Согласно закону не требуется установления субъективного отношения должностного лица к имевшимся в документе оскорбительным выражениям. Это обстоятельство объясняется тем, что явное неуважение высказывается не конкретному чиновнику, а занимаемой им должности.
Уголовной ответственности по ст. 310 Уложения о наказаниях подлежит как лицо, которое составило указанный документ, так и лицо, которое подало его в соответствующий государственный орган. «…Лицо, сочинившее жалобу на действия должностного лица или поместившее в ней оскорбительные выражения, признается участником преступления… Составитель жалобы или другой подобной бумаги, знавший, что она будет подана в суд, отвечает как сообщник, хотя бы бумага была подана не им, а тем лицом, от имени которого она составлена»[372].
Такой же позиции придерживалась судебная практика. Присяжный поверенный Гольденвейзер осужден Кишиневским окружным судом по ст. 283 Уложения о наказаниях (в ред. Уложения 1885 г.). В кассационной жалобе он утверждал, что необоснованно признан соучастником подачи «оскорбительной бумаги», поскольку ее не подписывал и не подавал в правительственное место. Правительствующий сенат признал приговор суда законным[373].
Необоснованные жалобы на действия должностных лиц не влекли уголовную ответственность, если они не содержали оскорбительных выражений (ст. 311 Уложения о наказаниях).
Оправдательный приговор судебной палаты по апелляции подсудимого тем не менее не служил препятствием уголовного преследования против него, если жалоба содержала явные оскорбления судьи. В соответствии с Уставом гражданского судопроизводства исковое прошение, составленное с нарушением правил этикета, подлежало возврату истцу, однако это не освобождало виновного от уголовной ответственности по ст. 311 Уложения о наказаниях.
Статья 312 Уложения о наказаниях содержит описание оскорбления действием: «Кто осмелится побоями или же другим каким-либо насильственным действием оскорбить чиновника, хотя и не в присутственном месте, но однакож при исполнении им обязанностей службы, или же вследствие сего исполнения его обязанностей, тот подвергается…». В уголовно-правовой норме потерпевший определен в самом общем виде – чиновник. Данное понятие получило толкование в литературе. К нему относились все должностные лица государственной или общественной службы независимо от того, занимали ли они «классные должности», пользовались правами государственных служащих или служили по найму. В частности, потерпевшими признавались: члены оценочных комиссий, городских управ, торговых депутаций, базарные смотрители и др.
Оскорбление полицейских и других стражей порядка, служителей правительственных и судебных мест, полевых и лесных сторожей, должностных лиц волостного и сельского управления (за исключением волостных старшин и лиц, занимающих аналогичные должности), железнодорожных сторожей или агентов железнодорожного управления, должностных лиц станичного и хуторского общественных управлений (за исключением станичных атаманов), надсмотрщиков винокуренных заводов и священнослужителей квалифицировалось по ст. 31 Устава о наказаниях, налагаемых мировыми судьями[374]. Способ совершения рассматриваемого преступления и деяния, предусмотренного ст. 292 Уложения о наказаниях, по сути, одинаков – он заключается в побоях и иных насильственных действиях, однако в одном случае имеет место оскорбление, в другом – сопротивление власти. В связи с этим возникает необходимость разграничивать два схожих по внешним признакам посягательства на порядок управления.
Р. Д. Шарапов утверждает, что оскорбление действием отграничивалось в Уложении о наказаниях по направленности умысла[375]. В подтверждение сказанного автор ссылается на высказывание И. Я. Фойницкого: «Со стороны внешней обида действием граничит с насилием, отличаясь от последнего свойством преступного намерения»[376]. С. А. Цветков, не соглашаясь с таким объяснением различий в указанных преступлениях, отмечает, что работа И. Я. Фойницкого была издана в период, когда уже более 10 лет действовали отдельные главы Уголовного уложения 1903 г., обеспечивающие неприкосновенность чести и достоинства на принципиально иных началах, что и отразилось в позиции автора[377].
