психологический эксперимент, в котором проверяется наша эмоциональная реакция на описание определенных ситуаций. Нам рассказывают истории и спрашивают, как мы к ним относимся. Нам не говорят, правдивы эти истории или ложны. У нас нет никаких убеждений в существовании того или иного факта. Кажется вполне правдоподобным, что мы можем отреагировать на одну из историй, сказав, что она показалась нам очень грустной, а затем спросить психолога, правда это или вымысел. Я также не думаю, что в таких обстоятельствах мы потребуем изменить наш отчет, если узнаем, что он был сфабрикован. Моя интуиция подсказывает, что это вполне правдоподобный сценарий и что он ни в коем случае не является непоследовательным. Если этот пример приемлем, то у нас есть основания полагать, что мы можем быть тронуты историями, которые, как мы узнали, являются выдумкой. Более того, если этот мысленный эксперимент окажется убедительным, можно будет указать, что сильным кандидатом на причину того, что мы способны эмоционально реагировать в данном случае, в отличие от случая с историей о петухе и быке, является то, что вопрос о том, взяли ли нас в оборот, просто не возникает. Мнение о том, что эмоциональная реакция требует убеждений существования, также сталкивается с проблемой, что даже если оно кажется применимым к некоторым видам эмоциональной реакции, например, страху, оно не похоже на то, что применимо ко всем видам эмоциональной реакции. Рассмотрим сексуальное возбуждение. Если описывается или изображается привлекательный представитель предпочитаемого пола, желание не будет подавлено, если сказать, что описание (или изображение) выдумано. Или просто помечтайте о таком теле; это может быть выдумкой, но возбуждение - нет.
В отношении арт-хоррора особенно актуально замечание о том, что не каждая эмоциональная реакция требует наличия убеждений. Ключевым компонентом моей теории арт-хоррора, обычно не требует убеждений о существовании. Представьте, что на званом ужине кто-то начинает рассказывать жуткую историю о пожилом человеке, которому отрубили голову в целях условной анимации. Когда подают десерт, нам сообщают, что голова случайно упала в кухонный комбайн в больничном буфете, о чем никто не знал. В этот момент, прежде чем наш баснописец начнет рассказывать дальше, мы просим его отказаться от анекдота. Если он ответит, что все это выдумал, мы, скорее всего, продолжим просить его помолчать, потому что история все равно отвратительна. Таким образом, если арт-хоррор в решающей степени состоит из отвращения, а отвращение - это эмоциональная реакция, которая не требует убеждений в существовании, то эмоциональная реакция (или, возможно, часть эмоциональной реакции) на вымыслы ужасов может быть связно поддержана, даже если мы не верим в существование ужасных монстров.
Кроме того, если рассматривать вопрос отвращения применительно к фильмам ужасов, то сомнительно, что данный арт-хоррор может вместить в себя теорию притворных эмоций. Ведь есть определенные фильмы и режиссеры, специализирующиеся на зрелищах, от которых сводит желудок. В данном случае я имею в виду что-то вроде "Криперов" Дарио Д'Ардженто. Когда героиня барахтается в бассейне, наполненном разлагающимися телами, канализационными стоками и личинками насекомых, и выпивает вязкие капли жидкого коричневатого вещества, чувство тошноты, конечно, не квазинаука и не притворное отвращение; оно неотличимо от настоящего отвращения. Действительно, я специально выбрал здесь несколько довольно неприятных примеров. Если вы почувствовали отвращение, читая мою прозу, значит, вы искренне отреагировали на то, что, как вы знаете, является фикцией.
Конечно, если допустить, что отвращение может не требовать веры в существование оскорбительного объекта, то остается вопрос на миллион долларов, требует ли компонент страха в арт-хорроре веры в существование. И поскольку не все эмоциональные реакции требуют убеждения в существовании, возможность того, что страх этого не требует, остается, по крайней мере, открытым вопросом. Очевидно, что человека может напугать перспектива чего-то вроде глобальной ядерной войны, которая, как он знает, не произойдет и никогда не произойдет. На это можно возразить, что для того, чтобы наш страх был подлинным, мы должны верить, что такая перспектива, по крайней мере, вероятна. Но насколько вероятна? Разве вторжение пучеглазых монстров не является вероятным, хотя бы в минимальной степени? Достаточно ли, чтобы перспектива была логически возможной? Но тогда любая выдумка, которую мы не считаем самопротиворечивой, должна быть удовлетворительной. Конечно, нам возразят, что, по нашему мнению, вероятность должна достигать более требовательного уровня. Но что именно это будет?
Более того, я не убежден, что необходимо даже, чтобы перспектива, о которой идет речь, была высоковероятной. Можно представить себе механизм, с которым никогда не сталкиваешься, - зловещее зацепление шестеренок - и вообразить, что через него проходит собственная рука или рука другого человека, и содрогнуться от своих мыслей. Может даже возникнуть рефлекс - защитный захват руки. Конечно, тот факт, что наши реакции страха находятся на волосковом спусковом крючке. Воображаемые ситуации таким образом, чтобы активировать оборонительную реакцию, были бы эволюционным преимуществом. Кроме того, дрожь при мысли о мареве машины не менее искренняя, чем возбуждение, которое испытывает человек, представляя себе захватывающих дух красавиц, резвящихся на его мысленном поле.
Я подозреваю, что Уолтон попытался бы справиться с такими случаями с помощью понятия квазистраха. Когда я испытываю чувство ареста при мысли о том, что мою руку могут помять, я нахожусь в состоянии квази-страха. Согласно Уолтону, квазистрах порождается убеждениями о том, что является правдой, и служит основой для моих притворных эмоций. Одна из проблем этого изложения заключается в том, что Уолтон никогда не объясняет, почему убеждения о том, что является правдой, порождают только квазистрахи и притворные эмоции, а не подлинные страхи и эмоции. Иными словами, никогда не дается понять, почему это должно быть именно так. Утверждение, по-видимому, основывается исключительно на предположении, что только это может придать смысл тому, как мы реагируем эмоциями на то, что, как мы знаем, не соответствует действительности. Поэтому один из способов продолжить дискуссию с Уолтоном - способ, который мы рассмотрим ниже, - состоит в том, чтобы показать, что это не единственный способ сделать наши эмоциональные реакции на вымысел понятными и что конкурирующая с теорией притворства теория - а именно, теория мысли - может сделать это, сохранив при этом нашу убежденность в том, что мы действительно пугаемся ужастиков. Таким образом, для того чтобы полностью воспроизвести наше неприятие взглядов Уолтона, необходимо разработать альтернативную точку зрения.
Мыслительная теория эмоционального реагирования на вымыслы
Проблема, с которой мы продолжаем сталкиваться, заключается в следующем: считается, что эмоциональная реакция требует веры в существование объекта; но в случае с фикциями мы знаем, что Зеленой слизи не существует. Поэтому наш страх в данном случае кажется несовместимым
