сравниваю это с тем фактом, что обветшалое здание можно укрепить и подпереть, оказав на него давление.
И наоборот, случается так, что именно ситуации избавления от груза, освобождения от давления, под которым долго находилась душа, опасны с точки зрения психогигиены. Задумаемся о ситуациях освобождения из военного плена. Немало людей пережили настоящий душевный кризис именно после возвращения из плена, в то время как в плену, под внешним и внутренним давлением, они были вынуждены и способны держаться – психически и морально. Однако, когда давление исчезает, и именно в тот момент, когда это внезапно происходит, человеку грозит опасность. Такая ситуация в определенном смысле напоминает кессонную болезнь, при которой ныряльщик, слишком резко поднявшийся с глубины на поверхность, может получить опасное для жизни заболевание, связанное с внезапным снижением атмосферного давления.
И я [178], и позднее Вальтер Шульте [179], Манфред Пфланц и фон Икскюль [180] смогли показать, что внезапное избавление от нагрузки может быть не менее патогенным, чем внезапное ее возникновение, то есть стресс [181]. Что касается этиологии невротических заболеваний, еще важнее, чем психическая нагрузка, наследственная отягощенность. Последователи Эрнста Кречмера по праву не устают повторять, что все комплексы могут развиваться только на соответствующей конституциональной почве. Неспроста Кречмер указывает, что конституция играет решающую роль в том, станет ли комплекс патогенным или нет, даже что конституция нередко «сама создает свои конфликты» – не в последнюю очередь через «потенцирующее влияние конституциональных взаимодействий внутри семьи», как смог показать Вольфганг Кречмер. Согласно Курту Шнайдеру, неврозы всегда развиваются на основе психопатической личности. Одним словом, оказывается, что даже истинные, то есть психогенные, неврозы не являются до конца психогенными.
Все это должно препятствовать тому, чтобы воспринимать психогенез даже в отношении данной категории (не психосоматических, функциональных или реактивных) в узком смысле невротических, то есть психогенных, заболеваний слишком буквально. Это этиологическое предостережение не станет вызывать раздражения или возмущения, покуда мы ни в коем случае не станем делать из него каких-либо фаталистических выводов. Мы считаем своего рода ортопедию души вполне возможной. Даже там, где мы склонны предполагать наличие психопатически-конституциональной основы психогенного заболевания и в этом смысле невроза, мы не говорим, что для наших психотерапевтических методов нет места.
Даже более того. Именно когда мы признаем судьбоносное ядро психопатической конституции, например ананкастической психопатии, и ставим пациента перед этим фактом, именно тогда мы корректируем ошибочную установку к этой судьбе и уже этим можем достичь оптимального терапевтического эффекта, сокращая страдание до неизбежного минимума. Ведь нам уже известно на примере симптомов невроза навязчивости, что напрасная борьба пациента с симптомом только усиливает его страдания и может даже способствовать закреплению этого симптома.
Психопатически-конституциональная основа неврозов является, таким образом, вполне компенсируемой (педагогически и терапевтически). Возможно, неврозы вообще не что иное, как «явление декомпенсации», декомпенсация «конституциональной недостаточности» (Эрнст Кречмер). При определенных обстоятельствах речь может идти о том, что логотерапия способна дать больному ту особо крепкую духовную опору, в которой обычный здоровый человек нуждается не столь сильно, как психически неустойчивый, именно для компенсации его неустойчивости. Однажды каждый психопат оказывается на развилке такого выбора между простой предрасположенностью и ее формированием в настоящую психопатию. Перед этим его еще нельзя назвать психопатом. То, из чего может, но не должна произрасти его психопатия, нам стоит называть не психопатией, а психолабильностью.
После данной оговорки относительно этиологии, после reservatio mentalis [182] в отношении психогенеза психогенных неврозов как таковых, в узком смысле слова, обратимся к случаям из клинической практики.
