8
Как только Козел обжился в ее доме, Мотогонщица снова зачастила в путешествия по малоезженым, а то и вовсе неезженым дорогам. Привычка – почти мать порядка. Но теперь Мотогонщица искала Оранжевый город для того, чтобы переехать туда насовсем, с трудягой Ямахой и милым пушистым дружком.
В поисках счастья Мотогонщице удавалось избегать страданий и несчастий. Сокрушительный удар судьбы настиг ее дома, там, где она меньше всего этого ожидала.
Однажды утром Мотогонщица наскоро потискала белый, прильнувший к ней козлиный бочок, хлебнула чайку и, как обычно, свистнула кожано-стальному коняге: пора, мол, в путь-дорожку. Да только не услышала она ответного радостного вопля из гаража ни через минуту, ни через другую и даже третью. Удивленная Мотогонщица распахнула ворота и обомлела: мотоцикл лежал на полу в разобранном виде и жалобно помигивал фарой. Вообще-то, это была саморемонтирующаяся и самособирающаяся машина – сама себе инженер и сама себе техник. Помигивающая фара косилась на бензиновый бак, и Мотогонщица заглянула в него. Вместо бензина в емкости булькало парное молоко. То самое, которое ее хозяйственный жилец выменял вчера у козы, живущей через улицу, на свои улыбы и подскоки. Даже грамм молока, да еще теплого, всегда действовал на железного конягу, словно пинта спирта на пирата, а уж полный бак мог вообще отправить его на досрочную пенсию.
Догадавшись, чьи это проделки, Мотогонщица оглянулась в поисках увесистого предмета. Но Козел оказался ближе. Он умильно заглянул в ее глаза и уткнулся в хозяйкины колени.
Мотогонщицу осенило, в чем сила рогатого приятеля: он легко читал чужие мысли. Ну, а реакции ему не занимать: «Прости меня, я больше не буду. Мне так плохо, когда ты меня бросаешь. Возьми меня с собой!»
Рука не поднялась ударить проказника. На сей раз Мотогонщица осталась дома и попыталась договориться с Козлом, всем своим видом излучавшего раскаяние и послушание.
Но стоило ей вернуться из поездки на следующий вечер, как пред ее глазами предстало жалкое зрелище. У ее неказистого с виду, но уютного изнутри домишки был выбит фундамент и потому казалось, будто он упал на колени, у домика съехала набок крыша, зияли пустые глазницы окон с разбитыми стеклами.
Из руин раздавался жуткий вой. Разбросав завалы, Мотогонщица ворвалась в помещение, когда-то бывшее кухней. На щепках изгрызенного обеденного стола распростерся ее белый парнокопытный мальчик, целый и невредимый, без единой царапинки. Он поднял к ней морду с затуманенными глазами, а из раскрытой пасти ревом и хрипом рвалось само отчаянье и несчастье. «Как же он меня любит!»– испугалась Мотогонщица и, обхватив упрямца, принялась успокаивать его. Потом кое-как подперла шаткие стены дома бревнами да кирпичами и снова попыталась договориться с всхлипывающим приятелем, что нельзя так реагировать на неизбежные расставания. Вот найдет она Оранжевый город, и уж там они будут вместе навсегда.
Ничего не ответил на это Козел, прижался мокрой мордой к ее лицу и заснул счастливый.
Пару дней Мотогонщица продержалась дома. Козел, поминутно тычась в подол ее домашнего халата, сам починил разваленный домишко. А когда на следующую ночь измочаленная долгими поисками заветного городка Мотогонщица вернулась домой, козла и след простыл.
Всю ночь бродила она по своему неказистому жилищу как потерянная. А наутро от безнадежности поседела. Оказалось, что козел пробил такую дырку в ее сердце, что она едва могла дышать. А тут на каждом шагу все напоминало о нем: каждая подобранная с полу белая шерстинка, каждая вещица, на которой лежал или которую жевал ее любимец, каждый косяк, о который он чесался. Острые иголки истыкали тот орган, который еще вчера назывался сердцем.
Теперь Мотогонщица примерила на себя ужас той силы любви, какую испытывал ее любимец, когда она уезжала из дома. Верный мотоцикл, как мог, пытался ее утешить, развеселить, зазвать в дорогу…
Мотогонщица потеряла интерес к Оранжевому городу.
Где-то существующее счастье не могло перекрыть ее горя и страданий.
Одним хмурым утром Мотогонщица положила в саквояж нехитрые пожитки, свистнула Ямахе, оседлала его… Город-призрак уже больше не манил и не интересовал ее. Но и жить в опустевших стенах она тоже не могла.
Медленно, будто прощаясь с прошлым, она порулила к воротам. Но открыть их не успела – они сами распахнулись. У калитки стояла белая симпатичная Свинка.
– Тебе что надо? – хотела спросить ее Мотогонщица да не успела. Свинка, радостно взвизгнув, прыгнула ей на плечи и заплясала точь-в-точь такой же танец, какой мог исполнять только ее отчаянный Козел. Затем, перевернувшись в воздухе, приземлилась на руль напротив лица Мотогонщицы и уставилась ей в глаза козлиным взглядом. Тем самым, который ни с чьим не спутать. Говорящим.
