Насийский доктор был непрерывно занят лечением своих богатых пациентов, и клиентура из числа крестьян его совершенно не интересовала, так что беднякам оставалось лечиться разве что у знахарей. Поскольку я и сам обладал квалификацией фельдшера, я выписал из отделения Американского Красного Креста в Куньмине небольшой запас лекарств и снадобий, и мой рабочий кабинет на втором этаже стал служить еще и кабинетом врача.
Я объявил на весь мир, что готов лечить любые простые и легко распознаваемые недуги и болезни, но за сложные случаи или такие, которые требуют хирургического вмешательства, браться не буду. Лечение будет бесплатным, поскольку все лекарства получены в дар от Американского Красного Креста, а штаб-квартира нашей компании поощряет мою врачебную работу, считая, что она поспособствует продвижению кооперативной идеи. Вопреки всем ожиданиям, никакого наплыва пациентов не последовало. Лечиться не шли даже те, кого я открыто зазывал. То, что и услуги, и лекарства предоставлялись бесплатно, серьезно отпугивало народ. Кто станет лечить задаром? — рассуждали люди. Они пришли к выводу, что если лекарства бесплатные, то, видимо, они либо совсем не действуют, либо, хуже того, содержат опасные яды. Однако благодаря двоюродному брату моего друга Уханя мне удалось пробить стену недоверия: глаза у него выздоровели, и он расхваливал меня по всей своей деревне.
Несколько дней спустя ко мне явилась группка женщин с детьми. Некоторые страдали глазными инфекциями, а у детей были глисты. Всех я должным образом полечил и снабдил медикаментами. Через неделю весь рынок потрясенно обсуждал истории чудесных исцелений — наиболее недоверчивым демонстрировали длинных аскарид, завернутых в листья. Репутация моя сложилась, и вскоре я стал принимать пациентов с раннего утра и до позднего вечера — в среднем по пятьдесят человек в день, безо всякой оглядки на приемные часы и праздники. В большинстве своем это были бедные деревенские женщины, страдавшие от глазных болезней всех возможных видов, вызванных грязью и едким древесным дымом. Однако вскоре они начали жаловаться.
— Что правда, то правда, с глазами у нас стало лучше, — заявили они, — однако то черное лекарство, которым вы нас лечите, очень уж слабое — совсем не чувствуется. Когда лекарство хорошее, сильное, оно щиплет — сразу понятно, что оно действует.
Я конечно же лечил их в основном аргиролом, который очень хорошо помогает в таких случаях и практиче— ски не ощущается. Чтобы угодить моим засомневавшимся клиенткам, я добавил в аргирол небольшое количество хиносола. Хиносол тоже используется для лечения глаз, однако несколько минут после его применения глаза ужасно щиплет. Когда пациентки явились в следующий раз, я закапал им в глаза «сильное лекарство», которого они так ждали. Они повалились на пол, корчась в мучениях. Я не без тревоги ждал, когда они придут в себя: что-то они скажут? Вытирая слезящиеся глаза передниками, женщины в унисон воскликнули:
— Ой, как щиплет! Ой, как хорошо!
Они были в полнейшем восторге: все в один голос заявили, что так хорошо их еще не лечили.
— Вот это лекарство! Золото, а не лекарство!
После этого пациентки повалили толпами, приводя с собой подруг и категорически требуя, чтобы их полечили тем же средством. Они высиживали во дворе длиннейшие очереди и падали, словно пораженные молнией, как только я закапывал им в глаза. Впоследствии они всегда радостно смеялись и обсуждали друг с другом свои переживания.
Глазными инфекциями страдали почти исключительно женщины, а среди мужчин выделялась бесконечная процессия пациентов с коростой, покрывавшей бедра и ягодицы — зачастую такой толстой коркой, что кожа на вид напоминала рыбью чешую. Для лечения этого недуга у меня был припасен большой запас серной мази, и сперва я выдавал пациентам небольшие склянки этого снадобья с рекомендацией втирать его на ночь. Через неделю-две пациенты возвращались, жалуясь, что мазь совсем не помогает. И действительно — ужасные корки не проходили. Мне пришлось сменить тактику. Я заставлял пациентов раздеться, укладывал их лицом вниз на низкую широкую скамейку и с силой растирал их смесью вазелина и порошковой серы, по мере необходимости подбавляя порошка, пока на полу не вырастали холмики из осыпавшихся корок, а красная, кровоточащая кожа не очищалась полностью. Затем я заново втирал в пораженные места серную мазь. Пациенты вопили и стонали и уходили домой, с трудом держась на ногах. Но после двух-трех таких процедур кожа у них становилась чистая, словно у новорожденного младенца. Радости их конечно же не было предела, и они не знали, какими словами меня благодарить. Проводить эти процедуры было тяжело и неприятно, так что больше пяти таких пациентов в день я не принимал — настолько изматывала меня подобная работа.
