«одного угла».
Некоторые отечественные идеологи пытаются объяснить пристрастие японских художников к асимметричным формам и нарушению условных законов «геометрии» искусства особой теорией. Якобы то был способ своеобразного морального тренажа по принципу никогда не выставлять себя напоказ, держаться в тени, и укоренившаяся в сознании привычка к самоуничижению проявилась в искусстве в стремлении оставить незаполненным основное пространство, весь центр. Однако мне лично такая теория не кажется убедительной. Разве не более приемлемым будет утверждение, что художественный гений японского народа вдохновлялся дзэнским мировоззрением, которое склонно рассматривать все вещи как совершенные в самих себе и воплощающие при этом природу всеобщности, принадлежащую Единому?
Доктрина аскетического эстетизма не столь глубоко проникла в сознание масс, как доктрина дзэнского эстетизма. Импульсы, побуждающие к искусству, творчеству, более естественны, органически присущи человеку, чем моральные установки. Зов искусства проникает непосредственно в человеческую душу. Мораль обладает функцией регулирующей, а искусство – творческой. Первая навязана обществом, второе же является непреодолимым внутренним позывом. Дзэн неизбежно соотносится с искусством, но не моралью: Дзэн может быть аморальным, но немыслим Дзэн без искусства. Когда японские художники создают несовершенные с точки зрения формы произведения искусства, они, может быть, и сами готовы приписать все свои побудительные мотивы установкам морального аскетизма, но мы не должны слишком полагаться на их суждения, как и на мнения критиков. В конце концов, наше самосознание – не самый надежный оценочный критерий.
Как бы то ни было, асимметрия, бесспорно, свойственна японскому искусству, вот почему легкостью и изяществом отмечены работы японских мастеров. Симметрия же придает произведениям искусства торжественность, внушительность, что вполне соответствует принципу логического формализма с его нагромождением абстрактных идей. Японцев принято считать людьми недостаточно интеллектуальными и не очень склонными к философскому мышлению, поскольку их общая культура не слишком насыщена интеллектуализмом. Это критическое отношение со стороны европейцев, на мой взгляд, во многом объясняется любовью японцев к асимметрии. Интеллект стремится прежде всего к сбалансированности, между тем как японцы, наоборот, тяготеют к разбалансированности.
Разбалансированность, асимметрия, стиль «одного угла», бедность, упрощение, саби и ваби, одиночество, обособленность и другие сходные идеи, составляющие характерные особенности японского искусства и культуры, – все они являются производными от главного, от восприятия истины Дзэн, гласящей: «Одно есть Все, и Все есть Одно».
* * *
Учение Дзэн смогло стимулировать творческие импульсы японской нации и придать специфическую идейную окраску работам выдающихся мастеров благодаря следующим факторам:
* дзэнские монастыри были хранилищами знаний и искусств, по крайней мере на протяжении эпох Камакура и Муромати;
* дзэнские монахи имели постоянные контакты с культурами сопредельных стран;
* весь народ в целом, и особенно представители аристократии, обращался к дзэнским монахам в поисках вдохновения и творческих озарений;
* сами дзэнские монахи были художниками, поэтами, учеными и мистиками;
* властители страны всячески поощряли монахов к участию в разного рода коммерческих предприятиях с целью ввоза зарубежных ремесленных изделий и предметов искусства в Японию;
* аристократы, а также классы, обладавшие политическим влиянием, оказывали покровительство дзэнским храмам, и многие ревностно предавались изучению мудрости Дзэн.
При таком положении вещей Дзэн-буддизм оказывал сильнейшее воздействие не только непосредственно на религиозную жизнь японцев, но и на всю культуру нации в целом.
Секты Сингон, Тэндай, Дзёдо, а также Син и Нитирэн немало сделали для того, чтобы привить японцам буддийское миросозерцание. В лоне иконографии этих сект вызревали предпосылки для развития скульптуры, живописи, архитектуры, художественного текстильного промысла и работ по металлу. Однако философия Тэндай слишком отвлеченна и насыщена абстракциями, чтобы стать достоянием широких масс; культовый ритуал Сингон чересчур сложен и изыскан, чтобы дать людям истинно народную религию. Сингон и Тэндай породили прекрасные картины, скульптуры, церковную утварь. Из их числа наиболее почитаемые бесценные национальные сокровища относятся к историческим периодам Тэмпё, Нара и Хэйан, когда обе буддийские секты переживали пору расцвета и играли важную роль в жизни образованных классов общества. Секта Дзёдо проповедовала учение о Чистой Земле, где восседает во всем своем великолепии Будда Бесконечного сияния в окружении сонма бодхисаттв. Эта доктрина вдохновляла художников на создание великолепных образов Будды Амиды, которые хранятся ныне в многочисленных храмах.
Секты Нитирэн и Син суть творения японского религиозного духа. Идеи секты Нитирэн не особенно способствовали развитию художеств. Секта Син вообще была в известном смысле иконоборческой и не оставила в области литературы и искусства ничего заслуживающего внимания, кроме разве что гимнов-васан да писаний, принадлежащих в основном выдающемуся подвижнику XV в. Рэннё.
Дзэн пришел в Японию позже, чем Сингон и Тэндай, и был сразу же тепло встречен воинским сословием, самураями. Может быть, в силу исторического недоразумения Дзэн на японской почве противостоял аристократическому духовенству. Придворная знать поначалу также чуралась учения Дзэн и даже использовала свои политические возможности для организации сил, оппозиционных новой секте. Так, волею судеб, на заре своего существования секта Дзэн в Японии оказалась вдалеке от столицы Киото и вынуждена была искать покровительства рода Ходзе в Камакура. Резиденция военных правителей феодальной Японии, Камакура, стала также и центром Дзэн-буддизма. Множество дзэнских монахов, приехав из Китая, оседали в Камакура, где им была обеспечена поддержка и защита со стороны Ходзё Токиэри и Ходзё Токимунэ, а также их преемников и вассалов.
Китайские наставники Дзэн привозили с собой различные произведения искусства, приглашали с континента художников, да и сами японцы, регулярно посещавшие Китай, становились носителями традиций Дзэн в искусстве и литературе. Так попали в Японию картины Моккэя (Му Ци), Рёкая (Лян Кай), Байэна (Ма Юань) и многих других. Свитки с надписями, принадлежащими кисти крупнейших дзэнских мастеров Китая, также нашли прибежище в стенах японских монастырей. Каллиграфия на Дальнем Востоке всегда являлась таким же искусством, как и живопись тушью, получив повсеместное распространение среди образованных классов с незапамятных времен. Живопись, графика и каллиграфия, проникнутые духом Дзэн, произвели сильнейшее впечатление на деятелей культуры и искусства. Приняв на вооружение Дзэн, мастера стремились развивать традиции, в которых жил этот мужественный несгибаемый дух. Мягкость, утонченность и изысканность, которые можно было бы назвать почти женственными, – весь дух, царивший в японском искусстве до периода Камакура, уступил место мужественности, нашедшей выражение прежде всего в скульптуре, а также в каллиграфии. Почитаться стала типичная для самураев Канто грубоватая воинственность, резко контрастирующая с изнеженностью холеных киотоских вельмож. Присущие истинному солдату качества с их акцентом на мистицизм и отстраненность от мирской суеты предполагали явную доминанту силы воли, и в этом аспекте Дзэн полностью смыкался с моральным кодексом Бусидо.
Наилучшее развитие учение Дзэн получило в стенах монастырей, поскольку монастыри чаще всего располагались в горах и их обитатели
