Ознакомительная версия.
Поэтому когда мы говорим о бреде как о бессознательной наррации, мы исходим из того, что в бессознательном все протоязыковые игры существуют одновременно. В этом смысле художественное произведение ближе к безумию, потому что оно также может реализовать сразу несколько контекстов. Так, упомянутое начало «Анны Карениной» является одновременно и моральной сентенцией, и прологом ко всей наррации, которая из него вылупливается, как из яйца. Но художественный дискурс ближе к бреду еще и потому, что он не обременен иллюзиями истинностных значений. Мы читаем про Анну Каренину и Вронского, зная, что их никогда не существовало на свете, что лишь помогает нашему сугубо нарративному интересу: что с ними будет дальше? Но не стоит при этом напрочь отрицать значение концепта истины, вернее, иллюзии истины в нарративном дискурсе. Это все равно что сказать, что черного и белого не существует. Может, объективно их и не существует, но они помогают нам ориентироваться в пространстве.
Любая наррация является игрой между истиной и ложью, правдой и надувательством. Ольга Фрейденберг писала: «Мы говорим: „Он сказал, что…“; античный человек говорил: „Он сказал, как будто…“… то, о чем повествует или с чем сравнивается, одинаково не достоверно («кажется»). Картина сравнения или рассказа повествующего не есть нечто подлинное, а только… „фикция“… Рассказ – это то, чего нет в действительности, это ее подобие, заведомый вымысел[40].
Глава шестая. Когда бессознательное говорит
Меня всегда поражала странная наивность Лакана в его суждениях о бессознательном как о языке («Бессознательное структурировано как язык») и дискурсе («Бессознательное есть дискурс Другого»). Сейчас я понял простую вещь: само бессознательное конечно, ноумен, вещь в себе, нечто анарративное и внесемиотичное и поэтому непознаваемое подобно сновидению, как показал Норман Малкольм книге «Dreaming» 1958 г., которую я перевел на русский язык и недавно развил его теорию в тексте «Новая модель сновидения»[41]. Мы не можем исследовать анарративное, ноуменальное. Когда психоаналитики думают, что они исследуют бессознательное, они исследуют на самом деле явленный феномен бессознательного. Первый шаг в ином направлении был сделан Фрейдом в книге «Психопатология обыденной жизни», где он исследовал ошибочные действия (оговорки, описки, забывания слов) как прорвавшиеся наружу клочки бессознательного. В отличие от «Толкования сновидений», где Фрейд думает, что изучает сны, а на самом деле исследует свидетельства о снах (в сущности, «Толкование сновидений» – это гениальная книга о поэтике и феноменологии квазисновиденческого нарратива), «Психопатология обыденной жизни» является гораздо более честной книгой, так как там изучаются спонтанные прорывы бессознательного и именно там формируется виртуозная психоаналитическая техника Фрейда. Что касается Лакана, то, по-видимому, он имел в виду, что именно феноменологически бессознательное являет себя как язык речь и говорит как дискурс Другого. Я предложил в 2011 г. иную модель бессознательного как систему зеркал, направленных друг на друга[42]. Зеркало – это вырожденный семиотический объект, его «знаки» – лишь кажущиеся отражения, поэтому моя модель ближе к ноуменальному подлинному бессознательному, тем более что зеркала в моей модели направлены друг на друга, что создает эффект бесконечности (бессознательное как бесконечные множества рассматривал в своей замечательной книге Игнасио Матте Бланко[43]). Но есть случай, когда бессознательное говорит не клочками, как в ошибочных действиях невротика, а действительно полным дискурсом. Это вывернутое наружу бессознательное психотика, которое говорит дискурсом Другого, особенно в бреде воздействия.
Чтобы нащупать, что такое бессознательное психотика, воспользуемся бытовым выражением «бессознательное состояние». Это как бы состояние, при котором человек находится в своем бессознательном. Он не «помнит себя» (тоже очень важное бытовое выражение), т. е. у него в данный момент отсутствует собственное Я. Речь может, например, идти о сильном опьянении. Что делает человек, когда он сильно пьян? Он ведет себя подобно психотику. Он может либо просто оцепенеть, заснуть, и это состояние будет подобно кататонии. Он может начать глупо хихикать, неумно шутить, кривляться, приставать к женщинам, т. е. вести себя гебефренически. Но он может вести себя подобно параноидному психотику – кого-то обличать, проявлять агрессивность или, наоборот, испуг и т. д. Вот у этого человека, не помнящего себя, бессознательное будет как бы вывернуто наружу. Все вытесненные в его обычное «трезвое» бессознательное комплексы – сексуальный, властный, любой другой – как раз в таком состоянии вылезут, и ему уже некуда и нечего будет вытеснять, у него не будет в этом состоянии цензуры и сопротивления, – в том смысле, в каком употребляют эти термины психоаналитики. Об этом человеке можно одновременно сказать, что он отказался от реальности, если под реальностью понимать общественные нормы и запреты, он не тестирует реальность, но одновременно он переполнен Реальным, он переполнен своим Оно, которое и есть синоним лакановского Реального. У этого человека на данный период как бы отсутствует сознательное.
