и мир» ― «Идиот» ― «Анна Каренина»
Я нашёл-таки у Достоевского, где Епанчин характеризуется как человек, объединяющий людей из противоположных концов общества (так же характеризуется и Стива Облонский). «Епанчины любили смешивать, в редких случаях бывавших у них званых собраний, общество высшее с людьми более низшего». Просто мне казалось, что это уже в первой сцене с Епанчиным, а это ― во второй. Кстати, именно у Достоевского усиленнее всего «гости съезжались», так что отсылка к «Графу Нулину» Толстым ― это обманный ход. Просто Толстой не хотел признаваться, что пишет под сильнейшим воздействием Достоевского, отвечает обидчику. А как не ответить ― когда «Идиот» начинается с пародии на «Войну и мир» даже до такой мелкой детали, что Пьер вводится как незаконный сын, приехавший из-за границы к умирающему отцу за огромным наследством, и Мышкин вводится как приёмный сын, приехавший из-за границы к умершему отцу за огромным наследством. Завязка одинаковая!
Надо отдать должное Достоевскому ― он ненавидит светское общество так же, как и Толстой, и в сцене с разбиением вазы характеризует собравшихся абсолютно по-толстовски: ложь и ложь: «Только великолепная художественная выделка». Но как можно считать Мышкина идеалом, когда он в бреду несёт славянофильскую чушь против католичества («Надо, чтобы воссиял в отпор Западу наш Христос, которого мы сохранили и которого они и не знал»)? Достоевский же подчёркивает, что это бред, он делает едкую сатиру на славянофильство, а не излагает свои затаённые мысли.
Перекличка с «Войной и миром» и в том, что фигурирует католичество как злокозненная сила. Элен ведь получает от иезуита благословение на распутную жизнь, и в сцене с вазой именно о таких иезуитах идёт речь, о некоем аббате иезуите Гуро, у которого была «история» с Павлищевым.
Прямо из «Войны и мира» пришла и Белоконская (привет Волконским из белокаменной!), режущая правду-матку ― у Толстого она Ахросимова.
Характеристика же гостей сдобрена чудным юмором Достоевского ― юмором очень едким, не то, что у Толстого. Генерал «с большими деньгами, хотя и без больших подвигов и даже с некоторою враждебностью к подвигам». Достоевский даже Сердюкова предсказал!!! Барин «имевший репутацию человека недовольного (хотя, впрочем, в самом позволительном смысле слова)». Едкое «человек лет сорока пяти все еще прекрасной наружности». Поэт «счастливой наружности, хотя почему-то несколько отвратительной». А каково охарактеризовать семью как «в высшей степени буржуазную, но и в высшей степени почтенную»!
«Преступление и наказание» писалось в 1865-1866 годах. «Война и мир» начат был раньше, опубликован позже, и даже после «Карениной» Толстой пытался дописать, реализуя «первоначальный» замысел ― о декабристах. Только вот «Преступление и наказание» так повлияло на Толстого ― чего он сам признавать не хотел ― что декабристы отошли на второй план. «Война и мир» стала ответом на главный вопрос «Преступления и наказания»: «Настоящий властелин, кому всё разрешается, громит Тулон, делает резню в Париже, забывает армию в Египте, тратит полмиллиона людей в московском походе и отделывается каламбуром в Вильне; и ему же, по смерти, ставят кумиры, — а стало быть, и всё разрешается».
«Преступление и наказание» ― о Наполеоне и Раскольникове, «Война и мир» ― о Наполеоне и Безухове. Достоевский исходит из аксиомы величия Наполеона, Толстой давит Наполеона как клопа. Раскольников пытается уничтожить Наполеона, став Наполеоном ― Безухов пытается уничтожить Наполеона, застрелив Наполеона, и обнаруживает, что уничтожать-то нечего, пустое поле ваш Наполеон. Раскольников убивает ― Безухов не убивает никого. Толстой возражает Достоевскому: вовсе не обязательно путь к счастью даётся «переступлением через кровь» и последующим раскаянием. Оба романа заканчиваются идиллией семейной жизни, просветлением главного героя, но если у Достоевского просветление через преступление, то у Толстого просветление через отказ от преступления.
Так началась дуэль. Достоевский ответил, обозвав идиотом Льва Николаевича Мышкина, разрывающегося между Аглаей и Анастасией, Толстой вернул удар романом о Лёвине, разрывающемся между Кити и Анной. Достоевский, собравшись с силами, ударил романом об ограблении и убийстве купца Карамазова ― Толстой завершил диалог уже с умершим соперником романом об ограблении и убийстве купца Смелькова. Общее в романах не только и не столько сюжет, сколько лобовое столкновение с религией (для религии одинаково неблагоприятное) и сфинксова драма неузнавания. Кто такой садовник в саду? Кто такой Смердяков? Кто эта проститутка? Не те, кем они сперва кажутся.
Что «Анна Каренина» есть отклик на «Идиота», отклик настолько творческий, что вполне самоценный, известно.
Тем не менее, связь двух текстов не так уж очевидна.
Мало кто сознаёт, что в обоих романах два героя. Женщина, которая в конце гибнет, и мужчина — в трёх экземплярах — который её оплакивает.
У Достоевского гибнет Настасья Филипповна, которую оплакивают Рогожин/Вронский, убивший её как убивают кобылу на всём скаку, одним неловким движением, Мышкин/Лёвин и Тоцкий/Каренин.
Есть и семья с девицами — Епанчина/Щербацкого. Просто Мышкину не дано жениться на Аглае, а Лёвину дано жениться на Кити. Но брак Лёвина — не вполне брак, как и брак самого Толстого.
Тут самое главное начинается. «Идиот» глубоко сценичен в том смысле, что идеальный человек Достоевского — вне происходящего. Он не участвует в «театре жизни человеческой», театре злом, лицемерном, бесчеловечном, где все друг от друга отчуждены и объективированы.
Мышкин на всё это смотрит со стороны, это делает трагедию трагикомедией, потому что точка зрения Мышкина — точка остранения, точка Ходжи Насреддина или Диогена Синопского. Театр жизни его всё-таки втягивает в себя, делает шутом, сводит с ума, сажает в дом с решётками.
В «Анне Карениной» никто не смотрит на жизнь со стороны, но главная героиня — в этом вся трагедия — пытается выскочить из этого театра. Как Толстой пытался уйти из «дома» — но ведь он не из дома пытался уйти, а из театральной декорации, обозначающей дом.
Не Лёвин — идиот, а сам Толстой. Лёвину ещё расти и расти. Анна, однако, ушла со сцены ценой собственной жизни — как и Настасья Филипповна.
Толстой многократно описывал жизнь отчуждённо, как шут или мудрец. Балет, литургия, бал, счастливая семейная жизнь, — всё подверглось его — нет, не осмеянию, но опредмечиванию. Проницательность Толстого это проницательность того, кто вне, кто ушёл, хотя телом он ещё внутри. Проницательность Мышкина.
И кому тут мстить? Кого наказывать за смерть Настасьи Филипповна или Анны? Да никого же! Последние страницы «Карениной» — точный аналог последних страниц «Идиота». Толстой как идиот — или как Бог —
