То, что человек все еще может платить самую высокую цену за нарушение табу на инцест, подтвердил мне следующий случай, происшедший прямо на моих глазах. Я не пробыл в Омаракане и двух недель, когда однажды, июльским утром 1915 года, случайно узнал от своего переводчика и единственного информатора (в тот момент я еще работал на пиджин-инглише), что в соседней деревне Вакайлува юноша по имени Кима'и упал с дерева и разбился — случайно. Помимо этого мне сообщили, что каким-то образом, и тоже случайно, другой юноша получил серьезную рану. Это совпадение показалось мне в тот момент странным, но, не владея местным языком и потому не имея возможности завоевать полное доверие туземцев, я еще продолжал блуждать в темноте и, будучи сильно занят изучением траурных и погребальных обычаев, не знакомых мне тогда, оставил все попытки добраться до сути дела в этой трагедии.
Позднее я серьезно подозревал, что падение с дерева на самом-то деле было случаем самоубийства посредством 1о 'и, но туземцы продолжали помалкивать на сей счет. Ведь нет ничего более трудного для этнографа, чем выяснять детали действительно важных и трагических событий недавнего времени, которые — попади они в поле зрения местного судьи-резидента — могли бы привести к судебному разбирательству, тюремному заключению и другим серьезным нарушениям хода племенной жизни. А в этом деле, как я впоследствии узнал, присутствовал некий политический элемент, поскольку Кима'и был родственником Молиаси, традиционного противника верховного вождя, и данный инцидент возродил историческую напряженность между правителем Киривины и правителем Тилатаулы[147].
И лишь во время своего последнего приезда на Тробрианы, когда с момента трагедии прошло примерно три года, я выяснил подлинную суть этого дела. У Кима'и была любовная связь с дочерью сестры его матери. Это не было тайной, но, хотя жители деревни в целом не одобряли подобные отношения, только иницитива парня, который был с девушкой помолвлен, привела к тому, что дело довели до сведения вождя. После нескольких попыток разлучить парочку соперник Кима'и оскорбил его публично, громко сообщив (а вернее, прокричав на всю деревню) о том очевидном факте, что Кима'и является нарушителем табу на инцест и назвав при этом имя той девушки, с которой инцест совершался. Это, как мы знаем, — наиболее тяжелый вид оскорбления, и он вызвал желанный результат. Кима'и совершил самоубийство. Парень, который все это устроил, в действительности был ранен родственником Кима'и; отсюда и странное совпадение двух несчастных случаев, происшедших в одно и то же время. Упомянутая девушка теперь замужем и счастливо живет со своим мужем. Ее можно видеть на илл. 92, сделанной по фотографии, которую засняли во время погребальных мероприятий, где у этой девушки не траурный облик (нет черной окраски и сбритых волос), так как она — настоящая родственница покойного (см. выше, глава VI, разд. 2). Все происшедшее дало мне понимание туземных представлений о законности, но этот сюжет я рассмотрел в другом месте[148]. Здесь же нас интересует преимущественно сексуальный аспект, к нему-то мы и вернемся.
Но не все случаи инцеста — даже в их наиболее порицаемой форме — приводят к одному и тому же трагическому исходу. Нет сомнения, что в настоящее время несколько пар находятся под сильным подозрением в том, что они виновны в наиболее ужасной разновидности suvasova, то есть в инцестуальных отношениях между братом и сестрой. Один из таких случаев, сообщенный мне в подробностях, касается хорошенькой девушки Бокайлолы, которая, как говорят, позволяет своему брату-альбиносу «посещать» ее. По тому, как именно мой информатор говорил об этом, у меня возникло ощущение, что сочетание этих двух видов безнравственности каким-то образом их умаляет. Существует представление, что, поскольку альбинос не имеет никаких шансов ни с одной женщиной и поскольку в действительности он не является мужчиной, инцест с ним не так отвратителен.