Мария страдает ситуационно обусловленными тиками. Каждый раз, когда ее, киноактрису, фотографируют, она непроизвольно начинает запрокидывать голову. Она совершает движения наперекор; она сопротивляется, совершая эти движения; ее тики представляют собой – в смысле «символической репрезентации» (Штраус) – жест сопротивления. На что же оно направлено? Наркоанализ не дал ответа. На следующий день на сеансе терапии (без наркоанализа) пациентка вспомнила, что впервые тики появились в присутствии ее коллеги, с которым она в прошлую ночь изменила своему супругу; затем ей пришло в голову, что в самый первый раз тики появились, когда на съемке напротив нее стояла ее мать. Далее в анамнезе читаем следующее: «Отец сказал: “Мария, сядь ко мне на колени”, мать сказала: “Сиди на месте”, отец сказал: “Встань и поцелуй меня”, мать сказала: “Нет, она будет сидеть”. “Сядь” и “иди сюда” – с двух сторон, так было всю мою жизнь. Я мотала головой в школе и дома или топала ногой». Можно предположить: будь пациентка не киноактрисой, а манекенщицей, которой надо было позировать в нейлоновых чулках, у нее развился бы тик в виде топанья.
Итог анализа был таков. Фотограф, рядом с которым стояла мать, олицетворяет мать в смысле образа матери, в то время как актер, который стоял рядом с пациенткой, в этом противопоставлении матери или образу матери занял место отца, то есть принял образ отца. Пациентка действительно упомянула, что коллега напоминал ей отца. То, что фотограф олицетворяет мать или ту инстанцию, которая запрещает забраться на колени к отцу или будущему заместителю его образа, дает также понять, что именно на его функцию происходит реакция в виде тика, как это впервые случилось в тот момент, когда подобный образ отца находился рядом с пациенткой, образуя полярное силовое поле между образами отца и матери. Это образование патогенно, поскольку основание актуального конфликта совпало с детским. На вопрос о своем супруге пациентка ответила, что он ее безмерно подавляет. Гнет, который тик пытался сбросить, был связан с браком. Однако и в этом случае страх ожидания играет свою роль, потому что пациентка призналась, что после первого раза не только все сильнее ждала тиков, но и боялась их.
Терапия заключалась в том, чтобы вместо высвобождения скрытой злобы, обиды и прочего в виде тиков вызвать расслабление при помощи терапевтической комбинации, подобной мышлению группами образов и логотерапии, которую предложил Бетц и назвал «логотерапией в символах». В рамках упражнений на расслабление пациентке рекомендовали заменить свой подсознательный протест на сознательное решение, которое нужно было принять на основании ее ответственности за ребенка, бывшего для нее «превыше всего». Конечно, упражнения на расслабление применялись и в том смысле, в котором о них говорится при лечении тиков в «Психотерапии на практике» [183].
Мы тоже используем классическое трактование снов на основе метода свободных ассоциаций, который ввел в науку Фрейд. Однако мы используем его не только для того, чтобы поднять до уровня осознания инстинктивности, но и чтобы сделать осознанной неосознанную духовность и связать ее с ответственностью. Во снах, как истинных продуктах подсознания, есть элементы не только инстинктивного бессознательного, но и духовного бессознательного. Если для их исследования мы используем тот же метод, с помощью которого Фрейд прослеживал инстинктивное бессознательное, мы можем, преследуя иную цель на этом пути, а именно цель раскрытия духовного бессознательного, заявить психоанализу следующее: «Мы маршируем вместе, но ведем бой врозь». В отношении эмпирических фактов психического бессознательного мы также по-прежнему хотим руководствоваться великим достоинством психоанализа – объективностью; однако мы требуем такой объективности не только от пациента, но и от аналитика. Мы требуем не только безусловной честности от анализируемого объекта (касаемо его идей). От субъекта анализа мы требуем той безусловной непредвзятости, которая не позволит ему закрыть глаза на факт духовного бессознательного.
То, что в человеке между отдельными его стремлениями могут существовать конфликты, психоанализ разглядел очень хорошо. Насколько конфликты стремлений могут проявляться в обозначенной Фрейдом «психопатологии повседневности», показало освещенное психоанализом учение о возможностях трактования так называемых оговорок. Далее случаи из практики.
1. Коллега, говоря о домах для психбольных, которые упоминались в связи с печальным фактом эвтаназии, заявляет: «Там пациентов умерщвляют (umgebracht), то есть размещают (untergebracht), по-человечески».
2. Коллега выступает за предохранение от нежелательной беременности (Empfängnisverhütung), при этом несколько раз оговаривается и произносит: «Предохранение от злого рока» (Verhängnisverhütung).
3. Коллега выступает
