возможно, задумчивые, мысли и желания - с точки зрения доминирующей культурной точки зрения - были, образно говоря, вырезаны. В этом свете современные фильмы ужасов можно рассматривать как ритуалы инверсии для массового общества. И функция таких ритуалов - в том виде, в каком они буквально воплощаются в сюжетной структуре - состоит в том, чтобы восхвалять доминирующую культурную точку зрения и ее представление о норме. Нормы, о которых здесь идет речь, считаются политическими, а их валоризация - идеологически заряженной. Таким образом, постоянная репетиция сценария, лежащего в основе вымысла ужасов, неизбежно укрепляет статус-кво.
Если эта теория окажется успешной, она может дать нам основания считать, что жанр ужасов неизбежно служит идеологии, что, в свою очередь, может дать объяснение тому, почему ужасы всегда с нами. Однако мне не кажется, что эта теория убедительна. Во-первых, она не предлагает всеобъемлющего взгляда на жанр ужасов; она действительно применима к нарративному ужасу, который, хотя, как я уже подчеркивал, является наиболее центральным проявлением жанра, все же не является им целиком. Ужас в изобразительном искусстве может быть не нарративным и, следовательно, не участвовать в инстанцировании нормального/абнормального/ненормального сценария. Этому взгляду на ужас нечего сказать о таких случаях.
Таким образом, остается недоказанным, что не-нарративный ужас - и, следовательно, ужас в целом - обслуживает идеологию благодаря той глубинной структурной особенности, на которую обращает внимание теория.
Во-вторых, это стандартная вариация жанра ужасов: иногда ужасное существо не изгоняется или не уничтожается в конце истории. Иногда дом овладевает своей жертвой (роман Мараско "Сожженные жертвы"), иногда рождается Сатана (роман Левина "Ребенок Розмари"), иногда захватчики из космоса захватывают власть (ремейк фильма Филипа Кауфмана "Вторжение похитителей тел") или, по крайней мере, остаются непобежденными (фильм Тоба Хупера "Жизненная сила"). Более того, в конце фантастического фильма ужасов зритель может остаться в раздумьях, было ли чудовищное разрушение (ремейк "Нечто" Джона Карпентера; первый фильм из серии "Кошмар на улице Вязов" Уэса Крейвена). И отрубленная рука все еще на свободе в конце рассказа Гэри Брендера "Рука Джулиана", и нежить в кинговской "ЗооСематрии", и одержимый медиевист в книге Дэниела Роудса "После Люцифера".
Так происходит не только в современной фантастике ужасов. В конце "Древнего колдовства" Блэквуда город людей-кошек все еще стоит; в конце "Мании мистера Мелдрума" Джона Меткалфа мистер Мелдрум превращается в Тота; в одноименном рассказе Оливера Лука манящая Справедливая овладевает Олероном; в "Чудовище с пятью пальцами" Харви неизвестно, была ли уничтожена рука; у Лавкрафта существа из древних инопланетных рас обычно выживают после обнаружения; и так далее, и тому подобное.
Таким образом, если рассматривать сюжетную структуру "нормальный/абнормальный/нормальный" как аллегорию восстановления статус-кво, то что мы скажем о стандартных отклонениях от этой триады, которые переходят от нормального к ненормальному и оставляют все как есть? Являются ли эти довольно привычные сюжетные гамбиты антиустановочными? Оспаривают ли они статус-кво? Можно усомниться в таком выводе, но как рассматриваемая теория сможет его избежать? Более того, как в этих случаях будет работать катарсис (возможно, сомнительное понятие)? Ведь если восстановление нормального является ключевым элементом для закрытия предохранительного клапана, то что повернет винт обратно, когда ненормальное не будет изгнано?
В ответ на эти противопоставления можно попытаться перестроить теорию, заявив, что она призвана характеризовать только те случаи ужаса, где действует нормальная/абнормальная/ненормальная модель повествования. Это не будет всеобъемлющей теорией ужаса; но, тем не менее, она охватит большую территорию. Однако я сомневаюсь, что даже такая уменьшенная теория сохранения ужаса будет успешной.
Эта теория объединяет или связывает множество концепций, которые, на мой взгляд, лучше держать отдельно. Например, теория более или менее приравнивает нормальное - в смысле классификационных и моральных категорий - к статус-кво данного политического порядка. Когда эти нормы оспариваются, оспаривается и политический порядок; когда они подтверждаются, политический порядок подтверждается.
Но стоит ли так легко отделять эти нормы от элементов политического порядка? Вспомните, какие нормы нарушаются: с концептуальной стороны, это различия между животным и растительным, между человеком и мухой; с моральной стороны, это запреты на поедание человеческой плоти, бессмысленные убийства, похищения и так далее. Если существует доминирующий политический порядок, который рассматривает эти нормы как незыблемые, то не менее верно и то, что недоминирующие, оппозиционные, эмансипационные движения внутри общества также будут придерживаться этих норм.
Ужасные существа, то есть не противоречащие культурным нормам ни на каком уровне, которые знаменует собой политическое различие между господствующим статус-кво и теми, кого он якобы подавляет. Ни поедание человеческой плоти, ни отрицание разницы между насекомыми и людьми не входят в политическую повестку дня ни одного из известных мне освободительных движений. Таким образом, оспаривание культурных норм на этом уровне абстракции не затрагивает политических основ социального порядка, и, следовательно, повторное утверждение этих норм69 не будет иметь никакого значения для подтверждения политического статус-кво.
Другой способ понять этот момент - заметить, что в этом счете может происходить скольжение между двумя понятиями "нормального". С одной стороны, "нормальный" может относиться к нормам наших классификационных и моральных схем. С другой стороны, "нормальным" может считаться этос и поведение тех, кто беспрекословно соответствует некоему видению (культурно, морально, политически) благодушной жизни среднего класса - человек организации, моральное большинство, молчаливое большинство и т. д. Идеологический рассказ об ужасе, который мы рассматриваем, кажется, переходит от наблюдения, что ужасные существа ненормальны в первом смысле этого термина, к мнению, что их поражение утверждает нормальность во втором смысле этого термина, что, конечно, является смыслом, который будет иметь отношение к некоторым аспектам современной культурной политики. Но это, конечно, упирается в простое двусмысление некоторых значений нормальности. Да, у троллей, скорее всего, плохие манеры за столом и они не голосуют за республиканцев; если бы их волновала международная политика, они могли бы быть коммунистами. Но это не тот уровень нормальности, который обычно нарушается в вымыслах ужасов; и это не тот вид нормальности, который ставится на карту в противостоянии с монстрами, за исключением тех текстов, где такие ассоциации явно мобилизуются в презентации.
Еще одно понятие, которое эквивоцируется в структурном описании идеологического адреса жанра ужасов, - порядок. Концептуальный и моральный порядок - и их культурные схемы - рассматриваются как эквивалент репрессивных социальных порядков. Но, опять же, различия между насекомыми и людьми и запреты на опустошение деревень не обязательно связаны с репрессивными социальными силами. Это более общепринятые культурные принципы, которые, скорее всего, будут разделяться противоборствующими социально-политическими группами в любом конкретном сообществе. Таким образом, их подтверждение не связано с подтверждением доминирования какой-либо социальной группы, за исключением тех случаев, когда угроза беспорядков