Куда более поучителен и очевиден случай инцеста между братом и сестрой в знаменитой любовной связи двух членов клана Маласи из деревни Окопукопу. Когда я приехал на архипелаг, Мокадайю был еще в полном здравии и произвел на меня впечатление человека недюжинных способностей и интеллекта. Наделенный красивым голосом и прославившийся как певец, он, кроме того, занимался в это время прибыльным ремеслом посредника в общении с духами. К этому занятию он пришел независимо от тех великих достижений, какими славится наш современный спиритизм: например, от изготовления эктоплазмы и феномена материализации (как правило, ничего не стоящих предметов); его же специальностью была скорее дематериализация (и всегда - ценных предметов). Он вызывал какую-то руку - принадлежавшую, по-видимому, руководимому им духу, - и эта рука всегда была готова лишить владельца его ценных вещей, пищи, бетелевых орехов или табака, которые, без сомнения, переправлялись в мир духов. Подчиняясь универсальному закону оккультных явлений, духи, руководимые Мокадайю, равно как и прочие друзья из мира духов, обычно действуют только в темноте. Можно было лишь смутно рассмотреть, как знаменитая рука, протянутая из мира иного, хватает очередной предмет, оказавшийся в пределах ее досягаемости. Однако даже на Тробрианах имеются высокомерные и непробиваемые скептики, и однажды некий молодой вождь с севера ухватился за упомянутую руку и вытащил самого Мокадайю -из-за выступа, где тот лежал, притаившись за циновкой. После этого неверующие пытались принижать и даже поносить спиритизм, а правоверные все еще носили Мокадайю дары и вознаграждения. Однако при всем при этом он почел за лучшее посвятить себя любви и музыке, ведь на Тробрианах, как и у нас, какой-нибудь тенор или баритон может быть уверен в успехе у женщин. Как сами туземцы говорят, «глотка - это длинный проход, как и wila (куннус), и этих двоих тянет друг к другу. Мужчина с красивым голосом обычно очень любит женщин, а они любят его». Мока-дуйю действительно имел обыкновение спать с женами вождя, потому что предпочитал замужних женщин, которые на Тробрианах в большой цене. В конце концов, несомненно, перепробовав менее тяжкие степени suvasova (кланового инцеста), он пришел к тому, чему суждено было стать драматичнейшим подвигом его жизни.
Его сестра Инуведири была одной из самых красивых девушек в деревне. Естественно, у нее было много любовников, но с ней случилась странная метаморфоза, и она, по- видимому, потеряла желание спать со своими возлюбленными. Молодые парни из этой деревни были отвергнуты один за другим. Они посовещались и решили выяснить, что же произошло с их любовницей, подозревая, что у нее, должно быть, появился новый и выдающийся любовник, который удовлетворяет все ее желания. Однажды ночью они заметили, что брат и сестра удалились в дом родителей. Их подозрения подтвердились; они увидели нечто ужасное: брат и сестра предавались любовным утехам. Последовал большой скандал — ибо эти новости распространились по всей деревне, и брату с сестрой дали понять, что все знают об их совместном преступлении. Рассказывают, что после разоблачения эта пара жила в инцесте еще несколько месяцев — настолько страстно были они влюблены друг в друга, — но в конце концов Мокадайю пришлось-таки покинуть общину. Девушка вышла замуж за мужчину из другой деревни. Мне говорили, что в прежние времена им обоим, несомненно, пришлось бы покончить жизнь самоубийством.
Такова история Мокадайю и его сестры. Вкупе с другими фактами, описанными ранее, она драматично показывает, насколько неадекватен постулат о «рабской подчиненности обычаю». История эта показывает, кроме того, что противоположная точка зрения, согласно которой туземные принципы суть плутовство и притворство, равным образом далека от истины. Дело в том, что туземцы, исповедуя племенные табу и моральные принципы, вынуждены также подчиняться своим естественным страстям и склонностям, и их реальное поведение представляет собой компромисс между правилом и влечением — компромисс, общий для всего человечества.
Миф об инцесте, на первый взгляд, загадочный и непонятный, утрачивает значительную часть своей странности, когда мы обнаруживаем, что он отражает определенные тенденции, проявление которых можно наблюдать в реальной жизни. Соблазн инцеста с очевидностью существует в сознании туземцев, хотя сильное табу и препятствует тому, чтобы он находил себе готовые формы реализации.
Интересно отметить, как этот миф используется для оправдания случаев реального инцеста, имеющих место в наши дни. К примеру, некий мужина из того же клана, что и Мокадайю, по- пытался следующим образом объяснить и оправдать преступление этого последнего перед племенной моралью. Он рассказал, как Мокадайю приготовил масло кокосового ореха, заряженное любовной магией, дабы вызвать ответное чувство совсем в другой девушке; как Инуведири, войдя в дом, неосторожно пролила немного этой жидкости и оказалась захвачена любовной магией; как она сбросила свою травяную юбку и улеглась обнаженная на лежанку в страстном ожидании брата. Как, войдя в хижину и увидев ее наготу, — а может быть, тоже ощутив на себе влияние магии, — он воспламенился страстью. Такой пересказ, или, скорее, копия известного нам мифа был сознательно предложен мне в качестве защиты данного преступника; он имел целью показать, что именно рок, а не проступок, был причиной того отвратительного действия, о котором шла речь. Миф тем самым использовался в качестве парадигмы, объясняющей действительность, — чтобы содеянное сделалось более понятным и приемлемым для туземцев. Психология, проявившаяся в таком использовании этого мифа, делает функцию самого мифа более ясной для исследователя данного общества.
