Материал, содержащийся в книге Н. Кристи, независимо от того, хочет этого автор или нет, разоблачает теорию и практику буржуазной юстиции. Он убедительно показывает, что буржуазное государство не только неизбежно порождает преступность, но столь же неизбежно, отдавая предпочтение то одной, то другой теории, заменяя классицизм позитивизмом, позитивизм неоклассицизмом, неоклассицизм неопозитивизмом, возлагает бремя лишений на низшие слои общества. По счету платят бедняки, и притом трижды: они чаще других оказываются среди тех, кто совершает преступления, чаще других становятся жертвами преступлений и чаще других попадают за решетку.
Книга вводит нас в курс новейших научных дискуссий в области уголовного права и практики его применения, которые ведутся в странах Западной Европы и в США, знакомит с результатами различных эмпирических исследований, многочисленными аргументами спорящих сторон, с проектами уголовно-правовых реформ.
Призыв автора к сокращению бессмысленных страданий на земле, по существу, выходит далеко за рамки проблем уголовной юстиции и найдет горячий отклик у советского читателя, поскольку именно Советский Союз активно борется за прекращение бессмысленных страданий, которые империализм причиняет своим и чужим народам. Призыв Н. Кристи к анализу реальных сложностей реального общества, порождающих преступность и влияющих на ее структуру и динамику, также встретит одобрение научной общественности нашей страны, — страны, где в борьбе с преступностью решающее значение придается не уголовной репрессии, а социальной профилактике.
А. М. Яковлев В. М. Коган
Основные положения этой небольшой по объему книги — просты.
Ход мыслей заключается в следующем. Назначение наказания в соответствии с правовыми установлениями означает причинение боли и предназначено именно для этого. Эта деятельность часто не согласуется с такими признанными ценностями, как доброта и способность прощать. Для устранения этого несоответствия иногда делаются попытки скрыть основное содержание наказания. В тех случаях когда это не удается, приводятся разного рода аргументы в пользу намеренного причинения боли. Основная цель последующего изложения заключается в том, чтобы описать, объяснить и оценить эти попытки в их основных проявлениях и соотнести их с общими социальными условиями.
Ни одна из попыток обосновать намеренное причинение боли, по-видимому, не является вполне удовлетворительной. В связи с попытками изменить поведение правонарушителя возникают вопросы справедливости. Попытки причинять боль в строго определенном объеме порождают жесткие системы, не чувствительные к индивидуальным нуждам. Создается впечатление, что в той области, где происходит борьба криминологических теорий и практических методов, общество бросается из одной крайности в другую в своем стремлении разрешить неразрешимые дилеммы.
Моя собственная точка зрения состоит в том, что пришло время положить конец этим колебаниям, показав их бесполезность и выбрав моральную позицию в пользу создания жестких ограничений использованию намеренного причинения боли в качестве средства социального контроля. На основе опыта социальных систем, в минимальной степени прибегающих к использованию боли, обнаруживаются некоторые общие условия, при которых ее намеренное причинение имеет ограниченный характер.
Если боль должна причиняться, то не в целях манипуляции, а в таких социальных формах, к которым обращаются люди, когда они переживают глубокую скорбь. Это могло бы создать положение, при котором наказание за преступление исчезнет. Когда это произойдет, основные черты государства также исчезнут. Будучи только идеалом, такое положение стоит того, чтобы его осознать и иметь в виду как царство доброты и человечности — цель, которая недостижима, но к которой надо стремиться.
Я благодарен многим своим друзьям и коллегам, оказавшим мне помощь. Я не всегда соглашался с их советами, так что никто из них не несет ответственности за недостатки этой работы в ее окончательном виде.
Эта книга — о боли. Но я не знаю, что такое боль и как ее градуировать. Литература полна героями, исполненными такого величия, что они почти не ощущают боли, и трусами, столь ничтожными, что почти все им причиняет боль. Чтобы постичь существо боли, нужно понять суть добра и зла. Я воздерживаюсь от такого рода попыток.
