Новые иммигранты, в основном, займут место угнетенного класса Западного мира. С другой стороны, условия будут более или менее терпимыми, коль скоро их труд действительно востребован, а рост их собственных национальных экономик предоставит конкурентоспособные альтернативы. Но различия во влиянии, статусе и уровне жизни все равно будут неизбежны. Нет никаких признаков того, что отдельные религии и культурные целостности различных групп иммигрантов рассосутся и сплавятся воедино в результате миграций и глобализации. Напротив, не имеющие веса в обществе люди склонны строить свою идентичность вокруг определяющих их характеристик. Вывернутый наизнанку расизм — это один из возможных сценариев: протест бедных аборигенов против удачливых иммигрантов превратится в протест бедных иммигрантов против обеспеченных аборигенов или против других более удачливых групп иммигрантов.
Развитие информационного общества приведет к значительной миграции людей. Миграция низших классов будет происходить из областей с низким уровнем жизни и высокой рождаемостью в области относительно более высокого уровня жизни и относительно низкой рождаемости. В Северной Америке — с юга на север, в Европе — с востока на запад. Но именно нетократы во главе этих движений будут определять их направление. Новая элита высоко мобильна и будет мигрировать, в основном, по культурным причинам в места, наиболее для нее привлекательные. Это принципиальный вопрос нетократической миграции, связанной со стилем жизни. То, насколько выгодны экономические условия, не будет иметь значения: города и регионы будут проигрывать, если не смогут предложить достаточно привлекательный стиль жизни и стимулирующую культурную среду. У консьюмтариата будут хорошие причины для адаптации и миграции. Лучше подстригать лужайки, готовить тандурных цыплят и получать за это зарплату, будучи гражданами областей с высоким спросом и высокой покупательской способностью.
В Европе уже можно увидеть, как зарождающаяся нетократия мигрирует по направлению к поясу городов, протянувшемуся oт Лондона на северо-западе до Милана — на юго-востоке. Для всего остального континента такая тенденция означает растущую и серьезную проблему депопуляции: такая же 'утечка мозгов', как и миграция из сельской местности в города в начале XX века, когда талант и инициатива концентрировались в наиболее экономически перспективных урбанизированных областях. Капиталистическая урбанизация переродилась и приобрела форму значительной миграции через национальные границы, с культурной периферии к культурным центрам новой парадигмы, её узловым станциям. Только несколько оазисов в депопулированных областях смогут заметить эту тенденцию и извлечь из нее выгоду, вовремя осознав значение происходящего и предприняв необходимые меры по улучшению своего положения. Главное здесь — создать необходимые предпосылки для жизненных стилей нетократии, подготовить плодородную почву для стимулирования культурного развития. Этот процесс требует четкого понимания потребностей нетократии, что, при удачном стечении обстоятельств, может в конечном итоге привести к образованию мест сосредоточения посткапиталистической метанетократии, этих повелителей господ.
Одним из фундаментальных факторов успеха в этой возродившейся системе средневековых городов-государств будет делегировании политической ответственности от национального государства самим городам. И базовой единицей политических структур станут не государства, а регионы. С развитием глобализации государство станет обузой, а не преимуществом. Когда вопросы безопасности, внешней политики и финансового регулирования будут переданы на наднациональный уровень, национальным парламентам не о чем будет дискутировать, при том, что в то же самое время глобализация элиты и все большая геттоизация низших классов помогут уничтожим! национальную идентичность. Динамичные города, которым удастся избежать вынужденного субсидирования сельской местности, будут позиционированы в этой борьбе лучше. Подобно средневековым городам Ганзейского союза города вновь начнут вступать в альянсы друг с другом, исходя из соображений взаимной выгоды.
Вес дело в умении очаровать нетократию, играя на ее пристрастиях. Победитель в этом случае, действительно получит все: куда бы ни пошла нетократия, ее слуги последуют за ней, и при хорошо развитой системе обслуживания конкретный город станет еще более привлекательным. Размер определенно не все, потому что количество — это категория капитализма. Даже в момент написания этих строк можно увидеть, как нетократия в США перебирается в города среднего размера, такие как Сиэттл, Майами, Остин и Сан-Франциско, а не в мега-метрополии Нью-Йорка или Лос-Анжелеса. То же самое будет происходить в Европе и Азии. Тщательно подобранный баланс разных факторов будет значить больше, чем просто размер. Это, естественно, вопросы жилья, инфраструктуры и коммуникаций, но одного только этого недостаточно. Нетократы — природные тусовщики, они ищут себе подобных и места, где набор предлагаемых стилей жизни наиболее разнообразен. Они будут перемещаться куда угодно, где будет наибольший культурный динамизм.
