два последних – важнейшие соединения принципов.
Необходимо тщательнее разобраться в этой системе.
Прежде всего, ясно, что головокружение нельзя соединить с регулярным соревнованием, не лишив последнее его собственной природы. Вызываемый головокружением паралич, а в некоторых случаях и слепая ярость, представляют собой прямое отрицание контролируемых усилий. Ими уничтожаются самые условия, определяющие agôn: эффективное применение ловкости, силы, расчетливости; самообладание; стремление сражаться равным оружием; изначальная покорность решениям арбитра; заранее принятое обязательство ограничивать борьбу условленными рамками и т. д., – ничего этого не остается.
Правила и головокружение решительно несовместимы друг с другом. Столь же не способны к сотрудничеству симуляция и удача. В самом деле, любая хитрость делает бессмысленным испытание судьбы. Бесполезно пытаться обмануть случай. Игроку нужно такое решение, которое убедило бы его в безусловной милости судьбы. Когда он просит о таком решении, ему нельзя имитировать какое- либо иное лицо или представлять себя иным, чем он есть. К тому же ни одна симуляция по определению не способна обмануть рок. Аlеа предлагает безраздельно отдаться на милость судьбы, отказаться от маскировки и всех ее уловок. Иначе мы вступаем в область магии: ее задача – принудить судьбу. Как в предыдущем случае принцип agôn'a разрушается головокружением, так и здесь разрушенным оказывается принцип alea, и больше нет игры как таковой.
Напротив, alea без ущерба для себя соединяется с головокружением, а состязание – с mimicry. Действительно, хорошо известно, что в азартных играх и того игрока, к кому судьба милостива, и того, кого преследует невезение, охватывает какое-то особенное головокружение. Они больше не чувствуют усталости и едва сознают происходящее вокруг. Словно при галлюцинациях, они вглядываются в шарик рулетки, который вот-вот остановится, или в карту, которую сейчас откроют. Они теряют всякое хладнокровие и порой рискуют большим, чем имеют. В фольклоре казино множество характерных историй на этот счет. Важно лишь заметить, что іlinх, которым разрушается agôn, отнюдь не делает невозможной alea Он парализует, завораживает игрока, доводит его до безумия, но отнюдь не заставляет его нарушать правила игры. Можно даже утверждать, что он делает его еще покорнее решениям судьбы и убеждает еще безраздельнее отдаваться на ее волю. Аlеа предполагает отказ от собственной воли, и можно понять, что ею вызывается состояние транса, одержимости или гипноза. В этом и заключается соединение двух тенденций.
Аналогичное соединение существует и между agôn'oм и mimicry. Мне уже приходилось это подчеркивать: любое состязание само по себе есть зрелище. Оно разворачивается по таким же правилам, в таком же ожидании развязки. Оно требует присутствия публики, которая толпится у касс стадиона или велодрома, так же как и у касс театров и кинозалов.
При каждом достигнутом успехе противникам аплодируют. В их борьбе бывают перипетии, соответствующие различным актам или эпизодам драмы. Наконец, уместно напомнить, насколько близки роли чемпиона и кинозвезды. Здесь опять-таки происходит соединение двух тенденций, так как mimicry не только ничем не вредит принципу agôn'a, но и усиливает его, требуя от каждого из конкурентов не обманывать ожиданий публики, которая одновременно и приветствует его и контролирует. Он чувствует себя участником представления, он обязан играть как можно лучше, то есть, с одной стороны, безупречно правильно, а с другой – прилагая все усилия для достижения победы.
Фундаментальные сочетания
Остается рассмотреть те случаи, в которых констатируется сущностное сближение между разными принципами игр. В этом плане показательно строго симметричное соотношение между agôn'oм и alea: они параллельны и дополняют друг друга. Оба они требуют абсолютно справедливых условий, математически выверенного равенства шансов, которое максимально приближалось бы к безукоризненной точности. И в том и в другом случае – безупречно строгие правила, тщательные измерения, тонкие расчеты. Однако способ выявления победителя в этих двух видах игр прямо противоположный: в одном случае, как мы видели, игрок рассчитывает лишь на свои возможности, в другом же намеренно отказывается их использовать. Но между крайними примерами, которые представляют собой, скажем, шахматы и кости, футбол и лотерея, раскрывается широчайший спектр игр, где обе установки комбинируются в разных пропорциях: тут и карточные игры, не основанные на чистой случайности, и домино, и гольф, и много других, где игрок получает удовольствие, используя не им созданную ситуацию или лишь отчасти направляемые им перипетии. Удача или неудача выражает собой то сопротивление, которое природа, внешний мир или воля богов оказывают силе, ловкости или знаниям игрока. Игра являет собой образ самой жизни – но образ фиктивный, идеальный, упорядоченный, обособленный, ограниченный рамками. Иначе и не может быть, поскольку все это неотъемлемые свойства игры.
Аgôn и alea в этом мире относятся к области правил. Без правил не бывает ни состязаний, ни азартных игр. На противоположном полюсе – mimicry и іlinх, которые в равной мере предполагают мир без правил, где игрок постоянно импровизирует, полагаясь на бурную фантазию или вдохновение свыше, не признающие никакой кодификации. Только что мы видели, как в agôn'e игрок опирается на свою волю, а в alea отказывается от нее. Теперь же mimicry требует от играющего сознавать свое притворство и симуляцию, тогда как для головокружения и экстаза характерно выключение сознания.
Иными словами, в симуляции можно заметить некое раздвоение сознания актера между его собственной личностью и исполняемой им ролью; напротив, при головокружении происходит паническое расстройство или даже полное затмение сознания. А хуже всего то, что симуляция сама по себе есть генератор головокружения, а раздвоение личности – источник паники. Притворяться другим – это занятие, от которого легко обезуметь и выйти из себя. Ношение личины опьяняет и снимает ограничения. Оттого в этой опасной области, где рушится ясность восприятия, сочетание маски и транса грозит особенно серьезными последствиями. Оно вызывает такие припадки, достигает таких пароксизмов, что в галлюцинирующем сознании одержимого временно уничтожается весь реальный мир.
Сочетание alea с agôn'oм – это игра свободной воли, основанная на удовлетворении от преодоления произвольно придуманной и добровольно принятой трудности. А союз mimicry и іlinх'а открывает двери в полный, безоглядный разгул, который в наиболее четких своих формах представляет собой прямую противоположность игры, то есть абсолютную метаморфозу всех условий жизни: вызываемое при этом безумие, лишенное всяких мыслимых ориентиров, по своей властности, значимости и интенсивности настолько же превосходит реальный мир, насколько сам реальный мир превосходит формально-юридические, изначально огражденные виды деятельности, какими являются игры, подчиненные взаимодополняющим правилам agôn'a и alea и четко размеченные. Союз симуляции и головокружения столь могуч и необорим, что он естественным образом принадлежит к сфере сакрального и, пожалуй,
