Ознакомительная версия.
А. В. Наумов признает преступлением «запрещенное уголовным законом общественно опасное, виновное и наказуемое деяние (действие или бездействие)».[354] Во-первых, автор в целом дублирует законодательное определение преступления с перестановкой слагаемых и попыткой акцентировать внимание на запрещенности деяния; во-вторых, признает деянием действие или бездействие, что несколько противоречит закону.
Можно продолжать исследование мнений тех или иных авторов по вопросу о понятии преступления и деяния, но и из приведенного видно, что Уголовный кодекс РФ принят и вступил в силу, а в теории продолжается брожение по поводу одного из основных предметов уголовного права – понятия и определения преступления. Возникает вопрос, кто же стоял у истоков УК РФ? Ответ на него едва ли удастся найти, это как у А. Райкина: «Кто шил костюм? Мы!»
Плохо то, что и действующий уголовный закон не снимает проблемы понимания деяния, его структуры. Из предыдущего анализа теоретических позиций следует, что единства мнений по данному вопросу нет, авторы придают деянию различный объем с различным набором элементов. Указанному разнобою мнений способствует и законодатель. Так, в ст. 8 УК РФ 1996 г. признано основанием уголовной ответственности «совершение деяния, содержащего все признаки состава преступления, предусмотренного настоящим Кодексом», т. е. в термине «деяние» законодатель объединил объект, объективную сторону, субъекта и субъективную сторону преступления – все то, что сегодня входит в содержание состава.
Здесь мы столкнулись с одной из самых устойчивых фикций второй половины XX в., базу которой заложило еще дореволюционное русское право, несколько конкретизировал А. Н. Трайнин[355] и прямо указал на состав преступления как основание уголовной ответственности А. А. Пионтковский.[356] Мы считаем это фикцией, поскольку кто бы что ни говорил, а основанием уголовной ответственности является совершение преступления,[357] ведь именно преступление (не состав преступления, не что-то еще) является одним из предметов уголовного права[358] (есть преступление – возникает уголовная ответственность, нет преступления – не может быть и разговора об уголовной ответственности), все остальное – желание сторонников состава преступления придать ему вселенское значение. Можно было бы согласиться с указанным мнением теоретиков, проведенном в закон, если бы «деяние, содержащее все признаки состава преступления» было по своим свойствам и структуре более понятным и точным, нежели преступление. Однако это не так. Как мы показали, даже в понятии и структуре деяния трудно разобраться до сих пор, а уж состав преступления – абсолютно неопределенная теоретически надуманная категория. Неясно, почему законодатель не закрепил в ст. 8 УК абсолютно понятную и точную формулу: «Основанием уголовной ответственности является совершение преступления», базирующуюся на опять-таки имеющемся в законе определении последнего (ч. 1 ст. 14 УК), вместо существующей сегодня неуклюжей фразы, опирающейся на пустоту, на условность.
Поддержанный нами подход оправдан уже тем, что почти по всем нормам Общей части УК законодатель обращается именно к категории «преступление» (множественность преступлений – ст. 16–18 УК, неоконченное и оконченное преступление – ст. 29–31 УК, соучастие в преступлении – ст. 32–36 УК и т. д.) и только в крайне редких случаях связывает институты уголовного права с понятием деяния как синонима преступления (при малозначительном деянии – ч. 2 ст. 14 УК, при невменяемости – ст. 21 УК, при невиновном причинении вреда – ст. 28 УК), как правило, тогда, когда поведение лица не признается преступным. Тем не менее законодатель в ст. 8 УК понимает под деянием совокупность всех объективных и субъективных признаков состава преступления.
Однако и эта условность до конца законодателем не выдержана. Так, в ч. 1 ст. 14 УК сказано, что преступлением признается виновное совершение общественно опасного деяния. При этом сразу же возникает естественный вопрос – входит ли в структуру деяния виновность. Данный вопрос тем более актуален, что в официальном Проекте УК РФ терминологически все это было оформлено несколько иначе: преступлением признавалось совершение виновного общественно опасного деяния. Сравнение указанных двух формул показывает, что разница между ними заключается в месте нахождения виновности – до «совершения деяния» или внутри него. При анализе становится понятным, что во втором варианте (в Проекте) виновность была объявлена признаком деяния («совершение виновного… деяния»), тогда как в действующем законе виновность вынесена за пределы «совершения деяния» («виновное совершение… деяния»), тем самым она объявлена самостоятельным признаком преступления наряду с совершением деяния. На наш взгляд, симптоматичным является тот факт, что законодатель не поддержал в указанном плане Проект УК РФ и, соответственно, Основы 1991 г.: он не включил в структуру деяния виновность, что позволяет сказать, что законодатель признает деяние только объективной категорией, поскольку субъективный фактор в виде виновности вынес за его пределы.
