которая стремится погасить любую реформу или революцию и восстановить себя в правах. Нет необходимости доказывать, что и сам Путин, и его ближайшее окружение — представители второго и третьего эшелонов советской номенклатуры (первый эшелон, как правило, несет наибольшие потери и оказывается уже не в состоянии восстановить себя на прежних позициях). Эти люди, отойдя на задний план, отсиделись там как в засаде, а когда представился удобный случай, снова вышли на первый план и постарались вернуть ценности и алгоритмы правления, которые были им хорошо знакомы со времен их молодости. Разумеется, с поправкой на современность — в первую очередь в том, что касается необходимости личного обогащения.
Понятно, что это не какое-то уникальное явление. Приход к власти временного правительства нигде и никогда не приводит к одномоментному исчезновению с лица земли сил, связанных со старым режимом. Кто-то будет отодвинут от власти, но многие останутся. И не просто останутся, а останутся со всеми своими деньгами, челядью, налаженными связями и прочим экономическим и социальным капиталом. Они — точнее, уже их второй и третий эшелон — тоже будут ждать подходящего случая, чтобы восстановить позиции. Поэтому любой новой власти приходится заботиться о том, чтобы не быть раздавленной властью старой. Но как это обеспечить? Как определить границы необходимой политической обороны? Как не перейти черту, когда защита от старого террора приводит к появлению на свет террора нового? Где проходит граница разумной достаточности в деле подавления внутренней контрреволюции?
Этими вопросами многие задаются сегодня не в абстрактном ключе, а применительно к недавнему историческому опыту. Пристально вглядываясь в 1990-е годы, люди хотят понять: что было упущено? Что было сделано не так и почему Советский Союз вернулся? Наиболее популярный ответ звучит так: потому что мы не объявили люстрацию. С учетом сегодняшней политической обстановки отказ от люстрации выглядят бесспорным упущением. Но я бы не стал торопиться с выводами.
В самом широком смысле слова люстрация — это поражение в правах представителей старых элит. Оно может быть более или менее широким по кругу включаемых в процесс субъектов и по набору тех прав, которых эти субъекты лишаются. Если говорить о России, то, пожалуй, самую широкую люстрацию провели после революции большевики. Они применяли меры репрессивного воздействия к миллионам людей, входивших в так называемые привилегированные сословия старой России (дворяне, священнослужители, военнослужащие, кулаки и другие). Значительная часть их была в разных формах репрессирована и ликвидирована, а миллионы прочих были лишены права занимать определенные должности, доступа ко многим профессиям, их дети были лишены возможности обучаться и так далее.
Но это крайний пример. После бархатных революций в Европе возникла мода на бархатные люстрации. Они были менее масштабными и гораздо более щадящими по уровню давления, оказываемого на представителей старых элит. В число люстрируемых перестали включать целые социальные сословия. Речь теперь шла о лицах, непосредственно сотрудничавших с режимом либо занимавших в его иерархии особое положение. Это могли быть чиновники (в первую очередь, конечно, сотрудники правоохранительных органов и спецслужб), судьи, тайные агенты и другие аналогичные категории. Эти перечни могли быть разными в разных странах, но общий принцип один — переход от сословных репрессий к узкопрофессиональным и политическим.
Конечно, в современной России найдется немного желающих повторить «красный террор». Но в отношении мягких ограничений — таких как в Восточной Европе или некоторых странах на постсоветском пространстве — превалирует другое мнение. Значительная часть либерально настроенной интеллигенции сегодня приветствовала бы такую меру. Аргументы в основном обращены в прошлое: мы этого не сделали в 1990-е — и смотрите, что из этого вышло. Но прежде чем отвечать на вопрос, нужно ли это делать, хотелось бы ответить на вопрос, можно ли в России это сделать в принципе. Ответ на него не так прост, как может казаться.
Так называемая мягкая люстрация нацелена преимущественно на то, чтобы разорвать цепочку автоматического воспроизводства номенклатуры — достаточно замкнутого сословия профессиональных госслужащих, которые поразительным образом умудряются восстанавливать свои позиции внутри любого аппарата власти после любой революции. Примеров много, и все они показывают, что никакая люстрация, по крайней мере в странах бывшего СССР, эту проблему решить не смогла.
Начать можно с тех же большевиков. Уже в начале 1920-х годов, буквально три года спустя после революции и начала «красного террора», Ленин жаловался в письмах своим соратникам, что большевикам не удалось решить проблему чистки старого царского госаппарата, что среди советских госслужащих их оказалось подавляющее большинство, что новый госаппарат оказался в еще большем объеме, чем старый, болен всеми бюрократическими болезнями. Справедливости ради надо отметить, что политическое сопротивление старых элит большевикам в конечном счете подавить удалось, но скорее с помощью террора, а не мер, которые в узком смысле слова могут быть отнесены к люстрации.
Новейший опыт Украины в вопросе о люстрации тоже сложно назвать вдохновляющим. Во-первых, оказалось, что попытки применить законодательство о люстрациях на практике сопряжены с огромными и часто непреодолимыми трудностями. Во-вторых, выяснилось, что после отстранения всех подлежащих люстрации чиновников заполнять ключевые позиции в аппарате новой власти оказалось зачастую просто некем. Именно это последнее обстоятельство является общим знаменателем для всех неудачных попыток применения люстрации на постсоветском пространстве — в сравнении с относительно положительным опытом ее применения в странах Восточной Европы.
Проблема России, как и многих других постсоветских государств, состоит в том, что политический класс, да и вообще культурный слой в них, весьма невелик. Поэтому «скамейка запасных» для заполнения позиций в будущем аппарате власти оказывается очень короткой. Неоткуда брать огромное количество новых судей, прокуроров, полицейских, а тем более банкиров, финансовых инспекторов и так далее. И чем дальше, тем это оказывается труднее, потому что работа в госаппарате становится все более сложной, а возлагаемые на него функции — все более масштабными. Иными словами, люстрация хороша в теории, но редко приживается на практике. Даже для большевиков с их уверенностью, что управлять государством может любая кухарка, это оказалось неразрешимой проблемой. Кончилось тем, что кухарки становились начальниками, а вот работали под их началом в основном старые спецы. В реальной жизни люстрации придется искать альтернативу.
Выход есть. На самом деле, одни и те же люди, поставленные в совершенно разные условия, могут демонстрировать совершенно разные результаты деятельности. Задача должна состоять в том, чтобы поменять не людей, а матрицу, которая задает параметры их поведения. Эта задача, в свою очередь, распадается на две крупные подзадачи: удаление из матрицы «первых учеников» и исключение неприемлемых социальных и политических практик.
Как показывает уже накопленный опыт, попытка поражения в правах социальных и профессиональных
