее особенность», 1846).
Занимая важное место в русской литературе, творчество Крылова достаточно быстро меняет и омолаживает адресата. Уже в середине ХIХ века басни Крылова становятся предметом детского чтения и школьного изучения, автор превращается в «дедушку Крылова», благодаря которому в течение уже почти двух веков юные читатели узнают о жанре басни, знакомятся с народной мудростью, осваивают русский язык в его разговорном, простодушно-глубоком и афористически точном варианте.
В историю русской литературы Грибоедов вошел как автор одного произведения, комедии «Горе от ума» (1824). Другие его создания были менее значительны или остались неоконченными. Не опубликованная при жизни драматурга, пьеса тем не менее стала одним из самых известных текстов русской литературы, распространялась в списках, позднее, после публикации (1833), сделалась популярной в русском театре (по поводу одной из постановок И. А. Гончаров написал известную статью «Мильон терзаний», 1872), обеспечив автору место не только в истории литературы, но и в истории литературного языка.
Стих «Горя от ума» – вольный (разностопный) ямб в диапазоне от двух- до шестистопного. Однако разнообразные приемы придают ему еще большую гибкость и естественность. Один стих может разбиваться на несколько реплик («Ты слышал? – Что? – Об Чацком. – Что такое?»), соседние реплики – связываться повторами-подхватами («Где ж лучше? – Где нас нет»), реплики разных персонажей – обнаруживать семантическое подобие за счет синтаксического параллелизма («Ваш шпиц