Порой трудно отличить причину от следствия, потому что имеет место их постоянное взаимодействие, при котором различные уровни влияют друг на друга. Культурный климат влияет на демографическую ситуацию и миграцию, а они, в свою очередь, влияют на культурный климат. Тот факт, что население постепенно становится старше, 'стачает, что уменьшится реальная стоимость пенсий, и пенсионный возраст начнет различаться и постепенно поползет вверх. 'Молодежные' тенденции стали модными в конце XX столетия — что-то вроде культурного пубертата, растянувшегося до фазы взрослости, но это движение неоднозначно. Наиболее впечатляющая модель другая: культурный разрыв между нетократией и низшим классом будет стремительно увеличиваться. Для того, чтобы понять, почему это будет происходить, необходимо еще раз обратиться к истории развития медиа-индустрии.
XX век был золотым веком средств массовой информации. Благодаря технологиям (сперва радио, потом телевидения) одно и то же сообщение одновременно может достичь всей нации, а с развитием спутниковой связи, и всего мира. Эфирное вещание стало лучшим инструментом пропаганды за все времена. Невозможно переоценить влияние радио на национальное единение народов США и Великобритании в годы II мировой войны. Во второй половине столетия иступило в свои права и телевидение, которое помогло значительно снизить темпы отмирания института национального государства, неважно, было ли телевидение частным, как в Штатах, или государственным, как в Европе. Главная идея была прежней: нация — это 'естественное' образование и оно вне обсуждения, потому что нация и телевизионная аудитория — это одно и то же. Люди, смотревшие одни и те же передачи, образовывали сплоченную и 'естественным образом' изолированную группу. Телезрители всей страны должны объединиться и быть примерными гражданами и потребителями, чтобы колеса вертелись правильно.
По иронии судьбы именно дальнейшее развитие технологии, которая искусственно вдыхала жизнь в государство и капитализм, теперь хоронит старую парадигму. Когда сериал Cosby, в котором все главные роли исполняли чернокожие актеры, стал самой популярной телевизионной программой в США в 1980-е, это было воспринято как многообещающий признак растущей терпимости телевидения и его положительного влияния на аудиторию и общество в целом. На самом деле это было подтверждением феномена, уже в то время хорошо известного социологам: фрагментации телевизионной аудитории и постепенного спада в индустрии масс-медиа. Количество телевизионных каналов росло, но аудитория каждого из них уменьшалась. Снижение потребления телепродукции (каждой отдельной передачи) стало явным признаком все большей фрагментации СМИ. Из 'широковещательного' средства оно становится 'узковещательным'. Вместо того, чтобы стараться охватить большие аудитории, телевизионные каналы были вынуждены сосредоточить усилия на строго ограниченных её сегментах.
Тот факт, что Cosby какое-то время возглавлял чарты зрительской популярности, вовсе не означал появления интереса к теме расовой дискриминации и/или социальной справедливости на американском телевидении. Просто безработные одинокие чернокожие женщины были в тот момент крупнейшим распознаваемым рекламодателями зрительским сегментом. Это означает не просто фрагментацию аудитории, но и снижение её общего интеллектуального уровня. Подгузники и стиральные порошки остаются примерами товаров, которые по-прежнему целесообразно рекламировать на телевидении, в то время как телевизионная реклама модной одежды или 'продвинутой' электроники будет пустой тратой времени и денег. Сама новая элита не интересуется телевидением, больше занятая построением сетевых сообществ с помощью новейших интерактивных средств коммуникации. Правда, это не останавливает нетократов от попытки контролировать телевидение, чтобы использовать его для отвлечения и анестезии неоднородного низшего класса, который объединяет только низкий статус и увеличивающаяся беспомощность.
