Церемонию награждения в телепрограмме «Время», разумеется, не показывали. Как и длиннющие продуктовые очереди, в которых основные потребители «съедобного картона» проводили полжизни.
Кто же «накрывал поляну»?
В дореволюционной же «Праге» — и парное мясо, и французское шампанское, и привезенные из-за границы фрукты — все было исключительно натуральным. Публика собиралась тоже самая достойная. В завсегдатаях — если детализировать — числились военные в чинах (в основном преподаватели расположенного неподалеку Александровского училища и офицеры штаба МВО), солидные юристы, врачи, крепкое купечество, представители творческой интеллигенции. Последние облюбовали «Прагу» для своих коллективных торжественных застолий. Скажем, только здесь в память об основателе Московской консерватории ежегодно проводились знаменитые «рубинштейновские обеды». В 1901 году, после успешной премьеры «Трех сестер» мхатовцы чествовали А.П. Чехова. А в 1913 году литературная Москва устроила умопомрачительный банкет в честь посетившего Россию исключительно популярного в те времена бельгийского писателя Эмиля Верхарна. В том же году в «Праге» состоялось чествование великого русского художника Ильи Ефимовича Репина. За него тостовали по случаю успешного восстановления его знаменитой картины «Иван Грозный и его сын Иван», казалось бы безнадежно до того изрезанной душевнобольным старообрядцем.
Таким образом, очень быстро из просто ресторана «Прага» превратилась в один из центров культурной жизни города. В него захаживали писатели Иван Бунин, Максим Горький, Александр Куприн, поэты Александр Блок и Сергей Есенин.
Да мало ли побывало на «палубах» этого почти белоснежного, с легким бежевым оттенком гастрономического корабля достойных людей?
А сколько отмечалось праздников?
Как обуздали «брожение»
А между тем начиналось все более чем прозаично. Еще в конце 1870-х годов на месте ресторана «Прага» в массивном двухэтажном здании располагался одноименный трактир. Почему-то сразу облюбовавшие его московские легковые извозчики не только слабо ведали, в каком таком краю «водилась эта самая Прага», но даже в расположении стран и континентов путались. Зато в чем были истинно сильны, так это в богатырском потреблении напитка, от сивушного запаха которого даже их ко всему притерпевшиеся лошадки на задние ноги оседали.
В результате с нелегкой извозчичьей руки «Прагу» быстренько переиначили в «Брагу». А основную часть предлагаемой там еды занесли в один-единственный разряд — «закуска».
Все это безобразие в самом начале XX века прекратил купец Семен Петрович Тарарыкин. Для начала он победоносно овладел помещением бывшей «Браги», выиграв его в карты у прежнего владельца. Затем, не поскупившись на расходы, пригласил Льва Кекушева — плодовитого архитектора, одного из родоначальников стиля московский модерн. По проекту этого талантливого зодчего здание было совершенно преображено. «Приказав долго жить», тяжелый губернский псевдоампир уступил место уже нами упомянутой конструкции, напоминающей рассекающий морские просторы корабль.
Сто футов под килем
Овальный корпус нового здания, в дальнейшем увенчанный на уровне третьего этажа широкими палубами и роскошными надстройками, прочно утвердился на транспортной развилке, за которой по обе стороны раскинулся уютный мир арбатских переулков, кафе и магазинов.
Московский новичок состоял из шести огромных залов, двух буфетов, почти двух десятков отдельных кабинетов, большой открытой террасы.
Закончив реконструкцию, Тарарыкин столь же решительно взялся за кадры, набрав на главные роли поваров и официантов, уже прошедших хорошую школу обучения в лучших ресторанах города.
Семен Петрович вообще оказался большим новатором. Не зря в книге И. Левина «Арбат» автор совершенно справедливо пишет, что Тарарыкин первым из московских рестораторов отказался от единого главного зала, а «создал многоярусную систему различных по размеру и назначению зальцев, кабинетов, садов и просто интимных уголков. Это позволяло единовременно принимать многие сотни гостей, предоставляя каждой группе полную автономию. Здесь свадьба не мешала поминкам, а официальное чествование почетного юбиляра — разудалой молодежной вечеринке с цыганами и плясками…».
При этом по роскоши внутренней отделки «Прага» сразу же встала в один ряд с «Эрмитажем» и «Славянским базаром».