Приведем клинический пример из книги Рыбальского:
Больной Т. Г., 38 лет. Диагноз: шизофрения, приступообразно-прогредиентная форма. Алкогольный делирий. <…> Перед последним поступлением 2 дня пил. В состоянии похмелья появилась тревога. Вечером внезапно увидел, что маленькая кукла-матрешка, стоявшая на телевизоре, начала плясать. Плясала она не на одном месте, а по кругу – по краям телевизора. При этом размахивала руками, кивала головой. Видел это четко, удивился, «нутром понимая, что этого быть не может». Включил свет, подошел ближе, убедился, что кукла стоит, как обычно, на телевизоре. Выключил свет и лег на кушетку. При взгляде на телевизор вновь увидел, что кукла пляшет, опять включил свет – кукла стояла на месте. Так повторялось несколько раз. <…> С целью уснуть съел горсть циклодола и запил вином, проснувшись, услышал, что в квартире этажом выше сговариваются его арестовать. Понял, что организована «группа захвата». Из репродуктора услышал переговоры членов этой группы. Говорили о нем, ругали, сговаривались, как захватить. Считал, что в комнате установлена подслушивающая аппаратура и что за ним все время следят. На следующий день чувствовал себя плохо. Взглянув в окно, увидел циркачей: мужчину и женщину, которые ездили на одноколесном велосипеде. Вечером вновь услышал угрожающие голоса. Повторил прием циклодола с вином. Немного поспал. Проснувшись, вновь услышал голоса. На этот раз вторая «группа захвата» сговаривалась его убить. Обсуждали детали. Решил «живым не даваться» и порезал себе горло бритвой. Была значительная кровопотеря, но жизненно важные органы не повреждены. В хирургическом отделении продолжал слышать враждебные сговаривающиеся голоса, был страх. Через сутки все прошло[44].
Как можно охарактеризовать действия этого человека, находящегося в «бессознательном состоянии»? Что характеризует его бессознательное как бессознательное психотика? Он галлюцинирует, т. е. у него имеет место экстраекция. Против чего он защищается и что означает танцующая кукла, мы не знаем. Но ясно, что он от чего-то защищается и не при помощи вытеснения или проекции, а при помощи галлюцинации. На секунды приходя в сознание, он удивляется галлюцинаторному поведению куклы. Бессознательное удивляться не способно. Затем он испытывает бред преследования. Шум наверху является свидетельством того, что его хотят арестовать. Этот проникающий пенетративный (термин А. Сосланда) шум чрезвычайно характерен. Это как бы прорывающиеся квазисемиотические лучи Реального. Ощущает ли этот человек чувство вины? Нет, только страх. Бессознательное не ощущает вину, стыд, резиньяцию, любовь. Только негативные эмоции. Нельзя сказать «Он ее бессознательно любит», но можно сказать «Он ее бессознательно ненавидит». Почему любовь предполагает сознание и непсихотическое состояние? Потому что любовь предполагает интроекцию, принятие чего-то в себя, в бессознательное, а для психотика эти перемещения невозможны. Психотик не может переживать депрессивную печаль по утраченному объекту любви, потому что в бессознательном психотика нет целостных объектов (как показала Мелани Кляйн). Это еще одна характерная черта бессознательного психотика – отсутствие целостных объектов. Потому что, как мы уж писали в этой книге, ненавидеть можно «всех», любить же можно только конкретных людей. Все эти персекуторные масоны, КГБ, «группа захвата» из примера Рыбальского – семиотически трансгрессивны, их не видно и не слышно, – нет, может быть, галлюцинаторно слышно, но чаще они передают свои послания из приемника, по телевизору, при помощи электрических лучей и т. д. Это трансгрессивные пенетративные каналы параноидного бессознательного. Почему эти каналы так важны? В силу их семиотической неопределенности. Никто никогда не наблюдал глазами или слухом электрический ток. Обыватель не понимает, как происходит вещание по радио или телевидению. Считывание информации о себе из газеты происходит тоже своеобразным способом. Считывается ведь то, чего с точки зрения здравого смысла нет. Психотик «читает» между строк, как герой фильма «Игры разума» («Beautiful mind»).
Ознакомительная версия.
