находились в самом тесном соприкосновении с природой, будучи пристальными и неравнодушными естествоиспытателями. Монахи наблюдают жизнь растений, птиц и животных, созерцают реки, утесы и прочие красоты природы, которые остаются незамеченными для большинства горожан. Характерно, что такого рода наблюдения отражают всю глубину их философии, вернее, их интуиции. Это не просто интерес натуралиста: монахи стремятся проникнуть в самую суть увиденного. Какой бы пейзаж ни рисовали они с натуры, в нем всегда можно почувствовать интуитивное озарение, мягкое дыхание «духа гор».
Вся мощь интуиции, которую обретают дзэнские мастера в упорном радении, призвана пробудить и обострить художественные дарования, если, конечно, таковые вообще заложены в субъекте. Интуиция, очевидно, сродни тому внутреннему зову, что побуждает мастера творить прекрасное, то есть через предметы безобразные и несовершенные выражать свое понимание подлинного совершенства. Дзэнские мастера могли быть не бог весть какими философами, являясь при этом зачастую великолепными художниками, и творчество у них стоит на первом месте. К тому же они знают, как передать уникальное и оригинальное. Одним из выдающихся носителей дзэнской традиции был Мусо Народный наставник (1275–1351), живший в эпоху Северной и Южной династий. Он был неподражаемым каллиграфом и замечательным мастером садово-паркового дизайна. Во многих уголках Японии, где ему довелось побывать, он оставил великолепные сады, многие из которых, пережив века, в отличной сохранности дошли до наших дней. Среди крупных дзэнских художников XIV–XV столетий выделяются имена Те Дэнсу (ум. в 1431 г.), Рэйсай (творил с 1435 г.), Дзёсэцу (ок. 1410 г.), Сюбун (творил в 1414–1465 гг.), Сэссю (1421–1506) и др.
Джордж Детайт, автор монографии «Китайский мистицизм и современная живопись», который, как мне кажется, понимает дух дзэнского мистицизма, утверждает, что, «когда китайский художник пишет картину, главное для него – концентрация мысли, а также готовность руки спонтанно следовать направляющей воле. Традиция предписывает ему видеть или, скорее, чувствовать работу, которую предстоит выполнить в целом, прежде чем он возьмется за что-то конкретное. Если человек не обладает ясностью мысли, он станет рабом внешних обстоятельств». И далее: «Тот, кто умышленно медлит и водит кистью, намереваясь написать картину, еще более теряет в постижении искусства живописи. Это похоже на автоматическое письмо. Рисуй бамбук десять лет, стань сам бамбуком, затем, когда берешься за кисть, забудь все, что знаешь о бамбуке. Владея безупречной техникой, художник весь отдается порыву вдохновения».
Стать бамбуком, забыть во время рисования, что ты и бамбук едины, – вот истинный Дзэн бамбука, заключающийся в следовании «ритмичному движению духа», живущего в бамбуке, как и в самом художнике. Все, что требуется теперь от творца, – обуздывать свой дух и направлять его, действуя при этом совершенно бессознательно, спонтанно. Задача нелегкая, и способность к ее выполнению приобретается только путем многолетнего духовного тренинга. На Востоке люди еще с незапамятных времен зарождения цивилизации были приучены вырабатывать в себе такие способности, если они хотели добиться успеха в искусстве или религиозном подвижничестве. Принцип этот был сформулирован в известном девизе Дзэн-буддизма: «Одно во Всем, и Все в Одном». Глубинное постижение кардинального принципа и порождает творческий гений.
Здесь чрезвычайно важно уловить правильный смысл девиза. Некоторые полагают, что в нем заключено кредо пантеизма, и такое мнение разделяют даже некоторые приверженцы Дзэн. Прискорбное заблуждение! Ведь пантеизм абсолютно чужд как самому учению Дзэн, так и идее верного осознания художником своей миссии. Когда дзэнские мастера провозглашают: «Одно во Всем, и Все в Одном», они вовсе не имеют в виду, что есть конкретное Одно либо Все, что Одно находится в другом и наоборот. Да, если Одно присутствует во Всем, можно вообразить Дзэн учением пантеистическим. На самом же деле имеется в виду совсем иное: Дзэн не признает ни Одного, ни Всего в отрыве друг от друга. Изречение «Одно во Всем, и Все в Одном» нужно понимать как категорическое утверждение непреложного факта, не пытаясь анализировать составляющие элементы. Мы смотрим на луну и знаем, что видим луну, – этого уже достаточно. Тот, кто пытается проанализировать свой опыт и вывести некую теорию познания, не может называться адептом Дзэн. Он перестанет быть таковым, как только приступит к процедуре анализа. Дзэн поощряет опыт, но отказывается подчиняться любой философской системе.
Даже когда Дзэн допускает логические рассуждения, он не впадает в пантеистическое истолкование мира. Прежде всего, в Дзэн нет понятия «Одно». Если речь идет об «Одном», как если бы такое понятие существовало, это всего лишь вид уступки общепринятым обозначениям. Для адептов Дзэн «Одно есть Все, и Все есть Одно». Первое всегда равнозначно второму, и разделить их невозможно. Все на свете пребывает в Пустоте (шуньяте) или вне ее в своей «таковости», Самобытности (татхата). Самобытность вещей по сути и есть Пустота: татхата есть шуньята, а шуньята есть татхата.
Следующий парадоксальный диалог-мондо поможет мне проиллюстрировать отношение Дзэн-буддизма к так называемому пантеистическому восприятию Природы.
Некий монах спросил Тосу (Тоу-цзы), дзэнского мастера эпохи Тан: «В моем понимании все звуки суть глас Будды. Это верно?» Наставник ответил: «Верно». – «В таком случае, учитель, – продолжал монах, – не могли бы вы прекратить издавать звуки, в которых слышится хлюпанье болотной грязи?» Наставник в ответ дал ученику затрещину.
Тогда монах снова обратился к Тосу с вопросом: «Правильно ли я понимаю указание Будды о том, что всякая речь, как бы ни была она пуста, банальна или оскорбительна, относится к высшей Истине?» – «Совершенно правильно», – подтвердил наставник. – «В таком случае, – продолжал монах, – могу я назвать вас ослом?» Мастер снова ответил затрещиной.
Вероятно, приведенный диалог следует разъяснить общедоступным языком. Считать каждый звук, каждый шум, каждое изреченное слово за порождение единой Реальности, то есть единого Бога, – это и есть пантеистический подход, как мне думается. Ведь «Сам дает всему жизнь и дыхание и все» (Деяния, 17:25), и еще сказано: «Ибо им мы живем и движемся, и существуем» (Деяния, 17:28). Если так, то и охрипшая глотка дзэнского мастера воспроизводит лишь отголоски мелодичного потока сладкоголосых речей, изливающихся из золотых уст Будды. Если так, то и при уподоблении уважаемого мастера ослу оскорбление должно рассматриваться не как оскорбление, а как отражение частицы высшей истины. Все формы и разновидности зла должны быть сочтены воплощающими по-своему правду, добро и красоту, вносящими свою лепту в усовершенствование Сущего. Выражаясь более определенно, плохое есть хорошее, безобразное есть прекрасное, ложь есть правда, несовершенное есть совершенное и наоборот. Таково восприятие людей, считающих, что божественная природа имманентно присуща всему в мире. Дзэн же часто подвергался критике за демонстрацию сходной тенденции миросозерцания на практике.
Однако Тосу выступил против такого интеллектуалистского толкования и потому ударил монаха. Последний, по всей вероятности, ожидал,
