Одно из правил, которому нужно было бы следовать, таково: если есть сомнения, то нельзя причинять боль. Другое правило должно состоять в том, чтобы причинять как можно меньше боли. Ищите альтернативу наказанию, а не альтернативные наказания. Часто нет необходимости реагировать: преступник так же, как и окружающие, знает, что то, что он совершил, — плохо. Многие отклоняющиеся поступки представляют собой экспрессивную, неадекватную попытку что-то сказать. Пусть преступление послужит исходным пунктом для подлинного диалога, а не для столь же неадекватного ответа посредством причинения боли полной мерой. Социальные системы следует организовать так, чтобы диалог мог иметь место. Более того, некоторые системы устроены таким образом, что многие деяния естественно воспринимаются как преступления. Устройство других систем предрасполагает к тому, чтобы те же самые деяния воспринимались как проявления конфликтующих интересов. Для того чтобы уменьшить причинение боли людьми, нужно поощрять создание систем второго типа. Моя позиция, представленная здесь в неизбежно упрощенном виде, но с полным пониманием сложности обсуждаемых вопросов, кратко сводится к тому, что социальные системы должны строиться таким образом, чтобы свести к минимуму ощутимую потребность в причинении боли с целью социального контроля. Неизбежна скорбь, а не ад, создаваемый людьми.
Глава вторая
словесный щит
Легко утратить сознание серьезности явлений, которые составляют существо уголовного права.
Если служащий похоронного бюро позволяет вовлечь себя в то горе, которое его окружает, если он принимает его близко к сердцу, ему вскоре придется переменить занятие. То же самое, по всей вероятности, относится к тем из нас, кто работает в системе уголовной юстиции или близко с ней связан. Проблемы, с которыми мы сталкиваемся, слишком трудны, чтобы с с ними можно было жить. Мы выживаем, превращая работу в рутину, вникая каждый раз лишь в малую часть целого и сохраняя дистанцию между нами и клиентом, и особенно — его переживаниями.
Слова — хорошее средство для маскировки характера наших действий. Похоронное бюро пользуется словарем, помогающим выжить. Умерший «удалился на покой» или «почиет в мире», страдания прекратились, телу возвращается его красота (в США, например, поминки организуют профессионалы из похоронного бюро).
Точно так же мы поступаем в системе уголовной юстиции и системах, которые с ней связаны.
Характерно — не правда ли? — что уже в этой главе я дважды употребил слово «клиент» вместо того, чтобы сказать хотя бы «лицо, подлежащее наказанию». «Клиент» — подходящий термин, некогда обозначавший вассала, а теперь применяемый в отношении лиц, которым мы предлагаем услуги илп предоставляем пометь. В тюрьмах — по крайней мере в той части света, где я живу, — такое лицо называют «обитателем», а не «заключенным». Оно находится не в «камере», а в «помещении». Если оно плохо ведет себя, его могут подвергнуть «специальному воздействию». Практически это может означать изоляцию в камере, лишенной какой-либо обстановки. Большинство тюремного персонала в Норвегии называется не «охранниками», а «служащими» (betjent). Однако, когда мы говорим о высших должностных лицах норвежской тюремной системы, мы весьма умеренно используем эвфемизмы.
Начальников тюрьмы мы так и называем; аналогичным образом высший административный орган этой системы мы называем «советом по делам тюрем». В Швеции соответствующий уровень носит наименование «Kriminalvardstyrelsen». Слово «Vard» ассоциируется с попечительством. В Дании наименование руководителя всей системы включает слово «forsorg», используемое для обозначения тех, кто нуждается в заботе: больных, престарелых, нищих, сирот. С появлением социального обеспечения, получившего в значительной мере медицинский характер, слово «forsorg» употребляется для обозначения руководителя системы, ответственной за исполнение уголовно-правовых санкций.
Какого рода слова нам следовало бы выбирать?
