Ознакомительная версия.
25
См.: [Брейяр, Николаева, Фужерон 2003; Николаева и др. 2004] и др.
В этих работах приводилось много примеров, а также подробная аргументация полученных выводов, поэтому в настоящем разделе мы лишь повторим их кратко.
Напоминаем упомянутую выше точку зрения О. Н. Трубачева о том, что инициальное j в ja возникло именно вследствие частой контактности с а противопоставительным.
Именно в этом смысле важно наблюдение В. С. Ефимовой [Ефимова 2002: 3—7] о том, что в евангельских текстах с азъ начинаются слова Христа, несущего новую весть; с азъ вводятся также реплики самоидентификации, столь характерные для евангельских текстов.
Разумеется, в этом параграфе мы можем опираться лишь на существующие теории происхождения языка, никак и ни в коей мере не претендуя на собственные гипотезы.
Как это ни необходимо, я не решаюсь обращаться здесь к много толковавшемуся веками началу Евангелия от Иоанна, хотя позволяю себе только его привести:
От Иоанна святое благовествование:
1. В начале было Слово, и Слово было у Бога, и Слово было Бог. Оно было в начале у Бога. Все через Него начало быть, и без Него ничто не начало быть, что начало быть…
См. характерное название книги Филиппа Либермана «Ева говорила» (Eve spoke) [Lieberman 1998]. Но, очевидно, «политическая корректность» не дает возможности хотя бы задать вопрос – безусловно, автору данной книги небезынтересный: а Адам – что? молчал? Ведь именно он давал имена животным. Во-вторых, во многих трудах говорится о переходе первоговорящих людей из Центральной Африки в Европу, где они столкнулись с неандертальцами. Но как тогда объяснить цвет кожи европейцев и африканцев?
Разумеется, число авторов, интересующихся происхождением языка, и число предлагаемых ими теорий растет сейчас в геометрической прогрессии. Поэтому мы не считаем возможным и допустимым превращать настоящую монографию в обзорную, хотя и считаем, что описание партикул и идеи первоэлементов языка связаны глубоким образом.
Напомним, что об изоморфизме между слоговой структурой и структурой высказывания писал еще около шестидесяти лет тому назад Е. Курилович. Однако в те, структуралистские, годы эти идеи и трактовались, и обсуждались с совершенно иных позиций.
Хотя самые ранние зачатки развития речевого аппарата уже находят у рыб 300 000 лет назад [Wind 1989; 1992], зачатки человеческого языка отмечают примерно в Среднем Палеолите около 100 000—50 000 лет назад, когда произошел некий «скачок» [Lieberman 1989; Chiarelli 1989; Ragir 1993; Pulleyblank 1989; Hafferland 1989]. Именно в это же время произошел и скачок в числе человеческой популяции: от 2 млн в период 30 000 до 6 млн за последующие 15 лет.
Необходимо отметить, что в этой оригинальной теории на самом деле скрываются и креационистские идеи, и идеи «мозаичной эволюции», и – что важнее – возможности ранних эволюционистских тупиков.
Напоминаем, что активным сторонником Дарвина был и один из основоположников индоевропеистики Август Шлейхер.
Хотя автором настоящей книги с самого начала было заявлено об отсутствии собственной концепции, относящейся к происхождению языка, хочется все-таки отметить, что во всех последних работах говорится очень обобщенно о языке как таковом и никак не говорится о том, что язык наших предков был кардинально иным. См. выше о работах Адрадоса и Шилдза. Поэтому Адам и Ева явно не говорили на языке типа современного, если принять гипотезу креационистской врожденности.
Симптоматично замечание о четырех элементах марристов, в частности об отношении к этому И. И. Мещанинова, известного слависта тех лет А. И. Томсона: «Жаль, что полная картина маразма обесцвечена тем, что автор, по-видимому, сам уже стыдится знаменитых сал, бер, йон, рош, которые так наглядно характеризуют первобытный взгляд дилетанта на язык» (цит. по книге: [Робинсон 2004: 176]).
Интересно, что сам Бругман (следуя за книгой К. Бюлера) считает первым способом указания в индоевропейском корни *to/*so.
