Горько-сладкий эрос - Энн Карсон

Эрос – та почва, на которой разворачиваются отношения между Афродитой и Адонисом в мифе, представленные теми самыми садами. Эрос – та почва, в которой укореняется логос между двумя беседующими, и этот логос может быть воссоздан на написанной странице. Ритуалы и воссоздание разворачиваются вне реального времени людских жизней, в отстраненный момент контроля. Нам нравится такое отстраненное время – по причине его непохожести на обычное течение нашей жизни. Мы любим занятия, которые позволяют отстраниться от времени – праздники, чтение, – из-за присущей им несерьезности. Эта любовь тревожит Платона. Тот, кто прельстится ею, вздумает заменить реальное время на то, какое подобает лишь празднествам или чтению. По мнению Платона, это серьезная, опасная ошибка. Так же, как нет точного соответствия между растениями, лишенными корней, и умирающим Адонисом, между записанными словами и подлинным логосом возможно лишь символическое соответствие. Тот, кто примет символ за реальность, останется с мертвым садом, или с историей любви, предписанной Лисием не-поклоннику. Чего-то недостает этой истории точно так же, как засохшему саду не хватает жизни, не хватает чего-то необходимого: эроса.

Платон представляет Лисия как человека, который считает, что может управлять любым риском, тревогой и опьянением эроса с помощью удивительного эмоционального расчета. Лисиева жизненная и любовная стратегия применяет к реальным эротическим событиям ряд тактик, которые нам уже знакомы. Лисиев не-поклонник делает шаг в сторону от хода жизни своего возлюбленного, помещая себя в точку эстетической отстраненности. Это выигрышная позиция, позиция писателя. Лисиево понимание эроса – это представления писателя, и проповедуемая им теория любви относится к опыту любви точно к записанному тексту, который можно открыть на любом месте, читать от конца к началу, и смысл не пострадает. Это плохая речь, и не-поклонник оказывается утомительным erastēs. Однако его речь как-то соблазнила Федра. Он читал ее снова и снова, точно бы влюбляясь в слова (228b; ср. 236b). В Лисиевом логосе таилась ужасная сила. Какова же ее природа?

Лисиев текст предлагает читателю нечто, чего пожелал бы всякий, кому случалось влюбиться: самоконтроль. Каким образом внешние явления проникают в психику и управляют ей? Этот вопрос, особенно в эротическом своем изводе, завладел умами греков. Мы рассмотрели, как обращался с ним Гомер в «Илиаде», в сцене встречи Елены и Афродиты на троянской стене (Il., III, 400 ff). Афродита внезапно материализуется на стене в обычный с виду день и велит Елене испытывать желание. Елена отчаянно сопротивляется, но Афродита утихомирила ее одной-единственной угрозой. Желание – момент безвыходный. Во всем корпусе греческой лирики, как и трагической и комической поэзии, постоянно звучит: эрос – нечто, проникающее во влюбленного извне и захватывающее власть над его телом, разумом и качеством жизни. Крылатый Эрот прилетает внезапно и захватывает влюбленного: лишает его жизненно важных органов и веществ, ослабляет разум, искажает мысли, подменяет нормальное состояние здоровья ума и тела безумием и болезнью. Поэты представляют эрос как вторжение, как недуг, помешательство, опасного зверя или стихийное бедствие. Он расплавляет, ломает, вгрызается, жжет, пожирает, истощает, кружит, жалит, колет, ранит, душит, измучивает влюбленного или же стирает его в порошок. Для нападения Эрот применяет сети, стрелы, огонь, молот, ураганы, лихорадку, боксерские перчатки или конскую упряжь. Никто не может ему противостоять («Гомеровский гимн Гермесу», 434; LP, Сапфо, fr. 130.2; Soph., Ant., 781; Trach… 441; TGF, Eur., fr. 433; ср. Pl., Symp., 196d). Лишь немногие замечают его приближение. Он нападает неожиданно откуда-то извне, и сразу же, как только это случилось, ты уже побежден и радикально меняешься. Изменениям нельзя сопротивляться, их невозможно контролировать, с ними никак не придешь к компромиссу. Обычно это изменения к худшему и «смешанное благо», если редкостно повезет (тот самый glukupikron Сапфо). Таково обычное отношение и убеждение поэтов.

Обращаясь к обществу V века до н. э., воспитанному на этих поэтах, Платон писал для тех, кто полностью разделял такие воззрения. Сам Лисий говорит в пользу поэтической традиции, поскольку его ключевой аргумент, когда он демонстрирует вредоносность эроса, заключается в описании типичного erastēs как человека, утратившего над собой контроль:

Влюбленный, подчинившийся эросу, не может отвечать за свой разум или за свои действия. Из этого состояния, звавшегося греками любовным безумием, или mania, и проистекает вредоносность влюбленных.

Как только эрос входит в его жизнь, влюбленный уже пропал, ведь он становится безумцем. Но в какой момент это происходит? Когда начинается желание? Этот момент очень трудно уловить; часто бывает слишком поздно. Когда вы влюбляетесь, уже слишком поздно: dēute, скажут поэты. Быть способным выделить момент, в который зарождается любовь, пресечь его или вообще избежать – значит, иметь контроль над эросом. Не-поклонник Лисия утверждает, что он это может. Как именно, он не поясняет, так что его утверждение остается психологически недостоверным. Его логос попросту игнорирует тот момент, когда начинается эрос; не-поклонник рассуждает из точки завершения романа так, точно никогда не был охвачен желанием. Лисиевы не-поклонники живут, «властвуя над собою» (232а).

Сократ же отрицает, что такой контроль для человека в принципе возможен или даже желателен. Он говорит о нем как о «смертной бережливости»:

Именно «расчетливость смертных» и позволяет нелюбящему избежать желания. Он постоянно пересчитывает чувства, точно скряга свои золотые монеты. Его трансакции с эросом не несут риска потерь – он ведь