сидят и набивают себе голову мякиной, сором, который весь отсеется и от которого ничего не останется».
— Ведь ровным счетом ничего не изменилось за все прошедшие 85 лет, — вздыхает Ремизов. — Сор не отсеялся, а имена мудрецов для большинства так и остались именами. И в вузах по-прежнему кормятся жвачкой.
Было бы, конечно, наивным сегодня воссоздавать яснополянскую школу прошлого века. Не те дети, не те времена, не те запросы. «Школа Л. Н. Толстого» в наши дни, считает Ремизов, — это метафора того лучшего, что есть в отечественной и зарубежной педагогике. Толстой здесь — символ духовных исканий и здоровья.
— Не толстовство составляет идеологию нашей школы-лаборатории — говорит Виталий Борисович, — а та великая мудрость веков и народов, которую писатель собрал и обобщил в «Круге чтения», «Пути жизни».
Меньше всего в Яснополянской школе-гимназии тяготеют к тому или иному религиозному направлению. Здесь учатся дети разного вероисповедания, и никто не собирается вторгаться в детские души, семейные традиции.
— Ядро духовных исканий Толстого — это его раздумья о жизни, смерти, бессмертии. Именно они тот энергетический центр, от которого исходят лучи, проникая в каждую клеточку его чувств, мыслей, поступков.
И вот мы вместе с Толстым всматриваемся в черное холодное небо, повторяя его слова:
«Посмотришь зимней ночью на небо, и увидишь звезды, звезды, звезда за звездой, и конца им нет. И тогда подумаешь, что каждая из этих звезд во много-много раз больше той Земли, на которой мы живем…
Когда же заглянем в себя… то и в своей душе мы видим что-то еще более непонятное и великое, чем то, что видим в небесах. Вот это-то, что мы видим в небесах, и то, что сознаем в самих себе — в своей душе, мы и называем Богом» (45, 64–65).
Мироздание, где мириады неповторимостей, индивидуальностей несут в себе след Божественной воли, дальние и ближние миры, согретые единой любовью, Живой Космос, Живая Жизнь… В центре толстовской философии о всеединстве любви стоит личность, индивидуально неповторимая, ибо через нее и развивается жизнь.
— Личность эта, — замечает далее Ремизов, — не может и не должна быть превращена в средство достижений Цели. Она сама — цель.
Ребенок — первообраз гармонии
Основа убеждения Ремизова — это просветительская вера в любовь как основной закон мироздания, взгляд на ребенка как на первообраз гармонии.
— Создавая концепцию новой школы, — объясняет Виталий Борисович, — мы исходили из идеи развития нравственно и физически здоровой личности ребенка, где центром была бы собственная природа личности, ее внутренние ресурсы, ее способности к самостановлению.
Такого рода задача изменяла подход к привычной системе знаний, умений, навыков. Они становились теперь не целью, а средством, инструментарием, с помощью которого велось сотворение личности ребенка. Ведь его духовные запросы намного сложнее пресловутых ЗУНов. А каковы эти запросы? Есть ли методика наблюдений за духовным и физическим развитием детей?
Взгляд на ребенка как на первообраз гармонии породил и ряд других сторон этой проблемы.
Первая из них: как добиться того, чтобы ребенок получал в школе те знания, которые максимально разовьют в нем заложенные природой способности. И чтобы он вновь не оказался придатком полученных знаний, вновь не стал бы объектом истязания и унижения, если не в состоянии будет овладеть ими.
Сколько раз декларировалась истина о том, что разделение детей по оценочному принципу на хороших и плохих, сильных и слабых формирует комплекс неполноценности у одних и манию возвышения у других. А виток такого разделения раскручивается в стране с новой силой…
Вторая сторона проблемы и состоит в том, что равенства, конечно, не существует ни в способностях, ни в желаниях, однако равенство должно быть в самой возможности сохранить ценность каждой личности. Не повредить живому.
— В детском коллективе, — продолжает рассуждать Ремизов, — нет ничего случайного. Он живет по принципу дополняемости друг друга. Одному Бог дал «золотую голову», другому — «золотые руки», третьему — «золотое сердце»… Различий столько, сколько детей в классе. Все они нужны обществу. Все они, коли пришли в мир, обладают правом проявлять именно свою неповторимость. Всем очень важно осознать значимость каждого на этой земле, научиться беречь и согревать души ближних.
Третью сторону проблемы Виталий Борисович формулирует так:
— Всему свое время, свой срок. Ребенок не всегда развивается по разработанной кем-то программе. У него свои взлеты, падения, своя точка отсчета в развитии. Если он плохо читает в конце первого класса, то это не означает, что ему не дано стать Лобачевским или Толстым.
В школах-гимназиях, которыми руководит толстовская лаборатория, уверены, что в ребенке до десяти лет следует развивать как можно больший спектр способностей — память, воображение, образное и пространственное ви́дение, смекалку, музыкальный слух, точный и зоркий глаз, умелость рук, выносливость… В этом возрасте ребенок учится воспринимать мир в его цвете и звуках, слышать биение собственного сердца. Он способен плакать, сострадать, бескорыстно помогать другому.
У каждого ребенка свой тайный ход в миру и в мире. Ребенок сам открывает себя для мира. Взрослые лишь сопутствуют ему в этом нелегком деле, но ни в коем случае не должны навязывать себя бестактно и безапелляционно.
Что и как развивать — над этим в последние годы ученые задумывались все чаще и чаще. Над тем же, для чего развивать, как оно, развитие, выходит на смысл жизни, а стало быть, формирует путь жизни, — думали меньше. А ведь это — главное.
Педагогика и этика ненасилия
И тут я признаться, засомневался:
— А не предлагаете ли вы, Виталий Борисович, то, что уже было до вас — некую общую идеологию с той лишь разницей, что она далека от политики, от сиюминутных общественных требований? Ребенок опять окажется между молотом и наковальней.
— Упрек справедлив, — откликнулся Ремизов с готовностью. — Но если есть педагогика, есть и границы влияния. Без идеи нет школы. Плохо, когда идея спускается сверху. Лучше, когда она вытекает из природы общения ученика и учителя, из сущностного предназначения человека. Еще лучше, когда она становится фактом саморазвития.
Свободная педагогика. Свободное воспитание личности. Не с этими ли словами мы связываем Толстого. Но знаем ли, что с годами он все более отходил от увлечений молодости. Чем глубже он проникал в тайны плоти и духа, тем острее понимал, что в вопросах добра и зла, как бы ни сильны были колебания, выбор всегда должен быть на стороне первого.
В перестроечные годы очень напористо звучали голоса некоторых «новаторов», которые сами в школе не работали, но уверяли строптивых, недоверчивых школьных тружеников, что дети якобы сами могут прийти к верному выводу и осуществить свой выбор.