Автор монографии прекрасно понимает, что предлагаемый ниже обзор является самым первоначальным и эскизным и должен необходимым образом пополняться по мере приближения к концу текста данной монографии.
В этой связи хочу привести слова из прослушанного в Университете спецкурса по фонологии Р. И. Аванесова, сказавшего, что любую систему языка можно сравнить, например, с мастерской столов, где одни столы полностью готовы к продаже, другие – почти готовы, а с третьими работа только начинается.
Об этой частице будет много говориться в третьей главе монографии в связи со славянским материалом (см. русское э-то, э-тот).
Многие его положения и построения будут более подробно рассматриваться в главе второй в связи с вопросом о комбинаторике партикул: слиянии их между собой и «прилипании» к знаменательным основам.
Он называет этот элемент «катализатором».
Известно из палеоантропологии, что человек Говорящий первого периода речи говорил примерно раз в семь медленнее, чем говорим мы теперь. Ускорение речи я ощущаю и теперь в речи молодого поколения. Это вполне согласуется с положением / законом, высказанным мною в 1991 году, о том, что язык изменяется в сторону увеличения информации в единицу времени [Николаева 1991].
Все эти проблемы будут еще рассматриваться в главе второй в связи с клитиками и их ролью в «законе Ваккернагеля».
При том, что вокалический элемент здесь включает и гласную *a.
Легко заметить здесь и в дальнейшем, что все отмечаемые для разных единиц значения внутри одной группы на самом деле могут быть идентичными.
В дальнейшем, при анализе славянского материала, будет видно, насколько особо отстоит партикула на -d от других, поскольку она не выступает в ряде славянских языков в виде структуры CV при локативном значении, а реконструируется как ąd/ød.
По этому поводу сразу же вспоминаются противительные союзы с той же опорой на l-, например, греч. ἄλλα или слав. ale, le.
Правда, у В. М. Иллича-Свитыча (см. выше) место сонантов в системе первообразных отрицаний, напротив, кажется семантически первичным.
Г. П. Живова в своей статье опирается на работы К. Бругмана, А. Мейе и – в первую очередь – на книгу В. М. Иллича-Свитыча 1971 г., о которой говорилось выше.
См. примечание И. М. Тронского к с. 30 книги А. Эрну (раздел «Окончания»): «Теория «местоименного» происхождения окончаний именительного и родительного падежей множественного числа в первом и втором склонениях, предположение об исконной долготе ōm в родительном падеже множественного числа вызывают серьезное сомнение» [Эрну 1950: 30].
Подробный анализ таких комбинаций для берберских языков см.: [Allaona 1997].
У автора существует специальная компьютерная программа, обеспечивающая порождение партикульных комплексов из числа элементов от 2 до 10.
Например, И то верно!; И не выдумывайте!; То ли еще будет!; Приходите, а то обижусь и т. д.
См. об этом более подробно в первой главе.
Существенно, в пределах нашего общего подхода к сочинительным союзам, что это хеттское nu– переводится ими всюду как ’и’.
О нетривиальном сходстве ряда грамматических форм (и категорий) иранских языков, особенно персидского, и славянских языков Балкан неоднократно писала Д. И. Эдельман.
В тексте этого раздела о клитиках будет говориться подробно, поэтому предлагается следующая его композиция: 1. Как клитики определяют?; 2. От каких классов и по каким критериям их нужно отделять?; 3. Позиция клитик по отношению к «хозяину» (host); 4. Позиция клитик в высказывании в целом; 5. Клитики и типология.
О клитиках и законе Ваккернагеля см. в конце этого же раздела.
Однако и А. А. Зализняк в своих последних работах о древненов-городском диалекте и о «Слове о полку Игореве» (см. библиографию) вводит именно этот «застывший» аорист в число клитик.
Важно для нас, что первую часть «полного» местоимения – *je – Р. Якобсон считает относительным местоимением, позднее воспринятым как клитика.
Эту проблему не нужно смешивать с указывавшейся в предыдущей сноске очень существенной проблемой отделения клитик от не-клитик, чему будет посвящен специальный раздел настоящего параграфа.
Ознакомительная версия.
