с Кюхельбекером, однако тыняновский метод – включать в текст фрагменты из ранних лет Грибоедова и его письма той поры – все-таки позволял ему обратиться к Кюхельбекеру. Напомним также, что Кюхля как бы присутствует в романе через отсутствие – как и пушкинский «Борис Годунов» – за счет близких тем, таких как поэзия, архаисты, ссылка. Поскольку Тынянов обращался к пушкинскому «Путешествию в Арзрум», используя его в качестве подтекста, и давал отсылки к изданию сочинений Пушкина для сравнения двух изображений встречи поэта с телом Грибоедова, читатель мог вспомнить и встречу Пушкина с Кюхельбекером на дороге из Михайловского в Петербург, описанную в отрывке 1827 года «Встреча с Кюхельбекером» [Пушкин 1949: 307].
Ср. статьи Тынянова в «Литературной газете» в 1937–1939 годах («Проза
Пушкина», 20 февраля 1937; «Творческие планы», 5 февраля 1939).
См. примечания к статье «Пушкин и Кюхельбекер» [Тынянов 1969: 408]. Тынянов написал историко-литературную статью под тем же названием, что и оставшаяся неопубликованной его статья 1918 года, рукопись которой сгорела в Ярославле. Тынянов считал своим долгом собирание неизданных документов из архива Кюхельбекера и, как вспоминал Каверин, в 1828–1829 годах приобрел у антиквара большое количество бумаг Кюхельбекера.
Поскольку «юность» и «молодость» в русском языке близки семантически, можно сказать, что Тынянов и Ходасевич описывали один и тот же период жизни Пушкина под разными заглавиями.
Возможно, Тынянов решил завершить лицейскую часть романа 1814 годом из-за того, что она уже стала поглощать весь роман. Другими причинами, из-за которых он перешел к «Юности», где Пушкин все еще находится в Лицее, возможно, было то, что первая публикация Пушкина – послание «К другу-стихотворцу» (1814), – как считал Тынянов, была посвящена Кюхельбекеру; кроме того, в этой части говорится о «первой настоящей любви», в которой автор видел Карамзину. Поэт, чьи стихи уже публикуются, ухаживает за женой придворного историографа, и его никак нельзя считать всего лишь лицеистом, хотя ему всего лишь 15 лет. Об адресате послания «К другу-стихотворцу» см. в примечаниях В. Э. Вацуро [Вацуро 1994: 50].
См. об этом замечания Б. О. Костелянца [Костелянец 1959: 559].
Волович полагает, что в «Детстве» и «Лицее», «пока герой, только еще прислушиваясь к миру, активно в тексте не действует, Тынянов стремится погрузить его во все разрастающееся море больших и малых человеческих страстей и страстишек, житейской прозы, предметного быта, национально-исторических катастроф и явлений национальной и мировой культуры» [Волович 1989: 525]. Во время одной из встреч с читателями Тынянов объяснил разницу между «историческим рассказом» и «историческим романом». Первый, по его словам, может сосредоточиться на центральном герое, поскольку относительно короток, но в историческом романе, который будет развиваться медленно на протяжении многих частей, уместно оставить героя до поры до времени молчащим и не выдвигать его в центр действия в начале повествования. Это внимание Тынянова к различным жанровым правилам подтверждает мою мысль о том, что он помнил о подобных требованиях, когда работал одновременно над художественной прозой и научными трудами.
О «Кюхле» см. [Эйхенбаум 1986: 201–205]. Эйхенбаум замечал также, что лицейские главы «Пушкина» весьма отличаются от описаний того же времени в «Кюхле»; он указывал, однако, что последний роман отличается от первого почти во всем. Единственное сходство, которое усматривал ученый, состояло в том, что Тынянов по-прежнему писал «научный роман»; соединение художественной и научной мысли оставалось важной частью его пушкинского проекта [Эйхенбаум 1986: 222].
Тынянов опирается на мемуары И. И. Пущина о трех лицейских периодах: «Лицейское наше шестилетие, в историко-хронологическом отношении, можно разграничить тремя эпохами, резко между собою отличающимися: директорством Малиновского, междуцарствием (то есть управление профессоров: их сменяли после каждого ненормального события) и директорством Энгельгардта» [Пущин 1907: 240].
См. также статью «Личность Пушкина»: «Главная роль в лицее пушкинской поры была приписана директору Энгельгардту, ставленнику Аракчеева, человеку, с которым Пушкин враждовал…» [Тынянов 1937: 3].
В романе «Пушкин» «междуцарствие» и «анархический период» описаны как некая республика: «Лицей был нынче республикой, и в республике этой царил беспорядок» [Тынянов 19946: 424].
Заметим, что Тынянов за несколько страниц до этого представляет Энгельгардта как нового директора, то есть допускает хронологическую ошибку в более чем два года. Далее он заставляет Энгельгардта председательствовать на экзамене. См. в романе: «По лестнице уже звучали шаги – директор бежал встречать Державина» [Тынянов 1994а: 37]. В позднейшей трактовке, предложенной в романе «Пушкин», Тынянов будет различать отцовски покровительствующего, исполненного собственного достоинства Малиновского и льстивого Энгельгардта, который действительно мог помчаться бегом встречать почетного гостя. В сцене экзамена Тынянов дал Державину задачу – вспомнить директора Малиновского и затем, под влиянием старческой рассеянности, припомнить, что Малиновский не мог обидеть его своей неявкой на экзамен, поскольку Малиновский давно умер [Тынянов 19946:441–442].
См. продолжение этой критики заблуждений, касающихся истории Лицея, в работе «Личность Пушкина».
О словаре, который должен был находиться в его распоряжении, Тынянов писал, что он «является сводом философских, моральных, политических и литературных вопросов, интересовавших Кюхельбекера (и <…> его товарищей) в лицее» [Тынянов 1969: 248]. По мнению Тынянова, не удивительно, что у Кюхельбекера столь рано появились идеи такого рода; при этом он указывал на заметку Пушкина в составленном в 1830 году плане автобиографии: «Философические мысли – Мартинизм».
См. выше об ошибках в описании лицейской жизни, которые Тынянов исправлял по мере движения от «Кюхли» к «Пушкину».
«Когда Александр кончил, только некоторые смотрели на него: большая часть смотрела на Державина» [Тынянов 19946: 443].
Ср. разделение романа на три части («Детство», «Лицей», «Юность») с краткими заметками в газетах, в которых формировалась биография Пушкина в понимании Ходасевича (см. об этом в главе 5). Оба автора остановились примерно на одной точке в жизни Пушкина, и главной причиной у обоих, похоже, было состояние здоровья.
См. примечания к статье «Безыменная любовь» (1939) [Тынянов 1969: 209–232, сноски 401–408].
