оценку от содержания и превращает ее в одну из букв легкого, ни к чему не обязывающего общения с окружающими.
Нет, я не призываю к осторожничанью, к боязни оценить произведения искусства искренне и нелицеприятно. Кому-то и впрямь могут не нравиться передвижники. Но за неприятием серьезной работы всегда должно чувствоваться уважительное отношение к труду, к искусству как таковому, к сложному процессу отражения действительности. Право на отрицание, как и любое право в жизни, надо заработать, заслужить.
* * *
Четыре встречи... Четыре характера... Разные отношения с искусством. Прекрасное будит фантазию, но когда только фантазию, в ущерб прочим качествам — формируется Кларисса. Прекрасное дарит наслаждение, но когда только наслаждения ждут от искусства — появляется Саша. Прекрасное действует на человека с помощью эмоций, но когда эмоции давят в человеке мысль,— рождается чувствительная Вера. Прекрасное несет в себе новую информацию, но когда за этой информацией гоняются и только ее, как изюм из булки, «выколупывают» из всякого явления искусства — появляется Маша...
Можно ли сказать, что такое урезанное и перекошенное прекрасное вредно? Пожалуй, не будем столь категоричны, не скажем сразу «да». Понадеемся на то, что каждый из наших ребят развивается, и сегодня они не такие, какими были вчера, а завтра станут иными, не похожими на сегодняшних.
И не самые удачные, не слишком обогащающие встречи с искусством могут пробудить новые потребности, толкнуть к новому, более глубокому общению с прекрасным. Да разве только они? От всего хода развития личности будет зависеть, как сложатся отношения человека с искусством. И от нашего, родительского, воздействия на детей тоже.
Чтобы «подтолкнуть» ребенка к общению с искусством, нам нужно понять, что же мы ждем от эстетического воспитания? Какие результаты наших усилий мы хотим увидеть? Помните, именно такую цель мы ставили в самом начале этого разговора.
В этой главе мы на конкретных примерах увидели, как можно, встретившись с искусством, все же разминуться с прекрасным. В следующей — используем возможность задуматься — в каких условиях, при каких внутренних установках личности встреча с произведениями искусства дает наибольший эффект, наибольшую воспитательную отдачу.
Прежде чем ответить на этот вопрос, прочитаем странички из дневника, задумаемся над ними. Такой личный документ дает возможность заглянуть в самый механизм воздействия искусства, в сам ход, процесс эстетического освоения растущим, взрослеющим человеком мира.
ГЛАВА ТРЕТЬЯ
УРОКИ ОДНОГО ДНЕВНИКА
Общеизвестный факт: наши взрослеющие дети ищут взрослых друзей на стороне. Моя дочка для меня во многом закрытая книга, радостью еще поделится, а уж неудачей или печалью никогда. Зато если придет в гости моя подруга Вера, дочь сразу ее перехватит, закроются они на кухне и шушукаются часа два.
А Верина дочь Маринка, естественно, ходит в моих «подружках». И тайную двойку, и первую ее влюбленность мы с ней переживали вместе. Маринка резко, сразу превратилась в человека взрослого — очень рано обрела самостоятельность, работала, поступила в медицинский институт. Ко мне стала прибегать куда реже. И все же заходит. Недавно притащила мне целую папку бумаг.
— Вот стала разбирать собственные фотографии, накопившиеся за много лет. Натолкнулась на аккуратно перевязанный толстый пакет. Рукою матери написано: «Детство, юность». Ну, конечно, только мама могла хранить все это столько лет — мои школьные сочинения, мои выписки из книг. Библиотекарь по должности, она и по природе библиотекарь — смотрите, все разложено, подклеено, самодельно переплетено. А вот даже маленький список-«каталог». А это отдельно — мой дневник, который писался от всех, даже от мамы в тайне. Просматриваю собственные записи — далекие-далекие. Боже мой, не узнаю себя. Словно не я, словно кто-то совсем другой переживал все это. Записывала так подробно, порой смешно, глупо, порой искренне, порой не очень. Что делать с этим? Порвать и выбросить, после того, как они хранились столько лет? Решила отдать вам. Вдруг вам пригодится? Как материал для журналистских размышлений,— полушутя, полусерьезно объяснила Марина.
Я обрадовалась бумагам.
Во-первых, Марина мне всегда была интересна — умная, глубоко думающая, тонко чувствующая девушка. Смелая в поступках, на первый взгляд, подчас неожиданная, но всегда верная себе. В неполные двадцать четыре она была сложившимся, надежным в своих привязанностях, непримиримым к пошлости, глупости, лени и злу человеком.
А во-вторых... Я знала, какое большое место в жизни Марины занимает искусство.
Так и есть, вот они, эти тетрадки — внутренняя лаборатория растущего человека: как воспринимает он произведения искусства, что от них ждет, что берет, словом, как идет работа по переработке эстетических воздействий в то, что позже станет эстетическим отношением человека к действительности.
— Марина, а... обнародовать избранные места отсюда можно?
Марина засмеялась.
— Конечно. Ведь это уже вроде бы и не я — какая-то маленькая глупая девочка писала, впоследствии неуверенная в себе, мечущаяся девочка-подросток...
Думаю, что младшая моя «подружка» не обидится, если я ее записи и прокомментирую. Ведь какие-то возрастные особенности всеобщи, так или иначе отражают типическое развитие личности, а потому, осмелюсь думать, могут быть интересны не только мне и Марининой маме.
На тетрадочке в клеточку надпись, сделанная рукой Веры: «Первая «повесть» Маришки» (семь лет). На первой странице нетвердым почерком дошкольницы заголовок: «Карлсон на Луне».
«Вечером я забыла закрыть окно, и влетел добрый Карлсон. Пропеллер у него за плечами жужжал и мешал мне его слушать. Но он подлетел совсем близко и спросил меня: «Хочешь на Луну?» Я, конечно, хотела. Он взял меня за руку, потянул к окну, и мы стали подниматься все выше и выше.
На Луне все голубое, луняне не знают ни одного другого цвета...»
И дальше на пяти страницах — о похождениях на Луне, знакомстве со смешливыми лунянами. В «повести» чувствовалась подражательность (что послужило толчком — «Маленький принц» Экзюпери, с которым Вера познакомила Маринку довольно рано?), но было одно несомненно: Марина обладала воображением, фантазией.
Пожалуй, это свойство в каком-то новом, «взрослом» качестве сохранилось в ней до сих пор. Я знаю немного людей, которые умеют так быстро и так полно включаться в ситуацию, предлагаемую книгой ли, кинофильмом ли, спектаклем, так «верить» в характеры, обстоятельства, настроения, заданные автором.
Мы с ней в консерватории. Слушаем Шопена. Мне мешает многое: свет, чей-то кашель, собственные мысли, имеющие к искусству весьма далекое отношение. Марина же вся в другом измерении, отключена от мелочей. Смотрим с ней вместе фильм. Интересный по выбору героев,