Конечно, за добрыми словами стоит множество добрых намерений. Заключенные могут чувствовать себя лучше, если им постоянно не напоминать об их положении, называя их «узниками», помещая в «камеру», переводя в «карцер», держа под «стражей» и подчиняя «начальнику тюрьмы». Возможно, при этом они ощущают себя менее стигматизированными. Возможно, они получат больше услуг и помощи, если учреждение именовать не тюрьмой, a forsorg. Быть может, добрые слова создают добрый мир. Но у меня возникает предположение, что дело не просто в доброте, а в том, что добрые слова удобнее для властей. Речь идет не о тех, кто, переживая скорбь, не дает ей проявляться. Речь идет об обществе, которому помогают руководители похоронных бюро. Как подчеркнул Дж. Горер (1965), в нашем обществе существует строгий запрет на несдержанность в выражении горя. Страдание должно проявляться в контролируемых формах и не очень долго. Предполагается, что так лучше для тех, кто ближе всего к несчастью и смерти. Это, конечно, хорошо и для посторонних.
При помощи языка и ритуала горе устраняется из общественной жизни. Но то же самое происходит с болью, причиняемой наказанием. Когда мы в качестве наказания применяли порку, отсекали различные части тела или причиняли смерть, страдание было очевидным (исключение составляли некоторые нечестивцы, которые хитростью вынудили власти казнить их и тем самым избежали совершения самого греховного деяния, каким является самоубийство). Тяжелые цепи символизировали унижение. Это была яркая картина скорби и несчастья. В наши дни некоторые тюрьмы выглядят, как современные мотели, другие похожи на школы-интернаты. Приличное питание, работа и обучение, совместное содержание мужчин и женщин в грешной Дании, супружеские визиты в Швеции — все это выглядит как отдых за счет налогоплательщиков.
В связи с этим такие феномены, как боль и страдание, близки к исчезновению. Не составляют исключение и учебники по уголовному праву. Из большинства учебных текстов ясно, что наказание есть преднамеренное причинение зла. Но дальше этого современные учебники, как правило, не идут. По сравнению с обилием деталей и тонких различий, обычно присущих цм, отмечается удивительная сдержанность, как только современные авторы переходят к существу вопроса — к самому наказанию. Каким образом наказания вредят, как они воспринимаются, какие страдания и печаль влекут они за собой — все эти моменты в большинстве случаев полностью отсутствуют в текстах. Если предъявить пишущим по уголовному праву упрек в стерильном освещении основного вопроса их профессии и предложить им быть несколько более конкретными в своих писаниях, то выяснится, что дело вовсе не в оплошности. Слово «penal» (наказание) тесно связано с болью. Это более очевидно в английской и французской языковых традициях, нежели в немецко-скандинавской, где употребляются слова «strafferett» или «straf-recht», то есть «наказательное право».
Но независимо от языковых традиций предложение о том, чтобы соответствующее законодательство называлось «законодательством о причинении боли», вызывает смятение. По крайней мере так говорит мне мой опыт. Большинству профессоров уголовного права совсем не нравится, чтобы их называли профессорами «права причинения боли». Судьям не нравится приговаривать людей к боли. Они предпочитают назначать им разного рода «меры». Принимающие осужденных учреждения не хотят, чтобы их рассматривали как «учреж-реждения, причиняющие боль», да и сами не желают считать себя таковыми. Однако эта терминология очень точна: наказание, назначаемое и исполняемое системой уголовной юстиции, представляет собой сознательное причинение боли. Предполагается, что те, кого наказывают, — страдают. Если бы они, вообще говоря, не страдали, а получали от наказания удовольствие, нам бы следовало изменить метод. В рамках исправительных учреждений те, кого наказывают, должны получать нечто такое, что делает их несчастными, причиняет им вред.
Контроль над преступностью стал чистой, гигиенической операцией. Боль и страдание исчезли со страниц учебников, из названий. Но, разумеется, не из опыта тех, кто подвергается наказанию. Объекты наказую-щего воздействия остаются такими же, как обычно: запуганными, пристыженными, несчастными. Иногда это скрыто за грубой внешностью, но, как показывают многочисленные исследования, легко обнаруживается. М. Боум подробно описывает, как «маленькие старички» становятся совсем маленькими, когда сталкиваются с фактом, что они не могут пойти домой к маме (Уилер, 1968). Коэн и Тейлор (1972) описывают способы «психологического выживания». Такая методика не нужна, если страданий нет. Вся книга этих авторов представляет собой мрачное повествование об успехах тех, кто намеренно причиняет страдания другим людям. Этому соответствует описание того, что Сайке (1959) назвал «боль тюремного заключения».
