Об этом говорят и сами заключенные. Один человек, освобожденный из тюрьмы, в интервью датской газете «Информашон» (1979) описал свою участь. Он измерял время, наблюдая за изменениями, которые происходили с теми, кто его посещал. «Я попытаюсь дать вам нечто вроде киноверсии того, как для заключенного течет время. Вообразите первый год заключения, когда дети скрашивают посещения. Они приходят, бегут, сопровождаемые молодыми, прекрасными женщинами с легкими, быстрыми движениями... за ними, не так быстро, идут родители, родные братья и сестры, свекровь и тесть, нагруженные тяжелыми сумками. Несколько лет спустя положение меняется. Первыми входят несколько юношей — это уже не дети, им 12, 13 или 14 лет, за ними следуют женщины теперь уже среднего возраста, так лет тридцати, у них уже другие движения, другое выражение лиц... а тем, кому было 40 или 50, теперь 60 или... они медленно идут позади... Вместе с характером посещения меняется одежда — люди одеты в темное, меньше жестикулируют, уже не слышно громких голосов, исчезли шутки, анекдоты, всевозможные истории... говорят только о самом существенном. Посещение становится печальнее, произносится меньше слов, радость встречи пропала... Что же касается заключенных, то их головы побелели, лица сморщились, зубы выпали...»
Этот человек провел в заключении 18 лет. Мы в Скандинавии можем легко себя успокоить. Мы можем сказать себе, что «здесь это не происходит», «длится не так долго», «вообще недолго в подавляющем большинстве случаев». Все это так. Но только до известного предела.
Если мы возьмем на себя труд проникнуть за фасад скандинавской жизни, мы встретим там предполагаемых «отдыхающих», которые в ряде случаев столь же несчастны, как и заключенные в старых тюрьмах филадельфийского типа. А как может быть иначе? У заключенных по преимуществу те же ценности, что у обычных людей. Они предстают перед судьей и заключаются под стражу из-за того, что совершили поступки, которых, как предполагается, должны стыдиться. Если они не стыдятся этих поступков, то по крайней мере стыдятся своего положения. А если не стыдятся, то преисполнены печали от сознания того простого факта, что жизнь проходит мимо.
Во время работы над этой книгой я получил по почто красноречивое подтверждение того, о чем профессоpa уголовного права умалчивают о своих трудах. Мартовский номер журнала «Nordisk medisin» за 1980 г. почти полностью посвящен проблемам боли. Всю первую сторону обложки занимает лицо человека, искаженное болью, а содержание номера составляют материалы об обезболивании. Редактор (Линдблом, 1980, с. 75) пишет: «Для того чтобы поощрять и координировать исследование проблем боли и улучшить использование результатов этих исследований, создана новая междисциплинарная организация — Международная ассоциация по изучению боли.
Как показывают данные, полученные в США, предприняты попытки разработать новые способы воздействия в тяжелых случаях, особенно хронического характера, когда лечить то, что является источником боли, не представляется возможным. Междисциплинарное воздействие на боль на базе специальных клиник, существующих в США, Англии и некоторых других европейских странах, пока еще не нашло себе места в Скандинавии...»
Речь идет о междисциплинарных исследованиях. Интересно, что произойдет, если подключить к ним экспертов по вопросам наказания. Будут ли они в этом случае сравнивать результаты наблюдений и стараться создавать то, что все другие участники исследования считают неприемлемым? Пенологи могли бы таким образом научиться более эффективным способам причинения боли, а врачи — более эффективным способам ее предотвращения.
Но в рамках нашей культуры пенологи, конечно, не могли бы согласиться на членство в Междисциплинарной ассоциации по изучению боли. Они были бы раздражены и даже разгневаны самим предложением такого рода. Их присутствие там сделало бы ясным то, что сейчас не очень заметно. В обществе, где боль являлась неизбежным уделом большинства людей — боль на эемле, боль в аду, — наказание было только одной иэ частных проблем раздачи боли (хотя двусмысленное положение палача указывает на то, что и в прошлом эти проблемы не считались несущественными). Но наше общество не таково. Мы упразднили ад и провозгласили одной из своих главных целей уменьшение боли на земле. В таком обществе трудно допустить, чтобы людям намеренно причинялись страдания.
И все же мы это делаем. Мы намеренно причиняем боль. Но нам это не нравится. Выбирая нейтральные слова, мы обманываем себя: об этом же свидетельствуют скупые описания, которые дают профессора права намеренно причиняемым страданиям. Нам не нравятся такие действия, потому что в нашем обществе намеренное причинение боли находится в разительном противоречии с другими важными видами деятельности.
