прибыл знатный англичанин, у которого среди «людей дворовых» оказался «Ян Снап, лекарь, родом шляхтичь» [434]. Архангельские воеводы вызывали таких лекарей на съезжую избу и там их «доправшивали». Судя по характеру допросов, русские дьяки, подьячие, переводчики были в курсе постановки медицинского образования за границей, знали, что врач должен был иметь «грамоту свидетельственую» (диплом), уметь определять болезнь по «урине» (по моче) и по «биению жилному» (по пульсу). За время переписки Архангельска с Москвою, куда врачи, в конечном счете, направлялись, они иногда были вынуждены долгое время пребывать в Архангельском порту, за это время получая «корм», квартиру, денежное содержание и оплату обратного проезда, потому что Москва с середины XVII в. стала отказываться от их услуг, мотивируя тем, что «у нас де на Москве своих докторов не мало». Тогда иноземцы-врачи выпрашивали себе другую службу, «города строить», «проводить воду» и т. п., переезжали в Холмогоры, Устюг, стремясь закрепиться там на частной практике. Некий Индрис Кувманс (первая четверть XVII столетия), невзирая на указание из Москвы выехать «до дому», закрепился в Архангельске, развернул широкую практику, взялся лечить воеводу, определив у него «огневую». Скопляясь иногда в значительном числе на Севере, иноземные врачи часто интриговали друг против друга. Так, врач Квирен Бремборх говорил и писал об Индрисе Кувмансе, что он медицины не знает, распознать болезнь у воеводы Архангельска не сумел и лечил его неправильно.
От Бремборха осталось большое письмо в прекрасном русском переводе от 1628 г., оно напечатано в VIII томе Русской исторической библиотеки. Письмо голландского врача Бремборха наполнено самовосхвалением: он излечивает многие болезни, которые после Гиппократа никто еще не мог излечивать, в родословной Гиппократа он, однако, путает были с небылицей. Но, с другой стороны, в письме немало сведений, оказавшихся не бесполезными для русских «лечьцов». Это – мысли о необходимости изучения анатомии, советы и указания о правилах анатомирования трупов, об операциях на черепе, о трепанации трубчатых костей и пр. В записке Бремборха впервые выдвигается представление о «лекарях-корабельщиках», медицинских книгах, необходимых «корабелным людем, еже по морям ходят», и о книге, называемой «фадемекум». Все это не только говорит в пользу некоторых специальных познаний Бремборха, но и характеризует уровень медицинских представлений у русских северян. Надо полагать, что уровень знаний архангелогородцев, холмогорцев к первой половине XVII в. был настолько высок, что ими легко воспринимались отвлеченные вопросы медицины, не чужды были им и некоторые положения организации народного здравоохранения. К тому времени Архангельск стал важнейшим портом Русского государства, центром активной торговли с Западом, Китаем, Средней Азией, здесь сближались культурные интересы русских людей с народами многих стран мира.
Способы и приемы врачевания («врачебная техника»)
Целый ряд приемов врачевания на Севере, как и в других местах Древней Руси, вытекал из представления о болезни как о неправильном смешении телесных соков. Задача «лечьца» состояла в том, чтобы как можно скорее и искуснее («хытрее») привести эти соки («вологу») в «доброе сочетание». Этим представлениям содействовали такие врачебные приемы, как кровопускание, «жежение» (каутеризация, моксы), заволоки, акупунктура и средства промывательные, рвотные, отхаркивающие, чихательные, потоотделительные.
Кровопускания («кровепушть») применялись для лечения и в целях профилактики. Различали кровопускание жильное и рожечиое, оба выполнялись специалистами – «рудометами», «кровепусками». Таможенные книги Севера содержат много крестьянских фамилий – «Рудометкиных», «Кровепускниковых». Сохранились рисунки с изображением обнаженного тела, на котором нанесены точки для надрезов вен и уколов.
Место рудометания на теле, делавшегося обычно в бане, парилось горячей водой. В руку больному давался «батожок», или веретено с тяжелым пряслицем, которое им «без престани» вращалось при операции. Не полагалось бить жилу у детей до 14-летнего возраста, у старцев, «женок» во время «менстровы» и у всех страдающих «страстию кровоточивой» (гемофилией). Инструментом служило металлическое копьецо («аргалие», или, по-русски, «железьце кровепустное») с пружиной. Количество выпущенной крови за один раз не превышало ¾ фунта (около 300 г). При операции пациент сохранял сидячее положение. Роль жгута выполняли «лентие», по преимуществу алого цвета, «вервь», ремень, подпояска. Осложнения были нередки. Полагали, что все дело зависит от мастерства «лечьца», об асептике, разумеется, «лечьцы» представления не имели: «Кто умеючи пустит кровь, ино (тогда) великое исцеление бывает всему нутру человека того, а неумеючи пустит, или перепустит, или недопустит, или жылу сквозь просечет, ино кровь внутрь пойдет, а из человека не выдет да то место опухнет, и оттого моровыя болячки (бывают) и корчит руку и бывает тому человеку смерть и погибель» [435].
В отличие от жильного, кровопускание «рожечное» служило главным образом для лечения. На вскрытый сосуд накладывались рог, горшок, банка с отверстием для высасывания воздуха. Операторы назывались «рожечниками», а банки – «роженками». Заменителями банок и роженков считались «пиявици»; на Севере они не столь широко были приняты в народном врачевании, как у южан или в Литовской Руси. Самое широкое распространение «кровепушть» имела при огневице.
Рудометами же выполнялось «стрекание кожи» (акупунктура). В древности эта лечебная мера на Руси пользовалась большой популярностью. Точечные, полосчатые в виде царапин, «круговые», в форме различных геометрических фигур уколы делались, не вызывая крови, на различных участках тела. Инструменты носили различные местные названия: «ражнь», «вьсекало», «игло», «шило», «гвоздь», «стрекало», «бодець». Показанием к стреканию считались болезни как внутренние, так и кожные: «студень» (простуда), «сухотка» (чахотка), «острупление кожи», душевные и нервные расстройства («туга», «скорбь» в смысле печали, меланхолии), падучая немочь, а также кашель, болезни печени, мочевого пузыря и пр.
«Жежением», или «едном», называлась в древности операция нанесения на здоровой коже струпьев раскаленным предметом. Язвы эти старались держать открытыми, не перевязывали, намеренно не подвергали заживлению с тем, чтобы как можно обильнее из них сочились гной и сукровица. А это как раз, по мнению древних «лечьцов», и могло способствовать желательному перемещению соков в организме человека. На Севере различные виды «жежения» долгие века не сходили со сцены еще потому, что в такой же мере, как среди людей, они применялись и у животных. Пятнение каленым железом лошадей очень напоминало «жежение» у человека. Повсеместно на Севере лошадям делали такие же прижигания весной и в мае месяце, когда не появлялись еще личинкородящие мухи. Операция сопровождалась весенним «туалетом»: лошадей добавочно ковали, им подпиливали копыта, заплетали гривы, подрубали хвосты, очищали зубы от виннокислого камня. У поморов лечебному «жежению» подвергались и олени, и собаки, и лошади, если те и другие заболевали «восцой», как называлась кожная язва у скота, у собак между пальцев, на подошве, на хребте, репице. «Лекари скотские» делали в этих случаях искусные прижигания болевых точек железом, раскаленным деревянным веретеном, углем.
Но чаше всего «жежению» подвергались люди. Можно смело утверждать, что
