6. Функция культурной памяти. Дневник выступает как механизм сохранения памяти о значимых событиях индивидуальной жизни [«И вот сейчас, когда прошло уже четыре года после его заведения, я с неописуемым восторгом читаю свои записи, как бы возвращаюсь в то прошлое время...» (сб.)].
7. Функция завещания «понимающим читателям». Сознавая очевидную бесполезность, непрагматичность ведения дневника, автор пытается придать смысл этому занятию, адресуя его понимающим читателям [«Кто знает, может, эта записная книжка поможет в жизни моей дочери, а может, сыну. А может, она поможет больше и лучше узнать меня моей маме или мужу» (дн.)].
Секретность, интимность личного дневника составляют одну из его наиболее существенных черт. Владелицы дневников, конечно, предполагают, что к их записям может быть проявлен чей-то интерес. К этой возможности разные девочки-подростки относятся по-разному: кто-то апеллирует к доброй воле и порядочности потенциального «читателя»; кто-то смиряется с возможностью вторжения в его частную жизнь. Если же знакомство с содержанием дневника все же происходит вопреки желанию автора, это воспринимается им как оскорбление, нарушение фундаментальных культурных норм. Существует и такой феномен, как передача личного дневника на прочтение близкой подруге (реже — юноше). В этом случае дневник выполняет функции дружеской коммуникации.
В нашем архиве есть два коллективных дневника. Один из них велся тремя соученицами по Куртамышскому педучилищу. Открывается дневник записью: «15. IX. — 1985 год (19.05 вечера). В этот день мы решили начать свой дневник. Не знаем, сколько мы его проведем, но надеемся — все четыре года». Описываемый дневник для его владелиц-авторов выполняет функцию исповедника, обретает квазисубъектные свойства: к дневнику обращаются многократно, с разнообразными эпитетами, приветствиями, извинениями, «герменевтическими апелляциями» («понимаешь?», «пойми») и даже с поздравлениями. Дневник выступает в качестве незримого слушателя, собеседника, наперсника, исповедника.
Новогодние «пожеланники» — особый жанр девичьей рукописной культуры второй половины XX в.:
Заводили отдельную тетрадь, она вся сворачивалась треугольником, каждая страничка. Ее давали каждой девочке, в нем она писала пожелания хозяйке. И вскрывать эту тетрадь можно было только в Новый год, а весь год она заполнялась пожеланиями. Тогда все эти пожелания исполнятся.
(Письменное сообщение студентки Шадринского пединститута из архива составителя.)
Манера придавать листкам с пожеланиями (1970–1990-е гг.) форму треугольника роднит их с военными письмами 1941–1945 гг.
Есть и специфически девичьи письма, ставшие составной частью девичьей культуры. Они действительно отсылаются по почте.
Например, многие девушки отправляли письма «счастливому солдату». Как следует из повести В. Войновича «Путем взаимной переписки», в 1960-е гг. практика «заочной переписки» 20–22-летних девушек с военнослужащими была весьма распространена [Войнович 1990]. По-видимому, за прошедшие десятилетия изменился лишь адресат — если раньше писали «первому попавшемуся», то теперь он превратился в «счастливого солдата». Вероятно, семантическую трансформацию «адресата» следует рассматривать в контексте складывания таких коммуникативных жанров, как «письмо счастья» и «пирог (гриб) счастья» [Борисов 2000].
Письма-шутки — еще не изученный жанр современного письменного фольклора. Знакомство с ними заставляет вспомнить русскую народно-смеховую традицию — прежде всего традицию балагурства. «Балагурство, — писал Д. С. Лихачев, — одна из национальных русских форм смеха, в которой значительная доля принадлежит «лингвистической» его стороне <...>. В балагурстве значительную роль играет рифма. Рифма провоцирует сопоставление разных слов, «оглупляет» и «обнажает» слово. Рифма <...> создает комический эффект. Рифма «рубит» рассказ на однообразные куски, показывая тем самым нереальность изображаемого <...>. Рифма объединяет разные значения внешним сходством, оглупляет явления <...> снимает серьезность рассказываемого» [Лихачев 1997: 356–357]. Все сказанное относится к тексту «письма-шутки» в полной мере.
Одна из разновидностей таких писем — комические письма в стихах эротического содержания, существовавшие уже в середине XIX в. [Под именем Баркова 1994].
Обратим внимание на текстуальную перекличку «писем» с альбомным жанром «адрес любви»: эпистолярный шуточный жанр использует (пародирует) жанр девичьего альбома.