В этой книге я часто пользуюсь выражением «раздача боли». Мне понадобилось много усилий, чтобы отстоять эту формулировку. Мой добрый советчик, большой энаток тонкостей английского языка, настаивал на том, что такого выражения не существует. Раздача боли? Это звучит как раздача молока. Ужасно! Я придерживаюсь иной точки зрения. Это эвучит как раздача молока? Очень хорошо! Выражение точно схватывает то, что я хочу передать. Если оно отсутствует в оксфордском словаре английского языка, то его следует туда включить. «Раэдача боли» — это понятие, обозначающее то, чтб в наше время превратилось в бесстрастный, исправно действующий гигиенический процесс. С точки зрения тех, кто несет такую службу, драма, трагедия, тяжкое страдание вовсе не есть главное. Причинение боли противоречит некоторым основным идеалам, но оно может происходить в невинной, сомнамбулической иэоляции от конфликта ценностей. Боль наказания остается тем, кого наказывают. Посредством выбора слов, деловой рутины, разделения труда и массового производства явление в целом превращается в раздачу предметов потребления.
Глава третья
НЕКАРАТЕЛЬНОЕ ВОЗДЕЙСТВИЕ В СВЯЗИ С СОВЕРШЕНИЕМ ПРЕСТУПЛЕНИЯ
3.1. От алкоголя к опасному состоянию
В Скандинавии потребление алкоголя порождает ряд серьезных проблем. С точки зрения международных стандартов мы пьем не так уж много, но мы пьем гак и при таких обстоятельствах, что это позволяет пьяницам уклоняться от социального контроля в его обычных формах. Поэтому понятно, что пьянство и контроль за потреблением спиртных напитков находятся в центре внимания нашего общества. Это важная и сложная проблема. Важная в связи с многочисленными и очевидными признаками неблагополучия. Сложная, потому что мы хотим отделаться от проблемы, а не от алкоголя. Поэтому мы не можем запретить само вещество, как сделали, например, с героином. В отношении большинства наркотических веществ мы официально проводим политику полного воздержания. Мы говорим, что наркотики вредны для каждого, за исключением случаев, относящихся к компетенции медицины. Когда речь идет об алкоголе, такое решение, по-видимому, невозможно. Мы понимаем, что в данном случае проблема заключается не в самом веществе, то есть в алкоголе, а в определенных категориях его потребителей. Конечно, в нашем распоряжении имеется большой набор правил и предписаний, регулирующих торговлю спиртными напитками, но, помимо частичного контроля за самим веществом, мы пытаемся контролировать некоторых лиц, которые не знают меры э потреблении спиртного.
В первую очередь мы сделали попытку взять под контроль опустившихся людей. Пьяные на улицах представляли собой досадную и неприглядную помеху общественному порядку. Сторонники трезвости использовали их в качестве примера в педагогических целях; потребителей спиртного они смущали. Поэтому пьяниц надлежало убрать с глаз долой. Однако трудно было признать поведение таких лиц настолько отвратительным, чтобы подвергать их наказанию, которое устранило бы их на длительный срок ради реального оздоровления обстановки.
Но что, по справедливости, нельзя было сделать в порядке наказания, то не вызывало возражений, когда применялось под видом некарательного воздействия. Некарательное воздействие также может причинять боль. Но ведь причиняют боль и многие формы лечения. И в данном случае боль причиняется ненамеренно. Предполагается, что она лечит. Боль становится неизбежной, но этически приемлемой. Эта мысль была сформулирована на общем собрании Норвежской ас социации уголовной политики в 1893 г., и уже через несколько лет закон, основанный на этом принципе, был принят парламентом. Закон позволял органам уголовной юстиции подвергать человека некарательному воздействию, если его несколько раз задерживали за появление на улице в нетрезвом виде. Вместо того чтобы платить штраф за пьянство, что не производило удерживающего эффекта, такие люди должны были получать длительный срок некарательного воздействия. Первоначально предполагалось, что срок, на который можно избавляться от них, должен быть неопределенным. Однако в последнюю минуту было решено установить максимальный срок — четыре года. Это время надо было провести на унылом и мрачном клочке земли, открытом таким ветрам, что, по мнению одного из директоров, кур приходилось привязывать, чтобы их не унесло. Место это оказалось самой суровой тюрьмой в стране. Рецидивисты получали новый четырехлетний срок, а затем еще столько четырехлетних сроков, сколько нужно было, чтобы завершить лечение.
