500
О советской традиции художественного чтения см.: Верховский Н. Ю. Книга о чтецах: Очерки развития советского искусства художественного чтения. М.; Л.: Искусство, 1950; Артоболевский Г. Очерк по художественному чтению: Сборник статей / Под редакцией и с дополнением С. И. Бернштейна. М., 1959.
Бернштейн С. Голос Блока // Указ. соч. С. 498.
Автор выражает благодарность Ольге Денисовой за помощь в переводе статьи на русский язык.
Ср.: «Определяющая констелляция шестидесятых годов — с одной стороны, поэты-трибуны антисталинистского просвещения, с другой, поэты, открывающие заново лирическую сентиментальность, — распалась. Связывающий обе стороны пафос искренности, возвращения к „аутентичной“ (исторической и личной) свободе от идеологической лжи был израсходован» (Witte Georg. Poesie nach der Poesie // Moderne russische Poesie seit 1966: Eine Anthologie. Berlin, 1990. S. 368) Переводы цитат, за исключением особо оговоренных случаев, принадлежат Екатерине Васильевой.
Adorno T. W. Rede über Lyrik und Gesellschaft // Adorno T. W. Noten zur Literatur I. Frankfurt a.M., 1980. S. 75.
Экспериментальной поэзии также, несомненно, приписывается социально-критическая значимость. Ср. дискуссию формалистов на тему «нового видения» или теорию поэтического языка Юлии Кристевой. См. ее кн. «La révolution du langage poétique: l’avant-garde à la fin du XIXe siècle. Lautréamont et Mallarmé» (Paris: Seuil, 1974).
Для этой лирической формы, очевидно, не существует точного русского термина. Так, Тынянов тоже употребляет немецкое понятие, сравнивая отрывки из автобиографических текстов Горького со «стихотворениями на случай» в поэзии. См.: «…как бы внелитературность делает эти записки тем жанром в прозе, которым в стихах были „стихотворения на случай“, Gelegenheitsgedichte» (Тынянов Юрии. Литературное сегодня // Тынянов Юрий. Поэтика. История литературы. Кино. М.: Наука, 1977. С. 166).
«С новой силой мне стало ясно, что мы не имеем права „писать зря“, что читателю далеко не безразлично — пережил поэт сам то, о чем он пишет, или просто описал. <…> Безграничное и чистое доверие читателя к поэту обязывает поэта к исповеди — целомудренной, до конца правдивой» (цит. по: Tschöpl С. Die sowjetische Lyrik-Diskussion: Ol’ga Berggol’c’ Leningrader Blockadedichtung als Paradigma. München, 1988. S. 182). В этой связи следует указать на параллель с национал-социалистической инструментализацией эстетики переживания, характеризующейся прежде всего сменой отношения «я-ты» между лирическим субъектом и читателем на «мы-чувство». Ср.: Segebrecht Wulf. Das Gelegenheitsgedicht: Ein Beitrag zur Geschichte und Poetik der deutschen Lyrik. Stuttgart, 1977. Зегебрехт цитирует один из программных текстов 1944 г.: «Из тесного чувства локтя в беде и смерти выросло переживание: мы товарищи <…>. Кровь вскипала по зову вождя и начинала сплачивать все большие массы в национальное товарищество против внутренних и внешних врагов» (S. 41).
Ср.: Segebrecht Wulf. Gelegenheitsgedicht. S. 24.
Dilthey Wilhelm. Das Erlebnis und die Dichtung (1905). Leipzig, Berlin, 1929. S. 196.
Разрыв между временем написания статьи и датировкой большинства обсуждаемых в ней текстов является следствием той специфической ситуации и позиции, на которую в советской культуре своего времени были вытеснены как Анна Ахматова с Осипом Мандельштамом, так и авторы статьи.
Левин Ю., Топоров В., Сегал Д., Тименчик Р., Цивьян Т. Русская семантическая поэтика как потенциальная культурная парадигма // Russian Literature. Special issue devoted to Acmeism, I. № 7/8. 1974. C. 47–82.
Там же. С. 74.
Там же. С. 59.
Ср.: «„Поэма без героя“: указание на время создания едва ли не каждой главы, указание на время, к которому относятся воспоминания автора, указание на время, когда эти воспоминания приходят к автору, наконец — в некоторых вариантах — указание на время первого чтения» (Там же. С. 73).
Там же. С. 73.