В дореволюционной литературе по вопросу отграничения оскорбления, совершаемого путем насильственного действия, от сопротивления власти не существовало единой позиции. Их объединяло одно: все авторы считали, что разграничение следует проводить по содержанию и интенсивности насилия. Например, А. Лохвицкий писал, что обида действием может состоять и в ударе, «но удар этот не должен быть тяжелый. Если кто-нибудь ударяет рукою по лицу, или слегка хлыстом – это, по понятиям общества, обида, потому что в этом действии не видно у причинившего его никакого намерения, кроме намерения оскорбить. Но если его бьют сильно – это нанесение побоев; никто не считает здесь оскорбленной свою честь, никто не вызовет за это действие на дуэль»[378]. В. В. Есипов считал, что нанесение побоев «только тогда выходит за пределы обиды, когда оно сопровождалось нанесением увечий или ран…»[379].
В качестве критерия разграничения С. В. Познышев предлагал использовать такое понятие, как опасность насилия для жизни потерпевшего. По этой классификации побои не могли представлять опасность для жизни[380]. В принципе в этом же русле находились рассуждения Н. А. Неклюдова, по мнению которого «отличие обиды действием будет заключаться в том, что побои в обиде не подвергают опасности жизнь обиженного… и не имеют своим последствием болезни, лишающей его возможности труда и занятий»[381].
Кроме побоев к оскорблению представителя власти относились иные насильственные действия, например таскание за уши и волосы. Последние действия в том числе вменялись в вину крестьянину Кольченко, который в волостном правлении требовал от сборщика податей Алексейчика денег. Получив отказ, виновный обругал его, нанес пощечину и стал таскать за волосы[382].
Иными насильственными действиями также признавались хватание за одежду, различные части тела, бросание в чиновника каких-либо предметов. Так, Тиханов признан виновным в том, что схватил за шиворот полицейского надзирателя и со словами «пошел вон» оттолкнул его от себя[383]. Во время производства описи на квартире купца Кофмана последний грубо обругал судебного пристава Глаголева, а затем стал бросать в него грязное белье[384].
Несмотря на расширительное толкование насильственных действий, в дореволюционной литературе обращается внимание на то, что за пределами положений ст. 312 Уложения о наказаниях остались такие случаи посягательств на авторитет государственных органов, как различного рода оскорбительные выходки (обливание помоями, плевки и т. д.) и неприличные жесты. Последние в науке и судебной практике вообще относились к оскорблению словом («символические обиды»). Так, Правительствующий сенат в решении по делу Тихановского указал, что деяние виновного, выразившего телодвижением только грубое и оскорбительное предложение, обращенное к полицейскому надзирателю, а не намерение посягнуть на его личную неприкосновенность, составляет преступление, предусмотренное ст. 286 (оскорбление словом), а не ст. 285 Уложения о наказаниях (оскорбление действием)[385].
Н. А. Неклюдов писал: «Обида символическая есть оскорбление человека через посредство знаков и изображений, заменяющих собою слово и речь; но как слово говорится на воздух, на ветер, в пустое пространство, долетая до слуха человека лишь посредством колебания воздушных волн, не касаясь нисколько его тела, так и обида символическая, существенный признак которой заключается в том, что она видится, должна достигать зрения человека лишь через посредство световых волн, равным образом не прикасаясь его тела…»[386]. Возражая Н. А. Неклюдову, С. А. Цветков обоснованно отмечает, что телодвижения представляют собой самостоятельный способ передачи информации. Именно на этом свойстве зиждется выделение конклюдентных действий[387].
Ответственность по ст. 312 Уложения о наказаниях наступала в случае, если оскорбление наносилось чиновнику при исполнении или в связи с исполнением обязанностей по службе.
Согласно ст. 313 Уложения о наказаниях «кто ругательными или поносительными словами оскорбит чиновника, хотя не в присутственном месте, но однакож при исполнении им обязанностей службы или вследствие сего исполнения обязанностей его, тот … подвергается…». От предыдущего преступления это деяние отличается лишь одним – способом оскорбления; в силу прямого указания закона он может быть только словесным.