Те, кто рассматривает историю уголовного права как поэтапное поступательное движение, могли бы возразить, что я чересчур осторожен в своих суждениях. Они видят прогресс и постепенное уменьшение боли, поддающееся измерению. От ужасов публичной казни, откровенно описанных Фуко, до изобретенной в 1815 г. Норвежским парламентом системы, предусматривающей замену клеймения и отсечения частей тела определенными сроками тюремного заключения — десять лет за руку, — разве это не пример уменьшения боли? От рабства и работных домов с их ^контролируемой жестокостью к хорошо организованным пенитенциариям — разве это не прогресс? От порки за непослушание до лишения привилегий? От затхлых каменных темниц прошлого до одиночных камер с удобствами — разве все это не свидетельствует об уменьшении боли?
Я просто не знаю. Каждая форма должна оцениваться в соответствии со своим временем теми, кто страдает от боли, с точки зрения их обычной жизни и обычной жизни других и в свете того, что они считают своими грехами. Я не вижу, каким образом может быть построена соответствующая шкала.
Сторонник точных наук также мог бы счесть, что я слишком осторожен в суждениях. Мы, конечно, можем определить, как нервы распределяются в теле, и обследовать типичных людей в типичных ситуациях, чтобы выяснить, чтб они считают самым болезненным. Тем самым мы бы приблизились к постижению психологии этого явления. Но в то же самое время, чем больше мы приближаемся к нервным центрам и стандартизированным ситуациям, тем больше удаляемся от тех социальных, этических и религиозных факторов, которые, по-видимому, способны нейтрализовать то, что должно восприниматься как сильная боль, или усиливать слабую боль. Охранники из концлагерей с удивлением рассказывали, что заключенные сильнее реагировали на незначительные проявления насилия, чем на жестокость. «Они плакали, как дети, получив пощечину. Но они будто не реагировали вовсе, когда их избивали или когда убивали их друзей» (Кристи, 1972). JK. Луссеран (1963) фактически признает, что он впервые ощутил ценность жизни в концлагере Бухенвальд. Он все время жил на грани уничтожения. Из 2 тыс. узников, вместе с ним доставленных из Франции, выжили 30. Ему приходилось жить ощупью и выбирать между смертью и полусмертью в лазарете: он был слепым с детства.
По этим и по другим причинам в этой книге не будет обсуждаться, что такое боль, какая боль больше, а какая — меньше, сокращается ли на земле причинение боли или увеличивается. Эти вопросы выходят за пределы общественных наук. Но что я могу и буду делать, так это описывать действия, предназначенные служить наказанием также другие действия, весьма с ними схожие. Я опишу формы, используемые в случаях вынесения решений о наказаниях. И я буду оценивать как такие действия, так и такие формы.
В течение ряда лет морализм в данной области представлял собой установку, и само это слово ассоциировалось со сторонниками лозунга «закон и порядок» и суровых уголовно-правовых санкций. При этом предполагалось, что их оппоненты парят в пространстве, свободном от ценностных представлений. Позвольте мне заявить со всей определенностью, что я тоже моралист. Более того: я активный, бескомпромиссный моралист. Одна из основных предпосылок, из которых я исхожу, состоит в том, что борьба за уменьшение на земле боли, причиняемой людьми, — это справедливое дело. Я легко могу предвидеть возражения, которые вызывает такая позиция: боль способствует духовному росту людей, они становятся более зрелыми, как бы дважды рожденными, более глубоко постигают сущность вещей, переживают большую радость, если боль исчезает, и, согласно некоторым религиозным представлениям, становятся ближе к богу или к раю. Некоторые из нас уже имели возможность воспользоваться подобными преимуществами. Но мы на опыте знаем также, что бывает совсем по-другому: боль останавливает или тормозит духовный рост человека, делает его злым. В любом случае я не могу представить себе такого положения, когда бы следовало стремиться к увеличению на земле боли, причиняемой людьми. И я не вижу серьезных оснований для того, чтобы считать нынешний уровень причинения боли вполне справедливым и естественным, поскольку вопрос этот весьма важен и я должен сделать выбор; я не вижу иной позиции, которую можно было бы отстаивать, кроме как борьба за уменьшение боли.