«Я тебя умоляю!»
А кухня… Что кухня? Ну, как описать все это великолепие на столах в час, когда в залах начиналось непрерывное постукивание ножей. Какими красками обрисовать пунцового рака, украшающего разварного осетра. Или пышущую жаром горку блинов со свежей икрой, которую лакеи накладывали полными ложками на тарелки. А ведь надо было еще выдержать следующую смену блюд, когда розовая семга нехотя «сдавала караул» янтарному балыку…
Словом, господин Тарарыкин ухитрился организовать универсальные праздники еды, одновременно по-европейски интеллигентные и по-русски щедрые. Так что в «Праге» не поглощали на обед аршинных стерлядей. Хотя кто хотел расстегая из серой налимьей печенки — пожалте! Кому приспичило поросеночка с хренком и сметанкой — извольте! Шесть дымящихся окорочков под водочку — я тебя умоляю! У Тарарыкина все есть. И все лучшее. Ведь он даже господина Тестова, короля всех столичных обжор, ухитрился перещеголять расстегаями «пополам» — то есть из стерляди с осетриной…
И потом, только едой все не ограничивалось. Здесь дамы не только «кушали десерт», но и кружили голову кавалерам на маскарадах. Солидные господа блаженно усваивали пищу в дыму послеобеденных сигар. И при желании всегда могли «растрясти» калории, потому что в «Праге» были лучшие бильярды — игра велась в четырех специальных залах. Одно время даже скейтинг-ринг на верхней площадке по примеру «Крыши» учредить хотели. Однако новшество, как уже рассказывалось, не разрешили. Впрочем, в «Праге» и без скейтинга было весело.
Так что жизнь летела птицей-тройкой! И ложились, ложились на зеленое сукно радужные царские сторублевки…
Жить, чтобы выживать
«Прага» не сдалась даже в годы серьезных исторических испытаний. В годы империалистической войны прежнее здание было надстроено трехэтажным павильоном, изящная колоннада оградила плоскую крышу, где на открытом воздухе тоже появились столики.
Не разделила она и печальную участь многих других ресторанов, почти безвозвратно рухнувших в первые же послеоктябрьские дни 1917 года. А только затаилась, тихо перекантовавшись во времена Гражданской войны, разрухи и голода. Между прочим, аскетичной поначалу рабоче-крестьянской власти изысканная роскошь бывшего «буржуйского» ресторана претила. А вот помещения глянулись.
В них сразу же разместили несколько магазинов, аукционный и комиссионные залы, кинотеатр под тем же названием, а также организацию под названием ИЗО РАБИС, которая опекала довольно большой коллектив безработных художников.
На нужды общепита здесь выкроили место только одному — кстати сказать, общественно-показательному учреждению — столовой № 20 Городского объединения предприятий по переработке продуктов сельскохозяйственной промышленности, или для краткости Моссельпрома.
Помните, как у Маяковского: «Нигде кроме, как в Моссельпроме!»
Уголок показательного питания
Первый пролетарский поэт воспел тогда этот «уголок» в своих стихах как общедоступный да образцовый, где «обеды вкусны и пиво не мутно». Впрочем, столь же положительно оценили его писатели Илья Ильф и Евгений Петров. Не зря же Остап Бендер — главный герой их бессмертного романа «Двенадцать стульев» — аттестовал бывшему предводителю дворянства, а теперь компаньону Кисе Воробьянинову это заведение как лучшее место в тогдашней Москве. А все потому, что, несмотря на все воинствующее убожество советского начальства и его какое-то маниакальное стремление всякую реконструкцию сводить к превращению любого «храма еды» в заурядную столовку, с «Прагой» этот номер не совсем удался. Даже в самые неблагоприятные для вкусной и здоровой жизни времена здесь посетителей обслуживали официанты и играл оркестр, которого после десяти сменяла эстрадная программа, а с двенадцати вступал в дело русский хор и звучали цимбалы.
В тот день, когда не по возрасту «взбрыкнувший» Киса привел в моссельпромовское царство простую советскую девушку Лизу Калачеву, цимбалы еще не играли. Но и без их томных переборов измученная постной вегетарианской пищей Лиза была просто сражена. Причем не столько качеством блюд — бывший предводитель дворянства раскошелился лишь на водочку под соленый огурец, — сколько «обилием зеркал, света и цветочных горшков».
