в их изображении. Обнаруживая же фальшь (преувеличение), мы уже не верим изображённому чувству, а следовательно, и теряем способность переживать это чувство, испытывать эмоции. Что же касается натурализма, то можно сказать, что натурализм заключается вовсе не в отсутствии преувеличений, а наоборот, сам является преувеличением, так как, не задаваясь целью отыскания истинной причины явлений, фиксируя лишь их внешнюю сторону, относясь с одинаковым вниманием и к главному, и к второстепенному, натурализм преувеличивает значение второстепенного, выдавая его за главное, в результате чего и искажает действительность.
Не разобравшись в значении общего и индивидуального в художественном образе, создаваемом писателем-реалистом, и посчитав частности, исключения, крайности, существующие в реальной действительности, за художественные преувеличения, некоторые теоретики делают плохую услугу реализму, всячески стараясь обосновать необходимость преувеличений и возвести их в общий закон реалистического искусства. С этим, конечно, нельзя согласиться. Для создания подлинного художественного произведения достаточно одной правды, но правды не случайного факта, а правды глубокой, отражающей подлинные жизненные закономерности.
Для того чтобы отразить жизнь правдиво, надо пытливо всматриваться в неё, и притом без всякой предвзятости. Если необходимо ограничить изображение существенными чертами, а это, как мы видели, всегда приходится делать, так как всего изобразить вообще нельзя, то надо разглядеть в самом явлении, какие черты в нём более существенны, но для этого надо не только воспринимать отдельные факты, но и осмысливать их, отличать существенное от несущественного, случайное от закономерного. Надо не только смотреть, но и думать. Без этого никакая – ни научная, ни художественная – правда немыслима.
Изображение героя в его существенных, основных чертах всегда будет в какой-то мере условно и может выглядеть как сгущение, концентрация этих черт, то есть как нечто преувеличенное против нормы, поскольку в изображении будут отсутствовать как бы разбавляющие, разжижающие действительный образ героя второстепенные черты. Однако если основные черты не искажены, не преувеличены, читатель воспринимает изображение как правду, видит в нём эту правду, понимая, что никакое изображение не может отражать предмет всеобъемлюще, не может быть точной копией предмета, так как в этом случае изображение должно было бы сделаться вторым таким же предметом. Иначе говоря, читатель (зритель) и не требует от художника изображения второстепенных черт, понимая, что это невозможно (да и не нужно, добавим, так как в некоторых случаях может и повредить – отвлечь внимание от главного, существенного), но он хочет, чтобы в существенных, основных, отражающих жизненные закономерности, а следовательно, достойных постижения чертах предмет был изображён правдиво. Таким образом, верность, правдивость изображения в реалистическом искусстве обеспечивается не обилием деталей, а верной передачей существенных черт предмета. Сама художественность, выразительность, проникновенность, сама заострённость, о которой так много говорят, достигается не преувеличениями, а умением разглядеть, распознать в жизни и верно отобразить существенные черты явления.
Любое произвольное преувеличение, преуменьшение, сгущение, концентрация тех или иных черт, из каких бы благих намерений они ни делались, ведут к нарушению жизненной правды, к отходу от реализма, к бегству от действительности. Всякое изображение само по себе удаляется от предмета, то есть от правды, уже в силу того, что не может охватить предмет всесторонне, поэтому-то художник должен быть особенно щепетильным и не допускать сознательных искажений. Все муки творчества, о которых так часто говорят писатели, художники или артисты, сопряжены с усилиями передать глубокую правду жизни.
Для того чтобы доказать необходимость преувеличений в искусстве, часто приводят высказывания известных писателей. Их, однако, надо понимать правильно. И Л. Толстой писал: «Надо заострить художественное произведение, чтобы оно проникло». Но он нигде не писал, что под заострением понимает преувеличение. Он писал, что заострить – значит сделать форму произведения «совершенной художественно». В предисловии к сочинениям Мопассана Толстой писал: «Художник только потому и художник, что он видит предметы не так, как он хочет их видеть, а так, как они есть». Тургенев писал в письме К. Леонтьеву: «Публику не надуешь ни на волос – она умнее каждого из нас», то есть разглядит всякую фальшь. Если Маяковский сказал: «Театр не отображающее зеркало, а – увеличивающее стекло», то Есенин писал: «Лицом к лицу лица не увидать. Большое видится на расстоянии». И оба правы: иной раз надо и поближе подойти, и сквозь увеличительное стекло глядеть, иной раз приходится отойти подальше, чтобы охватить целое и не увязнуть в подробностях.
Странным показался бы нам тот писатель, который чувствует необходимость приукрашивать показываемых им людей так, будто у него сложилось о людях вообще очень скверное мнение, будто не верит он, что люди сами по себе могут быть хорошими, будто не видал и не встречал он никогда хороших людей. Также покажется странным и тот, который старается изобразить их хуже, чем они есть, так, словно ему мало той гадости, которая так часто попадается на глаза.
Нет, писателю достаточно того материала, который даётся ему самой жизнью, и если он изо всех сил будет стараться изобразить правду, то и это не всегда может ему вполне удаться, так как для этого необходимо большое знание жизни и большое умение изображать, то есть огромное мастерство.
Хорошо зная какого-нибудь человека, его характер, мы можем догадаться, как он поведёт себя в том или ином случае жизни, можем предугадать какие-то его поступки. Точно так же писатель, если хорошо знает своего героя, может представить себе и описать такие его поступки, которые, на первый взгляд, будто и не подсказаны писателю самой жизнью, но тем не менее вполне правдоподобные, характеризующие героя правдиво, правильно дополняющие его образ какими-то недостающими подробностями, деталями и тем самым делающие его более убедительным, достоверным, правдивым. Так, Гоголь, в дополнение к возникшему в его сознании образу Плюшкина и к тому, что он знал о разных скупых людях, мог придумать что-нибудь, чего не было, чего он не знал из каких-либо источников, но что могло быть, например, то, что расчувствовавшийся Плюшкин решил подарить Чичикову сломанные часы, а потом всё же передумал и решил держать эти часы у себя до самой своей смерти и оставить Чичикову в наследство по завещанию.
Писателю, как и художнику, пишущему картину, обычно бывает мало того, что он видит в находящейся перед глазами натуре, так как он почти никогда не может найти точно такую модель, которая нужна для реализации его замысла, не может поставить позирующих ему натурщиков точно в те положения и условия освещения, которые нужны для картины, не может заставить натурщиков принять именно те выражения лиц, которые отражают переживания героев и т. д. Как художнику, так и писателю или актёру
