слушал, довольно осмысленно и внимательно, и потом сказал: „Чтобы знали… чтобы знали“» [8].
Возможно, список, о котором идет речь в начале этой записи, — это список литературных и идейных врагов Булгакова [9]. И вот вопреки обилию этих врагов Булгаков все же хочет видеть свой роман опубликованным. И в романе он видит некоторое предупреждение читателю: «Чтобы знали…».
Ради этого он переделывал роман, не только улучшая его, но и страха ради цензорского. В литературной сводке ОГПУ от 28 февраля 1929 года говорится: «…Булгаков написал роман, который читал в некотором обществе, там ему говорили, что в таком виде не пропустят, так как он крайне резок с выпадами, тогда он его переделал и думает опубликовать, а в первоначальной редакции пустить в качестве рукописи в общество, и это одновременно с опубликованием в урезанном цензурой виде» [10].
«Печка давно уже сделалась моей возлюбленной редакцией» [11]. «18 марта 1930 года я получил из Главреперткома бумагу, сообщающую, что новая моя пьеса „Кабала святош“ к представлению не разрешена… Погибли не только мои прошлые произведения, но и настоящие и все будущие. И лично я, своими руками, бросил в печку черновик романа о дьяволе» («Письмо Правительству СССР»).
В дневнике Е. С. Булгаковой (осень 1937 года): «Мучительные поиски выхода… откорректировать ли роман и представить?.. Миша правит роман» [12].
Оттуда же: «12 октября 1933 года: Утром звонок Оли: арестованы Николай Эрдман [13] и Масс. Говорит, за какие-то сатирические басни. Миша нахмурился <…> Ночью М. А. сжег часть своего романа. <…>
30 октября 1935. Приехала Ахматова. Ужасное лицо. У нее — в одну ночь — арестовали сына (Гумилева) и мужа — Н. Н. Пунина. Приехала подавать письмо Иос. Вис. В явном расстройстве, бормочет что-то про себя.
31 октября. Отвезли с Анной Андреевной и сдали письмо Сталину. Мы вечером в Сатире. М. А. делал поправки цензурные <…>
3 апреля 1936. Арестовали Колю Лямина.
5 апреля. М. А. диктует исправления к „Ивану Васильевичу“ <…>
23 сентября 1937. Мучительные поиски выхода: письмо ли наверх? Бросить ли театр? Откорректировать роман и представить? Ничего нельзя сделать. Безвыходное положение <…>
23 октября 1937. У М. А. из-за всех этих дел по чужим и своим либретто начинает зреть мысль — уйти из Большого театра, выправить роман („Мастер и Маргарита“), представить его наверх <…>
28 февраля 1938. Сегодня в газетах сообщение о том, что 2 марта в открытом суде (в Военной коллегии Верховного суда) будет слушаться дело Бухарина, Рыкова, Ягоды и других (в том числе профессора Плетнева). В частности, Плетнев, Левин, Казаков и Виноградов (доктора) обвиняются в злодейском умерщвлении Горького, Менжинского и Куйбышева <…>
1 марта. …У М. А. установилось название для романа — „Мастер и Маргарита“. Надежды на напечатание его — нет. И все же М. А. правит его, гонит вперед, в марте хочет кончить…» [14]
Были ли шансы на публикацию? Иногда казалось, что да. В ноябре 1936 года постановка шуточной оперы А. Бородина «Богатыри» Камерным театром (с текстом Демьяна Бедного) была заклеймена советской прессой «за глумление над крещением Руси». Е. С. Булгакова отмечает в дневнике: «Я была потрясена!» [15] Булгаков же настолько вдохновлен этим, что в том же месяце делает набросок либретто «О Владимире», обращаясь к теме Крещения Руси [16].
Вообще, когда в 1928 году Булгаков начинал свой «роман о дьяволе» [17], в советской литературе дьявол считался вполне приемлемым и обычным персонажем. Ничего шокирующего в том, что советский писатель вдруг вводит в повествование черта, тогда не было.
В воспоминаниях Л. Е. Белозерской-Булгаковой рассказывается о знакомстве М. Булгакова с повестью А. В. Чаянова «Венедиктов, или Достопамятные события жизни моей» (М., 1922). Оформляла книгу Н. Ушакова, дружившая с семьей Булгаковых, она и подарила экземпляр книги Михаилу Афанасьевичу. Итак, «Н. Ушакова, иллюстрируя книгу, была поражена, что герой, от имени которого ведется рассказ, носит фамилию Булгаков. Не менее был поражен этим совпадением и Михаил Афанасьевич. Все повествование связано с пребыванием Сатаны в Москве, с борьбой Булгакова за душу любимой женщины, попавшей в подчинение к Дьяволу <…> С полной уверенностью я говорю, что небольшая повесть эта послужила зарождением замысла, творческим толчком для написания романа „Мастер и Маргарита“» [18].
Герой повести, студент-второкурсник Московского университета Булгаков возвращается в Москву из Коломенского: «Вступив в город и расставшись со спутником своим, почувствовал я внезапно гнет над своей душой необычайный. Казалось, потерял я свободу духа и ясность душевную безвозвратно и чья-то тяжелая рука опустилась на мой мозг, раздробляя костные покровы черепа… Весь былой интерес к древностям славяно-русским погас в душе моей… Я чувствовал в городе чье-то несомненное жуткое и значительное присутствие. Это ощущение то слабело, то усиливалось необычайно, вызывая холодный пот на моем лбу и дрожь в кистях рук, — мне казалось, что кто-то смотрит на меня и готовится взять меня за руку. Чувство это, отравлявшее мне жизнь, нарастало с каждым днем, пока ночью 16 сентября не разразилось роковым образом, введя меня в круг событий чрезвычайных. Была пятница. Я засиделся до вечера у приятеля своего Трегубова, который, занавесив плотно окна и двери, показывал мне „Новую Киропедию“ и говорил таинственно о заслугах московских мартинистов [19]. Возвращаясь, чувствовал я гнет нестерпимый» [20].
Тот, кто в повести Чаянова овладел душой Булгакова, был не дьяволом, а человеком, прошедшим посвящение у лондонских вельможных сатанистов. У них в карточной игре он выиграл души нескольких москвичей. Можно представить, как потрясли Михаила Булгакова слова, сказанные чаяновским «Коровьевым»: «Беспредельна власть моя, Булгаков, и беспредельна тоска моя; чем больше власти, тем больше тоски» [21]. Впрочем, и он смог остановиться, когда с иконы «Спасов лик строго глянул мне в душу…» [22]
Чаянова арестовали в 1930 году (не за повесть, а в связи с процессом «промпартии»). В литературе же за 20 лет советской власти каноны «социалистического реализма» уже определились. Старый черт должен был уступить место старому рабочему.
И чтобы в конце 30-х годов опубликовать «Мастера и Маргариту», надо было многое в тексте спрятать от поверхностных читателей и цензоров… Пришла пора искать «спрятанное». И потому обращение к ранним редакциям оказывается необходимым для понимания итогового текста.
Особенно потому, что «итоговый» текст так и не был дописан, а последний, но все равно черновой вариант [23] нам до сих пор неизвестен.
«Сегодня нужнее не тонкие „интерпретации“, а обстоятельные научные разыскания, решение текстологических проблем (а они есть, и еще какие), издание полного, неотредактированного сборника воспоминаний о Булгакове (автору этих строк как-то пришлось сравнить