Ср.: «<…> перенос в формы баллады и классической ямбической поэмы сюжета современного романа <…>, исторического романа <…>, физиологических очерков и фельетонов <…>» (Тынянов Ю. Н. Указ. соч. С. 24).
На тему «устного» стиля у Некрасова впервые важнейшие соображения были представлены в работах Б. М. Эйхенбаума. См.: Эйхенбаум Б. М. Некрасов // Эйхенбаум Б. М. О прозе. О поэзии. Сборник статей. Л.: Сов. писатель, 1986. С. 340–373. Показательны такие его термины, как «„говорной“ стиль» (с. 366); «повествовательный сказ» (с. 368); «интонация „причитания“» (с. 369).
Левин Ю., Топоров В., Сегал Д., Тименчик Р., Цивьян Т. Указ. соч. С. 73.
Мандельштам О. М. О собеседнике (редакция 1913 г.). // Мандельштам Осип. Собрание сочинений. В 3-х т. Т. 2. Проза. New York, 1971. С. 239.
Ср.: «В результате стихи Сологуба продолжают жить после того, как они написаны, как события, а не только как знаки переживания. Итак, если отдельные стихотворения (в форме посланий или посвящений) и могут обращаться к конкретным лицам — поэзия как целое всегда направляется к более или менее далекому, неизвестному адресату, в существовании которого поэт не может сомневаться, не усомнившись в себе» (Там же. С. 240).
Ср.: Орлицкий Юрий. Стихи и проза в русской литературе. Воронеж, 1991. С. 101.
Ср.: Там же. С. 100, 107.
При обсуждении такого графического расчленения интересна также рефлексия на тему «стихотворных вставок» в прозаических текстах. См, например: Hamburger К. Logik der Dichtung. Stuttgart, 1968. S. 205 и далее.
Орлиикий Ю. Указ. соч. С. 103.
«Цель всех этих приемов — в актуализации текста как части всей ситуации. Чрезвычайно редкое у Ахматовой и Мандельштама обращение к каноническим жанровым формам также облегчает достижение этой цели: жанровая классификация уступает место свободному называнию („Разговор о Данте“, „Четвертая проза“ — потому что она была четвертой по счету и т. д.)…» (Левин Ю., Топоров В., Сегал Д., Тименчик Р., Цивьян Т. Указ. соч. С. 75).
Ср.: Тынянов Ю. Н. Литературный факт; О литературной эволюции. // Тынянов Юрий. Поэтика. Литература. Кино. М.: Наука, 1977. С. 255–281.
«Несомненно, что „прозаизации“ стихов способствовало введение элементов повседневной речи, „говорного типа“, ориентированных на ситуацию и связанных, как правило, с речью автора, а не с „бытописательными“ задачами, как у многих других поэтов» (Левин Ю., Топоров В., Сегал Д., Тиметик Р., Цивьян Т. Указ. соч. С. 55). В связи с обсуждаемой здесь проблематикой следует также указать на статью Игоря П. Смирнова в этом сборнике.
«В сущности, и его друзья и его врага сходились в главном: друзья принимали его поэзию, несмотря на ее форму, врага отвергали ее вследствие формы» (Тынянов Ю. Н. Стиховые формы Некрасова // Тынянов Ю. Н. Указ. соч. С. 18. — Курсив в оригинале).
Тынянов Ю. Н. Стиховые формы Некрасова. С. 18.
Там же. С. 19.
«…Значение слов модифицируется в поэзии звучанием, в прозе же звучание слов модифицируется их значением. <…> Поэтому в тех случаях, когда семантика определенных поэтических формул стала штампом, исчерпана и уже не может входить как значащий элемент в организацию стиха, внесение прозаизмов обогащает стих, если при этом не нарушается заданность ключа. Внося прозу в поэзию, Некрасов обогащал ее» (Там же. С. 25–26).
«Ибо историк и поэт различаются не тем, что один пишет стихами, а другой прозою <…> — нет, различаются они тем, что один говорит о том, что было, а другой о том, что могло бы быть. Поэтому поэзия философичнее и серьезнее истории — ибо поэзия больше говорит об общем, история — о единичном. Общее есть то, что по необходимости или вероятности такому-то <характеру> подобает говорить или делать то-то; это и стремится <показать> поэзия, давая <героям вымышленные> имена» (Аристотель. Поэтика. 51b1 — b10 / Пер. с греч. М. Л. Гаспарова // Аристотель и античная литература. 2-е изд. М., 1978. С. 126).