Конечно же кожные болезни были вызваны в основном грязью и плохой личной гигиеной. Наси — как мужчины, так и женщины — не мылись вовсе. С водой их тела соприкасались три раза в жизни: при рождении, перед свадьбой и после смерти. Живи они в любом другом климате, кроме тибетского или лицзянского, подобное положение вещей было бы невыносимо. Люди воняли бы, как разлагающиеся трупы, и умирали бы от инфекций. Но благодаря сухому высокогорному климату этих мест все обстояло не так уж плохо. Любая грязь вскоре высыхала и осыпалась мелкими чешуйками. Горожане ничем неприятным не пахли, а деревенские жители пахли дымом от сосновых поленьев. Что до меня самого, я заказал себе деревянную кадку и принимал в ней горячие ванны в садике за домом. Стена не закрывала эту картину полностью, так что женщины, проходившие вдоль вершины холма, всегда смеялись и отпускали непристойные замечания. После меня в той же кадке мылся мой повар — ему было лень кипятить свежую воду. После него в свою очередь там же мылись еще с десяток его друзей-наси, пока вода не становилась мутной, как гороховый суп. Но и такое мытье, вероятно, было лучше, чем полное его отсутствие.
Мужчинам-наси тоже нравилось испытывать боль в доказательство того, что лечение по-настоящему действует. Пациенты, которых я излечил от коросты, с восторгом описывали своим друзьям адские мучения, которым я их подвергал, и настоятельно советовали им обратиться со своими болячками ко мне. Некоторые из них страдали от глубоких язв на ногах. По их словам, эти язвы причиняли им ужасную боль, и они очень надеялись, что я их излечу. Конечно, прибавляли они, действенное лечение наверняка будет ужасно болезненным, но это их не смущает. Я прекрасно понимал, что они имели в виду. Большим пинцетом я срывал корки с их язв и, доставая чуть ли не до кости, прочищал раны ватой, пропитанной спиртом. Несчастные кричали и извивались от боли. Затем я засыпал пораженную плоть сульфатиазолом, бинтовал и фиксировал повязку эластичным пластырем. Ослабевшие от перенесенных страданий пациенты неизменно улыбались и говорили мне, как они довольны лечением. Через три-четыре недели их раны заживали, и ко мне устремлялись новые пациенты с еще более чудовищными язвами.
Широко распространена была и такая болезнь, как зоб. Однако страдали от него не столько наси, сколько различные народы, проживавшие на берегах Янцзы, а также китайские эмигранты из Сычуани, нашедшие убежище в лесах и в таком малопригодном для жизни месте, как гигантское, трехкилометровой глубины ущелье Ацанко, которое могучая Янцзы пробила среди гор, ища себе дорогу сквозь Снежную гряду. У некоторых пациентов зоб дорастал до огромных размеров — свисая по обе стороны шеи, он приобретал непристойное сходство с задницей. Конечно, лучший способ излечения зоба — хирургическое иссечение. Но для такой операции этим беднякам пришлось бы ехать в Куньмин, в больницу, и платить огромные по их меркам деньги. Предлагать такое путешествие деревенскому мужику, чье состояние исчислялось парой долларов, было бы бессмысленно. Даже поездка в Лицзян без серьезной причины проделывала в крестьянском бюджете приличную брешь. Никто из них не мог позволить себе остановиться в городе на время, требующееся для лечения. Тут нужен был какой-нибудь быстродействующий метод. Я давал им максимально большие дозы йодистого калия, какие они только могли выдержать, не умерев от передозировки. Должен признаться, что несколько раз мои пациенты оказывались на краю могилы. Один шаман-ицзу два дня после лечения провел в полукоматозном состоянии; несколько человек пережили йодистые отравления. Однако все они выжили и месяц спустя снова явились ко мне на прием. Зобы у них уменьшились наполовину, а несколько последующих приемов йода сократили их размеры так, что они стали едва заметны — хотя вынужден признать, что полностью удалить их мне не удалось.
Проказа, которую теперь из деликатности называют болезнью Хансена, чтобы не оскорбить чувства тех, кто считает, что от перемены названия этот недуг сделается менее заразным и страшным, среди наси была распространена очень мало. Проказа могла явиться только извне, и люди береглись от нее как могли. Помню случай, когда один наси, много лет проживший где-то за Сягуанем, вернулся в родную деревню к своей семье. Он болел проказой в продвинутой стадии, и вся деревня заявилась к нему с требованием: либо он уезжает туда, откуда приехал, либо совершает ритуальное самоубийство. Он выбрал последнее. Ему подали чашу со страшной масляной настойкой черного аконита. Тело кремировали.