В девичьих письмах до сих пор сохраняются клише, некогда, вероятно, распространенные в эпистолярной практике малообразованной и полуобразованной публики. Некоторые клише в силу их частой повторяемости и семантической завершенности могут быть отнесены к разряду фольклорных явлений.
К их числу относятся «зачины» и «концовки» письма. «Зачины»:
В лагере я знакомилась с девочками, а затем мы переписывались. В письмах использовались различные стишки, типа «Добрый день, веселый час! Что ты делаешь сейчас? Все дела свои бросай и письмо мое читай!»
(Из архива составителя.)
Писать письмо уже кончаю,
Ложу его в конверт,
И скоро скоро ожидаю,
Когда вернется мне ответ;
Электричество горит, освещая здание,
Больше нечего писать.
Целую. До свидания.
Или — визуально-вербальные:
На прощанье <...> обводили свою левую руку и писали: «Вот моя рука, шлет привет из далека»; «Моя левая рука шлет привет издалека».
(Из архива составителя.)
Наконец, фольклорными можно назвать надписи на конвертах: «Привет почтальону!» (из Латвии в Карелию, 1987 г.), «Стоп, а где улыбка?» (с. Белозерское Курганской обл., 1989 г.), «Лети с приветом, назад с ответом» (из Ташкента в Екатеринбург, 1985 г.).
Современный девичий альбом (альбом-песенник) восходит к русскому домашнему альбому XIX в. В первой половине XIX в. альбомная культура разделяется на элитарные литературные альбомы с оригинальными авторскими текстами и массовую альбомную продукцию, «нижние этажи» альбомной культуры. Именно во втором потоке складывается своего рода «альбомный фольклор».
Девичьи альбомы перенесли испытание революцией 1917 г. и выжили. Девичьи альбомы 1920–1940-х гг.[9] — альбомы во многом «переходного» типа. В них доживают свой век песенные жанры ушедшей эпохи (дореволюционный «жестокий романс», нэповская «блатная песня» — «Маруся отравилась», «Мурка», «Гоп со смыком»), присутствуют текущие официальные военные и политические «шлягеры»; с институтско-гимназических времен в них встречается жанр личных надписей хозяйке альбома с указанием даты. Но в альбомах указанного периода нет тех жанров девичьей рукописной культуры, которые возникнут позже — в 1950–1970-е гг. Не стоит забывать, что с 1944 по 1954 г. социализация советских девочек происходит в условиях «женских школ». Возможно, в частности, этим объясняется то, что проблемы отношений между полами слабо представлены на страницах альбомов-песенников второй половины 1940-х — первой половины 1950-х гг. Главным образом в альбомах речь идет о школьной девичьей дружбе.
В конце 1950-х — начале 1960-х гг. меняется тематика песенников. Возникает тема дружбы и любви между мальчиком и девочкой [Орлов 1975: 214–216].
Описание альбома рубежа 1960–1970-х гг. можно встретить в повести Э. Пашнева «Белая ворона» [Пашнев 1990: 378–412]. К концу 1960-х — середине 1970-х гг., как представляется, складывается «новый» девичий альбом-песенник. Возникают и закрепляются ранее отсутствовавшие жанры: рукописный девичий рассказ о любви романтико-трагического и романтико-авантюрного содержания, стихотворный рассказ о любви, о правилах («законах») любви и дружбы; о «теоремах (формулах) любви»; появляются «любовные квазиаббревиатуры», «акростихи», «адреса любви»; «лекции профессора» (о любви). Характерно, что ни один из этих жанров не указан в описаниях альбомов В. Орлова и Э. Пашнева. Помимо собственно девичьих жанров в альбомы 1980-х гг. попадают «школьные термины», эксплуатировавшиеся как девочками, так и мальчиками. Следует упомянуть кроме всего тексты эротического содержания (рассказы, басни, куплеты, загадки).
1960–1980-е годы — период расцвета «новой» девичьей рукописной традиции. 1990-е гг. отмечены тенденцией к упрощению жанрового состава альбомов-песенников (это связано, возможно, с развитием «индустрии девичьей культуры»: начали продаваться куклы «барби», книги и журналы о них, появились специализированные девичьи журналы, книги «для девочек», стали выпускать типографски исполненные девичьи альбомы различной модификации). Однако вплоть до настоящего времени, насколько мы можем судить, альбом продолжает оставаться важной частью девичьей культуры.
