врознь из своих домов».
Иностранцы рассказывали, что в русских банях полы посыпались цветами и зеленью, в воду клались какие-то травы для укрепления тела. На полках, куда забирались для потения, расстилались простыни и клались жесткие подушки. Мыли, даже мужчин, по-видимому, банщицы, которые перед мытьем подносили своим клиентам для подкрепления блюдо с ломтиками редьки; после бани полагалось основательно поесть [273]. Разумеется, здесь речь шла о банях для состоятельных людей.
Многие иностранцы, побывавшие в России, оправданно считали баню, особенно парную, исконно русским способом лечения и закаливания. Например, говоря о страсти московских жителей к баням, посол королевы Елизаветы Джильс Флетчер, побывавший в Москве в 1586–1589 гг., более всего удивлялся нечувствительности их к жару и холоду, видя, как они в жестокие морозы выбегали из бань нагие, «раскаленные» и кидались в проруби: это был обычай, которого придерживались люди любого достатка…
Как орган управления Аптекарский приказ ведал всеми специалистами-медиками: это были доктора, лекари, окулисты, аптекари, алхимисты, костоправы, рудометы, чепучлнные лекари, помясы (травники), лекарского и костоправного дела ученики и др. В этой своеобразной медицинской иерархии первенствующее положение занимали доктора – почти все они были иностранцами, получившими в университетах Европы высшее медицинское образование (в России вплоть до начала XVIII в. это было невозможно): доктора лечили внутренние болезни; за ними шли лекари – среди них было немало русских, особенно со второй половины XVII в., когда начала действовать в Москве своя медицинская школа: лекари занимались главным образом хирургией и лечением наружных болезней. Далее шли аптекари и другие специалисты.
В то время в России, как и в других странах Европы, считали, что «дохтур совет свой дает и приказывает, а сам тому неискусен; а лекарь прикладывает и лекарством лечит и сам ненаучен; а аптекарь у них у обоих повар».
Иноземные доктора и аптекари, как уже было сказано, охотно ехали служить в Аптекарский приказ. Характерно, что привилегии для иноземных медиков сохранялись, по большей части, и в годы Смутного времени, сопровождавшиеся наибольшим упадком хозяйственного благосостояния страны и опустошительными военными действиями. И тогда придворные врачи пользовались особым покровительством своих коронованных пациентов.
Известно, например, что очень интересовался медициной царь Лжедмитрий, почти целый год занимавший российский престол. Лжедмитрий часто бывал в обществе врачей, говорил им о своем намерении установить в Москве университет, посещал аптеки и имел своего собственного лейб-медика, которого привез из Польши. Это был Себастиан Петриций.
Себастиан Петриций, известный ученый и деятель польской культуры, родился, вероятно, в 1554 г. в Пильзне. В декабре 1574 г. в Кракове он получил степень бакалавра, несколько лет преподавал в школе, а затем в 1581 г. вернулся в Краковский университет и продолжил свое образование. Университет он закончил в 1583 г., сдал экзамены на степень магистра, а затем стал доцентом и написал работу о Цицероне. Не удовлетворившись полученным образованием, он решил изучить медицину, по-видимому, в Краковском университете и в университете Падуи (Италия). В Падуе 1 марта 1590 г. он получил степень доктора медицины: диссертация его, к сожалению, не сохранилась.
Как медик, наибольшее внимание Петриций уделял внутренним болезням. Кроме того, ему принадлежат новые гипотезы в отношении циркуляции крови: так, в отличие от воззрений Галена, он установил аналогии в процессах теплообмена у людей и животных. Он высказал рациональные мысли об общественной и личной гигиене (в нынешнем понимании гигиены). Занимаясь практической медициной, был врачом у ряда крупных феодалов, в том числе у Мнишека, где, очевидно, и познакомился с будущим Лжедмитрием. В 1607 г., возвратившись в Польшу, Петриций жил главным образом в Кракове, где был профессором университета, занимался медицинской практикой. Умер он в 1626 г. [274]
В истории России, как и в истории российской медицины, XVII век представлял собою особое, неповторимое время. «Внутренние процессы, развивавшиеся в недрах Московского государства, отвоевывали все больше места новым и культурным потребностям, далеким от всякой церковности, несоизмеримым ни с московской стариной, ни с традициями византийского наследства, – писал историк А. Е. Пресняков. – Необходимость учиться у иноземцев… открыла в московскую среду доступ иностранцам в таком количестве, какого раньше не бывало… На иностранцев пришлось опереться в организации полков нового ратного строя, в развитии русской артиллерии и в первых попытках кораблестроения, в расширении «врачебного строения…» [275]
Иностранные медики, врачи и аптекари, стали опорой Аптекарского приказа, постепенно расширявшей сферу своего влияния государственной медицины. Неудивительно, что иностранным медикам в Аптекарском приказе платили гораздо больше, чем русским лекарям: разумеется, это вызывало у тех законное недовольство. Так, в сентябре 1662 г. полковой лекарь Федот Васильев «со товарищи восемьнадцать человек» подали челобитную царю Алексею Михайловичу. «Служим мы холопи твои тебе Великому Государю в Оптекарском приказе многое время, – писали они, – из бояры и воеводы по вся годы были (т. е. в войсках. – М.М.), всякую нужду, бедность и голод терпели и твоих Государственных ратных раненых людей лечили и теми твоими Государевыми дальными службами лекарев иноземцев ослушиваем; а им лекарем иноземцам идет твое Государево жалованье только на год, по пяти рублев да корму на месяц по два рубли» [276]. Однако ни эта, ни другие челобитные положения не изменили – иноземные медики и дальше продолжали получать гораздо большее жалованье из Аптекарского приказа.
Хотя число русских лекарей в Аптекарском приказе возрастало, особенно с середины XVII в., все же иностранные врачи и аптекари продолжали пользоваться преимущественным вниманием, их количество в Москве не уменьшалось. Вот что свидетельствовал побывавший в России в 1674 г. шведский дипломат Иоганн Филипп Кильбургер: «О лекарях и аптеках. В Москве находятся пять лекарей, один хирург и две аптеки. Лекарей зовут: доктор Розенберг – старший, доктор Блумент-рост (отец будущих видных российских врачей Иоганна и Лаврентия Блюментростов. – М.М.), доктор Граман, доктор Даниил Ефлевич и доктор Розенберг – младший; хирург, родом из Силезии и довольно разбогатевший в Москве, зовется Сигизмунд Зоммер и состоит на службе царя, как и все вышесказанные» [277].
Вскоре после восшествия на престол царя Михаила Федоровича в Аптекарский приказ был принят и стал его врачом голландец Валентин Бильс. Доктор Бильс, приехавший в Москву еще в 1615 г., пользовался особым благоволением царя, вполне доверявшего его знаниям и умению. Чтобы иметь возможность быстро вызывать доктора Бильса к себе во дворец, Михаил Федорович распорядился устроить ему двор недалеко от Троицких ворот Кремля, откуда до дворца было не более сотни шагов. Жалованья он получал 200 р. в год, да кормовых по 55 р. в месяц, всего 860 р. в год – эта сумма равнялась тогда первостепенным боярским окладам. Доктор Бильс был царским врачом в течение 18 лет, вплоть до самой смерти: он умер в Москве в 1633 г.
В признание заслуг доктора Бильса его сын
