Динозавры России. Прошлое, настоящее, будущее - Антон Евгеньевич Нелихов

Эстес был одним из немногих чернокожих палеонтологов и занимался всеми немаммальными меловыми позвоночными Северной Америки. Подавляющее большинство его образцов – меньше сантиметра в длину. Их добыли с помощью масштабной промывки породы.

Методику промывки стали массово применять в США в 1950–1960-х годах для поиска зубов маммалиаформ. Коллекции немедленно выросли как на дрожжах, а прежде единичные зубы стали исчисляться сотнями. Методика промывки буквально перевернула палеонтологию, как открытие бактерий изменило биологию: оказалось, континентальные отложения изобилуют мелкими остатками, которые вполне поддаются анализу и интерпретации.

До этого континентальный мезозой ограничивался крупными динозаврами. Промывка позволила открыть их мелких соседей. Стало очевидным, что динозавры составляли лишь часть наземных экосистем, причем не самую разнообразную и даже не самую многочисленную.

Обширную промывку выполнили на меловых отложениях Вайоминга. Зубы маммалиаформ взялся изучать палеонтолог Уильям Клеменс, а Эстесу досталось все остальное: пресноводные акулы, скаты, осетры, амфибии, ящерицы, птерозавры. Монография Эстеса об этих остатках стала настольной книгой Несова. «Она была его библией», – говорит Аверьянов.

В книге, кроме описания костного материала, говорилось, как правильно промывать и просеивать породу.

Летом следующего, 1978 года Несов с двумя студентами и книгой Эстеса в рюкзаке вернулся в Кызылкумы. Метод работы изменился. Несов со студентами вместо сбора больших остатков буквально ползал на карачках и сантиметр за сантиметром осматривал поверхность песка, а в самых богатых местонахождениях просеивал породу ситами.

Удача не изменила ему: из второй поездки Несов привез челюсть мелового маммалиаформа, позже описанного как даулестес (Daulestes kulbeckensis). «Это одно из самых мелких млекопитающих в истории. Как он разглядел эту челюсть, не понимаю. Ирония заключается в том, что место находки – самое бедное на млекопитающих во всей Средней Азии», – говорит Аверьянов.

Вслед за своим кумиром Эстесом Несов решил заняться всеми группами позвоночных. По своим сборам он принялся в промышленных масштабах описывать рыб, птерозавров, ящериц и особенно маммалиаформ, которыми интересовался сильнее всего.

Каждый отпуск, едва закончив занятия в университете, он ехал «просеивать Азию». Скоро добытые им коллекции стали одними из богатейших для всего мелового периода Восточного полушария.

До Ташкента Несов ехал на поезде, дальше в пустыню добирался на попутках, автобусах. Пешком продвигался к Фергане, иногда изгибал маршрут в сторону урочища Джаракудук. За собой по пустыне тащил тележку с рюкзаками, мешками и большими алюминиевыми бидонами из-под молока, куда засыпал концентрат.

В экспедиции ездил за свой счет. В пустыне жил полтора-два месяца, пока не приходило время возвращаться в университет, вышагивал сотни километров, методично обследуя местность. Времени было мало, планов много, экспедиции получались короткими и интенсивными.

За несколько лет он открыл сотни местонахождений. Мимо многих можно пройти и ничего не заметить. Несов замечал все. «Просто фантастический поисковик», – удивляется Аверьянов.

С годами методика шлифовалась. Местонахождение вначале «проползали на коленях», потом просеивали породу.

Походная одежда – белоснежные рубашки, белая шапка с задником или полотенцем, чтобы не сгорела шея, штаны с кожаными наколенниками, чтобы не дырявились от ползанья по песку. Палатки Несов не брал, ночевал в спальном мешке под открытым небом, а во время ураганов забирался в специальную полиэтиленовую трубу, чтобы летящий песок не мешал спать.

Условия были крайне суровыми, но Несов их не облегчал, а напротив, старался усложнить. Он полагал, что ничего не дается даром, достичь хорошего результата можно только большими усилиями. Подчас он искусственно создавал сложности для себя и студентов, чтобы результат доставил больше удовольствия.

Экспедиции подчинялись жесткому распорядку. Подъем в темноте, до восхода солнца. Дежурный разогревал остатки ужина и выдавал всем по две кружки чая. До полудня все ползали по местонахождению, над которым был натянут белый тент. Солнце жарило, мухи садились на липкое от пота лицо, глаза слезились от яркого света и напряжения. В канистрах стояло 20–30 литров воды, их выпивали за день.

«Воды пили много, надо потеть, иначе как охлаждаться?» – вспоминает жена Несова, палеоботаник Лина Головнева.

В солнцепек температура воздуха переваливала за сорок, поверхность песка обжигала, как раскаленная сковородка, ветер напоминал поток горячего воздуха из фена [93]. Работы сворачивали, шли отдыхать.

На обед выдавали две витаминки. Этого хватало: в жару есть не хочется. «Чайник заваривали так: в черной канистре утром ставили воду, через пару часов была кипяченая вода, градусов девяносто. Можно заваривать чай без костра», – рассказывает Аверьянов.

Затем сиеста – и снова на коленях искать косточки, уже до темноты. На ночлег к лагерю шли в потемках, собирая саксаул для костра. Ужин под черным небом – и спать. «Небо там чистое, Млечный Путь жирный, и каждую секунду видно, как пролетает несколько болидов, настолько оно чистое», – говорит Аверьянов.

Не раз и не два случались смертельно опасные ситуации. В один день Несов провалился в яму с зыбучим песком. Прыгнул с уступа и ушел в песок по пояс, но сумел выбраться самостоятельно. В другой раз один из студентов ел виноград, не заметил осу, она укусила его за язык, который тут же раздуло как кирпич. Студент стал задыхаться, Несов ухитрился пропихнуть ему в глотку таблетку и спас. Никакой медицинской помощи в округе, конечно, получить было нельзя.

Коллекции оправдывали опасности и сполна объясняли ажиотаж.

Двадцать лет Несов ездил в Среднюю Азию за мелкими костями. Во многих местах до него бывали палеонтологи, но недовольные отсутствием крупных скелетов, бросали работы и ставили на местонахождении крест. И только Несов сумел открыть потрясающее богатство мезозойской Средней Азии.

С описаниями он не затягивал. Голова у него работала круглосуточно, он постоянно что-то обдумывал. В пустыне под раскаленным солнцем ползал с дневником, если что-то приходило в голову, тут же записывал, если находил интересный образец, немедленно зарисовывал. За день исписывал десятки страниц, с блокнотами не расставался никогда. В городе мог остановиться на улице и начать записывать мысли о вымерших животных. Однажды пошел с женой в театр, захватил тетрадки, писал до начала представления, а когда выключили свет, огорчился, что дальше писать не получится. Во время прогулок с ребенком сажал его в песочницу, сам пристраивался рядом и писал, писал, писал…

Изобилие материала вынуждало торопиться. Несов работал все быстрее, говорил: «Не надо копаться, надо все