Но в таком случае возникает противоречие между положениями ст. 8 и ч. 1 ст. 14 УК по структуре деяния – первое требует включения в деяние виновности как элемента состава преступления, второе столь же настоятельно исключает виновность из признаков деяния. Данное противоречие не столь и безобидно, поскольку не позволяет достаточно ясно понять структуру деяния и его сущность, правильно их толковать.
Очень похоже на то, что единственный выход из создавшегося переплетения фикций заключается в возврате к русскому языку, в понимании деяния как действия[359] или в крайнем случае допустимости – бездействия, в возврате к ранее существовавшему в уголовном законе определению деяния как действия или бездействия. Разумеется, все это при условии, что мы хотим достичь максимальной ясности и точности в понимании законодательных терминов и не хотим до бесконечности спорить об одном и том же без какой-либо видимой перспективы. Итак, имея жесткую базу в виде русского языка и традиционного уголовно-правового представления о деянии, можно определить его как действие или бездействие, как категорию только объективной стороны преступления.
На этой основе становится понятным соотношение виновности и деяния, урегулированное ч. 1 ст. 14 УК РФ, и традиционное разделение субъективной и объективной сторон преступления.
Подводя промежуточный итог изложенному, можно констатировать: а) приемлемо определение преступления в ч. 1 ст. 14 УК, поскольку здесь в основном отражена его сущность и структура представлена лишь частично; б) ни в законе, ни в теории нет ясного представления о деянии, в качестве такового признают и синоним преступления, и только объективную категорию (действие или бездействие), хотя более точным было бы последнее понимание его. Отсюда следует: 1) преступление необходимо определять только с позиций его сущности, 2) в определение нужно ввести синоним термина «преступление» и 3) деяние представляет собой элемент преступления, а не его признак. Но в таком случае деяние не может выступать в качестве синонима преступления, поскольку данный синоним по объему должен соответствовать последнему, а деяние лишь один из элементов преступления. Если мы признаем деяние синонимом преступления (что теоретически возможно), то тогда мы вынуждены будем искать обобщенное отражение в теории, законе и практике совокупного понятия, включающего в себя действие и бездействие; сегодня эту роль выполняет узко понимаемое деяние, тогда как широко понимаемое деяние предлагают признать синонимом преступления.
Питая определенную неприязнь к широкому и узкому толкованию терминов, особенно в уголовном праве с его чрезвычайно жесткими правовыми последствиями социального нарушения, тем не менее понимаю, что очень сложно найти синоним, адекватный термину «преступление». Все указанные в теории термины – посягательство, нарушение, правонарушение, проступок, поведение – носят весьма условный характер в качестве синонима. О причинах неприемлемости посягательства выше уже было сказано. Поведение в русском языке связано с образом жизни или действия;[360] в первом варианте данный термин носит слишком обобщенный характер (образ жизни – это нечто), во втором – слишком узкий и касается только действия, что тоже особого удовлетворения не вызывает. Ближе к нашей цели стоят термины «нарушение», «правонарушение», «проступок», поскольку в них заложена изначально суть и преступления как чего-то, противостоящего заложенным в данном конкретном обществе правилам, установлениям. При этом менее совершенен термин «правонарушение» из-за того, что нельзя нарушить право, но об этом несколько позже. Так же малоприемлем и термин «проступок», с которым очень часто теория связывает нарушения, менее опасные, чем преступления (административные проступки, проступки как нечто противостоящее преступлению в уголовном праве). Похоже, что самым приемлемым остается термин «нарушение» как явление, мешающее нормальному состоянию, развитию чего-то, прерывающее что-то, не выполняющее, не соблюдающее что-то.[361] Но поскольку нарушение носит тоже широкий характер в силу его соотнесения со многими отраслями права, в определении преступления следует отразить признаки, которые бы характеризовали только преступление и уточняли характер нарушения.
Ознакомительная версия.
