В этом суть ваби. Если попытаться перевести ваби на язык повседневной жизни, это значит довольствоваться убогой хижиной площадью в каких-нибудь два-три татами, подобной бревенчатой избушке Торо; скудной трапезой из овощей, собранных на соседнем поле; прислушиваться к шуму ласкового весеннего дождя за окном. Позже я попытаюсь более подробно рассказать о ваби, а пока лишь замечу, что культ ваби прочно утвердился в японском народе, являясь, по существу, превознесением идеала бедности, – быть может, самый подходящий из всех культов для такой бедной страны, как наша. Несмотря на захлестнувшее Японию изобилие западных предметов роскоши и бытового комфорта, в людях осталось неискоренимое стремление к ваби, тоска по ваби. Даже в интеллектуальной сфере ценится не столько богатство идей, блестящий ум, игра мысли и умение построить философскую систему, сколько способность находить радостное успокоение в мистическом постижении Природы. Для нас, по крайней мере для многих из нас, важно прежде всего находить удовлетворение в том мире, который мы видим вокруг себя.
Как бы мы ни были цивилизованны, в нас живет врожденное тяготение к бесхитростной простоте, тесно связанной с естественной жизнью на лоне природы. Отсюда и летние лагеря, которые горожане устраивают в лесу, и переходы через пустыни, и открытие новых путей. Все мы порой хотим вернуться в лоно природы, услышать и почувствовать ее пульс. Дух Дзэн, направленный на то, чтобы ухватить лежащее под пластами условностей, созданных человеком, помогает японцам не отрываться от земли, всегда оставаться в дружбе с Природой и дорожить ее незамутненной простотой. Учению Дзэн чужды сложности, составляющие поверхностную сторону жизни. Сама по себе жизнь достаточно незамысловата, но, преломленная через призму интеллекта, она предстает перед аналитическим умом как запутанный лабиринт. Вся мощь современной науки оказалась бессильна разрешить тайны жизни. И тем не менее, пристально всматриваясь в жизненный поток, мы, вероятно, все же сумеем понять суть жизни при всей видимой бесконечности ее сложностей и хитросплетений. Очевидно, для народов Востока особенно характерно умение постигать жизнь изнутри, а не снаружи. Именно этому и учит Дзэн.
Там, где внимание сосредоточено исключительно на духовности, проявляется некоторое небрежение формой. Стиль «одного угла» и приемы «экономной кисти» также помогают добиться отстраненности, отхода от условных правил и регламентации. Там, где вы по привычке ожидаете увидеть линию или заполненный контур или простертое в воздухе крыло птицы, вы ничего не находите, но уже сам по себе этот факт рождает в вас неожиданное чувство удовлетворения. Несмотря на отсутствие или явную нехватку каких-то деталей, вы не воспринимаете это как дефект картины – и наоборот, само ее несовершенство видится вам совершенством. По всей вероятности, красота вовсе не нуждается в совершенной форме. Вот почему большинство японских художников воплощали красоту в форме несовершенства, подчас даже уродства.
Когда красота несовершенства имеет налет старины, отличается грубоватой упрощенностью, нам открывается столь превозносимое японскими знатоками и ценителями качество – саби. Главное не в самом духе старины и примитивной упрощенности. Если произведение искусства хотя бы слегка передает колорит определенной исторической эпохи, в нем уже есть саби. Магия саби заключается в лапидарной непритязательности, в несовершенстве, присущем архаике, в кажущейся простоте и бесхитростности исполнения и одновременно в богатстве исторических ассоциаций (которых, впрочем, иногда может и не быть). Наконец, саби содержит некие необъяснимые черты, которые возводят данный предмет, каков бы он ни был, в ранг художественного творения. Считается, что перечисленные свойства обусловлены верным пониманием смысла Дзэн.
Утварь для чайной церемонии также проникнута духом саби. Вот как определяет мастер чайной церемонии входящее в категорию саби понятие одиночества:
На вечерней заре
забрел я в рыбачье селенье —
Но осенней порой
уж не видно ни вишен цветущих,
ни багрянолиственных кленов… [2]
Фудзивара Садаиэ
Одиночество, на самом деле, призывает к раздумью, не оставляя места для наигранности, зрелищной парадности. На общем фоне современной жизни все это может выглядеть чем-то жалким, убогим и незначительным. Ни вьющихся вымпелов, ни сверкающих фейерверков – остаться одному посреди бесконечно разнообразных форм жизни, вечно меняющихся цветов и оттенков – что может быть здесь интересного?.. Возьмите какой-нибудь рисунок тушью суми-э с портретом Кандзана (Хань Шаня) или Дзиттоку (Ши Дэ), повесьте его в европейской или американской картинной галерее и посмотрите, как будут реагировать зрители. Идея одиночества принадлежит Востоку и может быть правильно воспринята только там, где она была выпестована.
Идеей одиночества порождены образы рыбачьей деревушки в осеннем сумраке и клочка первой зелени ранней весной, прекрасно передающие дух саби и ваби. Ведь такой клочок зелени, как говорится в танка Фудзивары Иэтаки, служит иллюстрацией извечной воли к жизни, преодолевающей холодное зимнее запустение:
Как хотелось бы мне
всем, кто ждет лишь цветения вишен,
Суть весны показать
в том клочке травы, что открылся
меж снегов в селении горном!..
Старый мастер чайной церемонии тяною цитирует это пятистишие как пример воспроизведения саби – определяющего принципа в японском культе чая. Пусть всего лишь слабый намек на силу жизни запечатлен в пятнышке зеленой травы, но имеющие глаза увидят в нем весну, что пробивается из-под тягостного снежного покрова. Конечно, можно сказать, что здесь все строится на предположении, но все равно это сама жизнь, а не какой-то незначительный ее признак. Ведь для подлинного художника в клочке зеленой травы жизни ничуть не меньше, чем в целом поле, покрытом зеленью и цветами. Таково мистическое мироощущение художника.
Еще одна отличительная черта японского искусства – асимметрия. Сама концепция, безусловно, ведет начало от стиля «одного угла» Ма Юаня. Наиболее убедительные и смелые образцы такого подхода обнаруживаются в буддийской архитектуре. Главные сооружения, такие как ворота с надвратной башней, Зал Дхармы (Пути), зал Будды и другие, составляют как бы одну прямую линию, второстепенные же по значимости здания и служебные постройки, иногда тоже весьма важные, не располагаются по обе стороны прямой линии наподобие крыльев, обычно они произвольно разбросаны по территории храма и привязаны к местности. Вы легко убедитесь в этом при посещении любого горного буддийского храма – хотя бы храма Иэясу в Никко. Напрашивается вывод, что асимметрия свойственна всей японской архитектуре такого типа. Если вы внимательно приглядитесь к планировке чайного домика или чайной комнаты, то увидите, что в конструкции потолка заложено по крайней мере три различных стиля. Утварь для приготовления и сервировки чая, расположение камней тропинки в саду и декоративных валунов – все это также примеры асимметрии или, если угодно, «несовершенства», присущего стилю