– Я принес с собой город счастья! – уверили ее эти глаза. – Обернись!
Мотогонщица оглянулась, а на месте ее лачуги буквально на глазах рос, комната за комнатой, этаж за этажом, белый кирпичный дом с оранжевой крышей. Пустырь за домом превращался в цветущий сад. В нем звенели детские голоса. «Это твои будущие внуки прикидывают, где бы расположить песочницы и качели», – сказали ей козлиные глаза на свинячьей морде.
– А ты кто? – молвила Мотогонщица, уже зная ответ.
Свинка тем временем спрыгнула на землю, посмотрела в сторону улицы и приподняла оранжевую шляпу в знак приветствия. Мимо проходили улыбающиеся люди. Все они здоровались с Мотогонщицей и ее вновь обретенным другом. Никто из прохожих, кажется, не замечал, что разговаривает со Свинкой. Или с Козлом.
– Я твой соавтор по счастью, а Оранжевый город – вот он, вокруг нас. Здесь никто никогда не расстается с любимыми. И у каждого есть свое настоящее дело.
Свинка по-козлиному запрыгнула на багажник улыбающегося во весь мотор Ямахи и скомандовала оторопевшей Мотогонщице: «Не тормози, нас ждут в редакции радио. Я тут такую историю подглядел, закачаешься!»
Вся компания мгновенно скрылась за поворотом. Вдоль нового оранжевого забора, огораживающего усадьбу Мотогонщицы, катился, постукивая по камешкам, забытый саквояж с ненужными вещичками из прошлого. А в голубом небе всходило огромное оранжевое солнце (Гала).
На холме, в окружении зеленого леса, стоял разрушенный старый замок. Он был настолько стар, что никто не знал, кому он принадлежал раньше и кто в нем жил. От замка остался только один фундамент: все остальное за много веков растащили жители соседней деревушки на свои хозяйственные нужды. Стена, окружающая замок, тоже уступила перед силой времени: кирпичи раскрошились настолько, что уже не годились селянам, а проросшие сквозь щели трава и кустарники только способствовали разрушению. Сохранилась еще небольшая сторожка у ворот замка. Сложенная из красного кирпича, с беленькими ставнями, крепкой дубовой дверью с медной, начищенной до блеска ручкой, она радовала глаз проходящих мимо путников. Но путников было немного, и маленький гномик, живущий в этой сторожке, настолько привык к одиночеству, что очередной путник, попросившийся на ночлег, вызывал у него скорее раздражение, чем радость. Да и путники, надо сказать, тоже всякие попадались. Но не об этом речь, а о нашем гномике, маленьком, грустном гномике.
Гномик – как и положено, небольшого роста. Он носит шляпу, надвинутую на лоб, поэтому его лица почти не видно. Он тих и скромен, ненавязчив, незаметен и пуглив. Он наивен и чист душой. Гномик предпочитает тихое и спокойное времяпрепровождение: гулять по лесу, сидеть на берегу реки, слушать пение птиц, читать книги, неспешно пить чай. Он не любит шум и суету, не любит брать на себя обязательства, помогать кому-то, быть обязанным. Он не очень доверяет людям.
Гномик жил здесь всегда, по всяком случае, сколько он себя помнит, и все время здесь был один и тот же пейзаж: разрушенный замок, лес и дорога, начинающаяся от главных ворот замка, по которой он никогда не ходил. По этой дороге приходили и пропадали вдали путники, и гномик никогда больше их уже не видел, а к некоторым из них, несмотря на свою настороженность, он все же успевал привязаться и грустил, что никто никогда к нему не возвращается.
Почти все свое свободное время гномик проводил в лесу. У него были любимые полянки с цветами, любимое место на берегу ручья, любимое дерево, под тенью которого он прятался от чересчур навязчивого солнышка. Все обитатели леса очень любили маленького гномика и крайне радовались его приходу: птички начинали петь громче, цветочки поворачивали к нему свои головки, деревья ласково шелестели листвой, приветствуя его. А гномик ничего не замечал, даже не мог предположить, что кто-то радуется его присутствию, что кому-то он может быть интересен. Он думал, что живет сам по себе и ни он никому не нужен, ни ему никто. Но гномик был счастлив оттого, что в его мире есть такой чудесный вечерний закат, белый-белый снег, который слепит глаза в солнечный зимний день, что можно чувствовать запах весны, видеть проталины на лесных лужайках и первую траву, а как сладко спать под шум дождя в летнюю ночь! И когда гномик видел все это, он был счастлив и немного грустен. Грустно же ему было оттого, что невозможно красоту окружающего мира поместить в себя, оттого, что через час, через день всего этого уже не будет. Оттого, что больше никто этого не видит и не с кем поделиться впечатлениями. А тот, кто бывает иногда рядом, не ощущает такого восторга.
